— Без изменений. Почти всё время спит.
— Наверное, это хорошо. Врачи говорят, что он очень сильный.
— Так и есть.
— И теперь он вне опасности. Благодаря вам.
Джулия промолчала, откупившись улыбкой. Элинор продолжала сверлить ее взглядом. Несомненно, ей тоже хотелось узнать, каким образом Джулия Грант умудрилась услышать голос Алекса в подземелье. Но Джулия не собиралась ей объяснять. Она и сама не знала. Виктория, кротко застывшая рядом, безучастно слушала их диалог, внимательно глядя то на сестру, то на Джулию. Когда они обе замолчали, на ее лице отразилась слабая тревога, уголки губ вздрогнули, но она по-прежнему не осмеливалась сказать ни слова. Глаза с поволокой — как у новорожденного щенка, подумала Джулия, — скользили от предмета к предмету с механической беспрерывностью.
Пауза затянулась. Элинор с поразительным радушием рассматривала Джулию, а у той не было сил реагировать на это иначе, нежели усталым молчанием (она бы заснула, стоило ей прислониться к неподвижной поверхности). Похоже, единственной среди них, кого эта тишина действительно смущала, оказалась Виктория.
— Мы хотели попросить вас, мисс Грант, когда он проснется… Скажите, что мы очень тревожимся за него… — ее голос был настолько слаб, что Джулии пришлось напрячься, чтобы разобрать слова. — Пускай он простит нас за то, что мы оставили его одного в ту ночь. Мы не могли предположить… И тетя Каталина… умерла так внезапно. Мы теперь совсем одни. Мы не хотим лишиться его…
«Даже не надейтесь». Джулия сделала над собой еще одно усилие, стараясь говорить мягко:
— Конечно, я всё ему передам.
Теплота в ее голосе слегка успокоила Викторию. Та вспыхнула благодарной улыбкой и порывисто коснулась ее руки, — но быстрое скольжение гладких пальцев вызвало у Джулии оторопь. Виктория споткнулась об ее изменившийся взгляд и отпрянула за плечо сестры. Элинор совершенно некстати усмехнулась. Сделала вид, что пытается совладать с собой, но уголки красивого рта по-прежнему кривились. Джулия начала злиться. Вокруг сестер плясали шустрые тени, а она была слишком вымотана, чтобы не замечать их.
Виктория заговорила снова:
— Мисс Грант, через четыре дня будут оглашать завещание тети Каталины. Мы тянули время, но, похоже… — Она запнулась. — Похоже, мистер Райн не поправится так быстро. А мы нуждаемся в его присутствии.
— Поэтому, — перебила ее Элинор, — мы просим вас приехать как его доверенное лицо.
— Хорошо. Куда и когда?
— Двадцать шестого, в Астоун, в четыре часа. Мы пришлем за вами машину. Она доставит вас в замок и отвезет обратно, если пожелаете.
Это было на руку Джулии, она не хотела оставлять Алекса одного надолго.
— Тогда до встречи, мисс Грант. — Элинор сощурилась. Оглянулась на сестру, давая ей знак прощаться.
— До свидания, — почти шепотом откликнулась Виктория.
Джулия облегченно вздохнула.
Они ушли, оставляя в коридоре едва ощутимый запах духов; Джулия помнила его — всё тот же аромат фиалки. Сердце было тяжелым и ленивым. Скоро ей придется вернуться в их дом, впервые после… Нет, нельзя. Не надо думать об этом сейчас. Еще слишком рано.
Джулия наконец-то перестала рассеянно всматриваться в пустоту в конце коридора и повернулась к палате Алекса. И тут что-то произошло. В первый миг она остолбенела, незнакомый инстинкт царапнул по нервам. Потом поняла: чей-то взгляд. Всего лишь взгляд — секунду назад она смогла бы разобрать лицо, но теперь оно распалось на части в сновавших вокруг людях. Джулия запомнила лишь глаза, светлые, как кубики сухого льда. Еще несколько минут она озиралась по сторонам, словно в этом был какой-то смысл.
* * *
Полицейское управление
25 октября, полдень
Дэн привычно изображал старый локомотив, перемещаясь по кишащему коллегами офису. Ну, разве что не скрежетал. Куда бы он ни двинулся — от входной двери до личного закутка, из кабинета до кофейного автомата, или на вызов, — его движения были размеренными, взгляд — задумчивым, и остановить его было невозможно. Байронс не считал нужным переживать из-за вспенивающихся за спиной взглядов: они всё равно не отстанут.
