Значит, нужно восстановить смыслы, нужно все это достроить. Это работа с реальностью. Ведь ценно не то, что это какая-то утопия, а то, что это целый пласт реальности. Ну, создадим мы сейчас новую утопию, нарисуем ее по принципу: «что нам стоит дом построить — нарисуем, будем жить». На каждую утопию будет другая утопия. На одно «фэнтези» будет другое. А там целый пласт — советского кино, советского искусства, советской жизни, советской науки, советского производства.
Этот пласт является гипертекстом, который надо познавать заново. Не только дописывать, но и познавать, и защищать. Это огромный пласт деятельности, без которого первородство восстановлено не будет. Это наследство. Отказ от него, осквернение его надо преодолевать. И это будет гигантской работой. Пускай это будет называться «кружки любителей истории», пусть это будет называться «клубы». Главное, чтобы эта работа шла. Чтобы хватило мужества на нее. Если бы не возникли историки, которые заново начали переосмыслять один эпизод за другим советского прошлого, если бы не возникли люди, которые дали огромный фактологический материал и сами начали его переосмысливать — никакая победа над либералами [в «Суде времени»] была бы невозможна. Победа состоялась потому, что возник новый дискурс, новая совокупность рациональных знаний и пониманий.
Но этих знаний и пониманий мало. Нужно понять:
1) Чем было то, по отношению к чему нам дана фактологическая база? Чем были феномены, явления? И для этого нужно иметь аппарат.
2) Что было отброшено?
И, наконец, 3) Что было не найдено?
И тогда совокупность ненайденного, отброшенного, заново понятого и восстановленной фактологической базы, вместе с усилием людей, которые готовы подвижнически на это работать и которые объединяются вокруг этого, — может стать частью восстановления первородства. Но только частью! Потому что если внутри этого не будет живой человеческой страсти, если к этой догматике (если говорить на церковном языке) не будет литургии, то есть высшего эмоционального смысла, то это не сработает. И, наконец, человек должен иметь возможность взять это все внутрь себя и не взорваться от этого, а сработать этим как механизмом преобразования и себя, и других.
Тогда, может быть, произойдет то, что произошло с Одиссеем, и Одиссей вернется на Итаку.
Оттого, что люди заноют, что «так хочется в СССР»… Ну, вроде хорошо, что говорят: «Ах, как хочется!» Но вчера хотелось туда, сегодня сюда. «Чего-то очень хотелось: то ли конституции, то ли севрюжины с хреном». От такого хотения ничего не произойдет. Нужно другое эмоциональное качество и другое интеллектуальное качество, для того чтобы это произошло.
И здесь мы должны спросить себя о том, в чем ценность этого для будущего? Для этого надо твердо понять, что такое настоящее, в котором мы живем. Это есть еще один крайне сложный и важный предмет. К этому сейчас и надо перейти.
Выпуск 3
Перед тем, как обсудить основную тему (мне очень жалко тратить на всякие предварительные разговоры много времени, потому что тема очень важная), я всё-таки хотел бы эти предварительные оговорки сделать, потому что они тоже крайне важны.
Во-первых, я бью низкий поклон каждому, кто поддерживает нашу позицию, — в «Суде времени» поддерживал, поддерживал на передаче «Поединок» и на других передачах, которые, наверное, пойдут по каналам телевидения. Всем этим людям огромное спасибо, бесконечная благодарность за то, что они поддерживают. Для нас люди не делятся на хороших и плохих, умных и глупых. Для нас есть люди цельные — сколь угодно простые и сколь угодно даже далёкие по каким-то позициям от того, что мы говорим, но люди, которые любят страну и готовы поддержать тех, кто тоже её любит, и чувствуют, что эта любовь искренняя.
Но нам очень важно — параллельно с процессом захватывания всё большего и большего [числа] людей в это восходящее движение изменения своей самооценки, понимания того, что на самом деле они должны выходить из спячки, осознания того, что у них когда-то отняли историю, и они должны вернуть её себе — параллельно с этим большим восходящим процессом, который мы очень ценим, который крайне нужен нам всем, нужен ещё один процесс. Я не знаю, обратили ли вы внимание на то, что наши противники просто уже даже гордятся, что они меньшинство, что они находятся в состоянии плотного, компактного меньшинства, которое может этому большинству что-то там предписывать. До тех пор, пока они будут лучше структурированы — а структурированность означает, как у любого движения, что есть не только периферия, но ещё и ядро, которое структурировано по каким-то другим признакам, более глубоко, более продумано, более детально — до тех пор, пока у нас не будет этого ядра, всё увеличение нашей массовости не будет стоить ломаного гроша. Эта массовость будет аморфной, никуда не ведущей.
