Орёл сложил крылья и камнем полетел вниз.
— Пригнись, — скомандовал он.
Серёжик упал на жесткие перья, обняв орла за шею, и с ужасом смотрел, как быстро приближается земля.
Вдруг Гэйдл неожиданно взмыл вверх, повернул, закружился и снова начал падать. Ветер свистел, хлопали огромные крылья, от неожиданных разворотов подбрасывало вверх.
Гуси начали отставать.
— Не умеют маневрировать, — крикнул Гэйдл. — Держись!
Серёжик держался изо всех сил, но так кружилась голова, что он зажмурился, чтобы не видеть, как вертится, то приближаясь, то удаляясь, лес.
У самого уха вдруг что-то просвистело. Ёжик открыл один глаз. Гуси стали стрелять резиновыми пульками. У каждого в клюве теперь было зажато по узкой жестяной трубке.
Гэйдл метнулся в сторону. Потом вновь бросился вниз. Серёжик видел, что одним крылом орел стал махать слабее.
«Ранили, ранили! — ужаснулся ёжик и заревел. — Ранили из-за меня!»
— Вот и полетали! — хмуро сказал Гэйдл, начиная снижение.
Он спустился и нашёл маленькое дупло, почти у земли, под корягой замшелого дуба.
— Прячься, — строго сказал орел.
Серёжик с трудом протиснулся в темную глубину.
— Вот теперь можно и поговорить, — устало вздохнул Гэйдл. — Где переводчик?
— Унесла чинить фрейлина, — на чистейшем птичьем языке пробормотал, продолжая хлюпать носом, Серёжик.
Орёл не удивился.
— Сбываются пророчества Древней Книги, — кивнул он.
— Тебя догонят! Улетай!
— Крыло подбито, — объяснил Гэйдл. — Далеко не улететь. Лучше говори, зачем послал телеграмму.
— Тебя поймают, Гэйдл! — заторопился Серёжик. — А телеграмма… Потому что ключ не слушается, не открывает, только спрашивает: «Что самое главное? Что самое главное?» А что самое главное, Гэйдл?
Орёл величаво запрокинул голову. Гусей пока не было видно.
— Главное для всех разное. Для Королевы Лебедь главное — богатство, для меня — мудрость, для твоей мамы…
— Я! — поспешно вставил ёжик. — А для пауков — паутина.
— Много нас на земле. У каждого зверя, у каждой птицы, у каждой самой маленькой мушки есть что-то своё главное.
— И у червячка? — удивился Серёжик.
— И у червячка.
Гэйдл не суетился, говорил степенно, как будто не волнуясь, что вот-вот его схватят.
— А бывает такое самое-самое главное — общее для всех?
— Конечно! — кивнул Гэйдл. — Тем и жив мир.
«Именем Королевской полиции…» — донеслось сверху…
Гэйдл не договорил, метнулся в сторону, успев бросить Серёжику в дупло маленький деревянный свисток.
— Если будет очень-очень трудно, свистни! — крикнул он. — Я прилечу, где бы ни был. Только помни: услышу лишь один раз. Только один!
Загоготали гуси.
— Схоронись!
Серёжик свернулся клубком и затаил дыхание.
— Ты где-то здесь спрятал ёжика! — орали гуси. — Именем Королевы — говори где!
Гэйдл молчал.
Серёжик не видел, как связали гордого орла и поволокли во дворец.
Всё так же, уткнувшись носом в пятки, он думал: «Гэйдл спас меня. А кто спасёт его? Есть ли у Гэйдла такой свисток, чтобы кто-то примчался к нему на помощь?»
Ошарашенный этой мыслью, Серёжик сел.
А ведь такой свисток должен быть у всех! И у самой маленькой мушки, и даже у червячка. Разве это не самое главное — знать, что кто-то всегда поможет?
Значит, самое главное — помогать? Мне помог Гэйдл, помог Тим, помогла Трясогузка, пауки и Сова. А кому помог я?
В дупле пахло грибами. Наверное, здесь когда-то была кладовка запасливой белки. Пахло, как дома на далёкой-далёкой Самолётной улице. Над головой шумели листья и медленно пролетали мимо дупла, падая на землю. На одном спланировал мышонок и, заглянув к Серёжику, пропищал:
Когда с листьев облетят деревья,Когда потечет ручьями дверь,Кто спасает, сам найдет спасеньеВчера станет завтра. Верь не верь.
Он был такой маленький, словно игрушечный. Мигнул глазками-бусинками цвета жареной картошки и пролетел мимо. Серёжик даже испугаться не успел. Он решил, что мышонок ему снится, и повернулся на другой бок.
Какие двери, какое спасенье?
Этот Дракон расправится с ним. Как полыхнёт пламенем изо рта, как зальёт вонючестью из ушей, как рубанёт когтями-саблями!!! От таких мыслей по иголкам пробежал холодок. Серёжик свернулся клубком и уснул. Даже не поужинал.