Когда-то он свалился в эту контору, как в плотную гипсовую повязку, не дающую толком двигаться или дышать. Зато по ее границам он распознал контур собственного «я», хоть это и не доставило ему особой радости. Годы шли, его интересы оставались тайной для заинтригованных сослуживцев и, возможно, именно поэтому его положение было не ахти какое: даже спустя двадцать лет ему не доверял почти никто. Но выбор был осознанным, и он каждый раз с чувством удовлетворения вносил разброд в слаженный механизм местного подразделения, поделившегося на оппозиции задолго до его появления на этот свет. «Тайная» междоусобица в управлении не особо выкручивала руки закону, поэтому Дэн предпочитал не вмешиваться. К сожалению, мало у кого была такая возможность. Желание тихо работать обернулось против него: он не просил денег, не требовал повышения, не интересовался ничем, кроме расследований — конечно, он что-то замыслил; подозрение только закрепилось после того, как Байронс мимоходом отправил в отставку позапозапрошлого начальника, наследившего в его деле. С тех пор противостояние между Дэном и преходящим старшим инспектором стало чем-то вроде спасительного цирка для остальных — никого не увольняют и виновных вроде как нет. Начальники спускали собак на локомотив, а тот чесал дальше, попыхивая самодельной сигаретой. Подставить Байронса было невозможно. Да никто и не пытался всерьез: зачем гнать премиальную дойную корову, ответственную за основной процент раскрываемых дел?
Для Дэна каждое утро в участке начиналось с простого и приятного факта: он неплохо втиснулся в самоповтор вчера, которое было позавчера и настанет завтра. Ему дали крохотный узелок ответственности на плечо, и этот вес его вполне устраивал. Возможно, он стал машиной — наподобие кофейного автомата, — в которую каждый может бросить монетку и получить правильный ответ. Монетка, правда, пролезала крохотная, потому и вопросы он принимал соответствующего размера. Никто ведь не предполагал, что дедукция, реакция и железный кулак — далеко не весь арсенал инспектора Байронса, как никто не замечал бродящего по участку кофейного автомата с вечно красными от недосыпа глазами. Включился утром, отщелкал пару задач, выключился на ночь. Только вот спать по-человечески у Дэна не выходило.
На его счастье, коллеги не смогли разузнать, чем он занимался до того, как пожаловал в их городок — тогда ему было тридцать пять, и поначалу он показался всем немудреным и замкнутым парнем. За двадцать лет, проведенных за расследованием краж и редких случаев насилия, Байронс оттаял. «Очеловечился», как любил говаривать его напарник, не представляя, насколько меткое выдал определение. Дэн даже выучился шутить, а тот факт, что большинство коллег считали его юмор насилием над здравым смыслом, принимал за комплимент. Пожалуй, он никого не боялся — кроме себя. Амбиции местного начальства время от времени раздражали, но не настолько, чтобы ударится во все тяжкие и наломать костей. Привязанности? Нет, уже давно и с того момента без перемен, а новых он не искал. Одним словом, жизнь из коротеньких ребусов длиной в пробег угнанного автомобиля или стащившего выпивку подростка была спокойной и намертво присохшей гипсовой повязкой. И она даже не чесалась.
И куда теперь? Байронс чувствовал перемены, как старую мигрень. «Кое-кто» объявился после двадцати лет забвения, делая вид, что не происходит ничего особенного. Как будто решил всё отыграть назад. Или попросту забыть, схватив Дэна за шиворот и вытолкнув в стратосферу — как есть, в гипсе и соплях.
Дэн засунул руку в карман, потыкался пальцами в холодный, гладкий камень. Эта штука была похуже стратосферы, и ее отдали легкомысленно, как запоздалый подарок, не стесняясь и не соблюдая правил. Хотел бы он знать, что у них стряслось. Заявились к нему посередь бела дня и тащат обратно, хотя он ушел сам и возвращаться не намеревался. Обычно в Семье не нуждались в людях с его проблемами. Уж они-то видели, к чему это приводит — как раз на его примере.
«Да, Байронс, скоро тебя начнет корежить, как в былые времена. Будь готов».
В местном муравейнике тоже неладно. Впервые за много лет паленым тянет с такой силой. Любопытно, что произойдет, если кто-то из коллег поусерднее прополет грядку и наконец найдет его старое досье — скажем, нынешний старший инспектор Фитцрейн. У Дэна было много «легенд», да и шефу вряд ли покажется странным, что Байронс когда-то работал на Интерпол, но даже Фитц не преминет задуматься о причинах его ухода. С какой стати ловкий парень променял стоящую карьеру на кабалу провинциального полицейского? И ведь докопается. Зря думают, что у Фитцрейна мозгов нет, просто они расположены не в том месте. Вот тогда и начнутся проблемы, пускай маленькие, но досадные. Особенно на фоне кувырканий в стратосфере. С тихой жизнью в местных пенатах можно будет попрощаться навсегда.