Глава 16
Фьоро и его осел
Проснулся ёжик от ослиного крика.Осёл не просто кричал, он пел. Серёжик прислушался и разобрал слова:
Мне нечего есть и нечего пить!Как тяжело на свете мне жить…Иа-Иа-Иа! Несчастная судьб-иа!
Ах, как устали ногиБрести по пыльной дороге!Иа-Иа-Иа! Несчастная судьб-иа!
И бьют меня, и ругают…И злым хлыстом подгоняют…Иа-Иа-Иа! Несчастная судьб-иа!
Пел Осёл, так жалобно всхлипывая, так подвывая, что Серёжик сам чуть не разревелся. Он торопливо развязал котомку, чтобы накормить несчастного, и осторожно выглянул из дупла.
Осёл сидел около тележки с большущей корзиной румяных яблок и между завываниями откусывал от каждого по куску. Не доедая, он бросал яблоки обратно в корзину.
Из зарослей ивняка вышел толстый хорёк в длинном халате и огромных туфлях с загнутыми носами. На голове у него красовалась цветастая чалма.
— Поймал? — спросил он.
— Ты же, вид-иа-шь, Фьоро, что нет, — беспечно ответил Осёл, надкусывая очередное яблоко.
— Так ищи!
— Еще чего! — хихикнул Осел. — Он скоро сам выйдет.
— Да может, его тут нет? — колдун с досадой пнул корзину. — Я весь берег обошёл, все кусты излазил.
— Гуси сказали, что здесь. Я и сам носом чую, что рядом! — Осёл понюхал воздух. — Где-то недалеко. Сейчас я его выманю.
Осел зарыдал:
Мне нечего есть и нечего пить!Как тяжело на свете мне жить…Иа-Иа-Иа! Несчастная судьб-иа!
Серёжик сидел ни жив, ни мертв. Колдун Фьоро! Осёл! Значит, их прислали королевские гуси!
Сердце застучало громко, кажется, на весь лес! Еще секунда, и услышат! Чтобы заглушить стук, Серёжик прижал к груди котомку.
Но на берегу было не до него.
— Зачем ты надкусываешь яблоки? — верещал колдун.
— Делю их на твои и мои, — весело объяснил Осёл, — чтоб не перепутались.
— И где мои?!
— На дне. Отсюда не видно.
Колдун завизжал:
— Я сейчас превращу тебя в муху!!!
Осёл расхохотался:
— Давай, давай! Хоть в пылесос!
Серёжик похолодел от ужаса и одновременно позавидовал: «Вот это Осёл! Ничего не боится!». Ему так захотелось посмотреть на чудесное превращение, что он краем глаза выглянул из дупла.
Хорёк, сверкая глазами, закрутился на одном месте:
— Бигль! Шмигль! Ай-лю-лю!
— Ой-ой-ой! — Осёл стал кататься по траве. — Сейчас умру!
«Превращается!» — ахнул Серёжик и затаил дыхание. Но Осёл лишь заливисто смеялся:
— Бигль! Шмигль! Ай-лю-лю! Ой, не могу… Бигль! Шмигль!
Фьоро топал ногами, ругался, подпрыгивал, но сделать ничего не мог.
Наконец Осёл устал хохотать и, улегшись на спину, заявил:
— Ничего-то ты не умеешь! Помнишь два-три пустяковых заклинания!
— Ничего не пустяковых… Молчалку знаю и телефон…
— Говорил я тебе: учись! А ты что? Лепил из пластилина шарики, рисовал танки в тетрадке.
— Не шарики, а бомбы! — надулся Фьоро. — Во мне кипит разрушительная сила.
— Пусть кипит, — усмехнулся Осёл. — Пять лет ты ходил в высшую колдовскую школу, а даже молоко из воды не можешь сделать!
— Я наоборот могу! Из молока — воду!
— Наоборот все могут, — махнул копытом Осёл.
Фьоро обиженно засопел.
— Пока ты стрелял пульками по соседним партам и корчил рожи, — продолжал Осёл, — я учился. А кто был я? Просто осёл, возивший воду. Помнишь?
— Еще бы! Просто осёл! — брызгая слюной, заверещал Фьоро. — Ты привозил тележку с тяжёлыми бочками, я проделывал в них дырки, и вся вода вытекала!
— Ты был не просто лентяй, а злющий и хитрый лентяй.
— Во мне кипела разрушительная сила!
— Пока она кипела, я запомнил заклинание, которое повторял профессор, и стал заделывать дырки сам. С тех пор я каждый день стоял под окном и учился. У меня не было тетради. Я писал копытом по песку. Ветер сдувал мои надписи, пробегали ученики, затаптывая их.
— Я специально стирал твои закорючки ботинками! — фыркнул колдун.
— А мне хотелось учиться. Когда ты уходил домой, я шёл к окошку профессора и стоял под ним до поздней ночи, запоминая всё, что он говорил.
— Ну и что? — разъярившись, крикнул Фьоро. — Диплом и большую золотую медаль всё равно получил я!