Для того чтобы она куда-то вела, должно быть сформировано ядро. Это не ядро избранных. Вход туда абсолютно свободный. Входной билет оплачивается только одним — желанием принять некую сложность, неоднозначность происходящего, глубину его. И каким-то способом к этому присоединиться именно так — за счёт понимания, за счёт глубины, за счёт какой-то внутренней эмоциональной страстности. Мне всё время говорят, что слово «страстность» может быть понимаемо по-разному. Не знаю. Бродский писал: «Но что на свете есть сильней, но что сильней, чем страсть?» Страсть — это любовь в высшем её проявлении, в том проявлении, в котором она уже является огнём, который действительно может переплавлять вещи, придавать им новое качество, менять людей.
Вот это всё есть единственный входной билет. Не эксклюзивность, не закрытость, не попытка создать внутри большого поля ещё маленькое такое поле избранных и пытающихся манипулировать всей этой большой энергией в своих целях. Только одно — вы готовы? Милости просим, вход открыт. Заплатить надо собой. Вот для чего делается программа «Суть времени».
Программа «Суть времени» не есть повторение программы «Суд времени». Программа «Суд времени» была очень сильно поставленным шоу, но всё равно шоу. Программа «Суть времени» хочет быть антишоу. И разница тут такая же, как между «пещным действом» или любой католической мистерией — и площадным театром, площадным действом. И то, и другое — прекрасный жанр. Была греческая трагедия — великий жанр (Эсхил, Софокл, Еврипид), и были элевсинские мистерии, на которые шли люди. В чём, по большому счёту, разница между одним и другим? Я много думал об этом как театральный режиссёр, который посвятил свою жизнь именно паратеатру, то есть театру, способному ставить современные мистерии.
Разница тут заключается в том, что зрителю театра — интересно, и там всё определяется качеством этого интереса: интересно, очень любопытно, прикольно, просто любопытно и так далее. И это зритель театра. Это зрелище. Это зрелище может быть интеллектуальным или антиинтеллектуальным, глубоким или плоским, высокоэмоциональным и духовным или омерзительным, но всё равно это зрелище.
Тем же, кто приходит на элевсинскую мистерию, кто идёт за ней босиком по болотам, в которых копошатся змеи, кто рвётся туда, — им не интересно, и не любопытно, и не прикольно. Им — НУЖНО. Предельно нужно.
Если у вас есть то, что называется семантическим слухом или абсолютным ощущением того, в чём разница между словами вашего родного языка, то прислушайтесь к этому. «Нужно» и «интересно» — это разное. «Нужно» и «прикольно» — это разное. «Нужно» и «любопытно» — это разное.
Сейчас главная задача, чтобы в том ядре, которое мы формируем и которое уже сформировано у нашего противника, было вот это «нужно». Не «любопытно», не «прикольно» и даже не «интересно», а «нужно». И в этом смысле вполне допустимо, чтобы часть зрителей программы «Суд времени» отхлынула от программы «Суть времени», а другие люди к ней потянулись.
Это не значит, что мы противопоставляем одно другому, что мы в программе «Суд времени» занимались какой-нибудь фальсификацией или игрой на публику, а вот теперь здесь тихо-тихо начинаем варить другую кашу. Это просто значит, что если в движении не сформируется внутреннего ядра (а оно существует в любом дееспособном политическом движении), то весь этот процесс захлебнётся и захлебнётся очень быстро. Люди перестанут понимать друг друга, они не пойдут в глубину, они не дойдут до предельных оснований. А то, до чего они дойдут, они не сумеют потом передать широким массам, потому что передавать будет нечего. А противник рано или поздно нащупает слабые точки нашей позиции. Он уже пытается их нащупать. И тогда всякие попытки действительно собрать силы для большой духовной, идеологической, мировоззренческой войны окажутся попытками с негодными средствами. Вот почему мы продолжаем программу «Суть времени».
Очень сильно подчеркиваю, что она является и преемственной, и совсем другой по отношению к программе «Суд времени». Это очень важно понять. Я говорить буду в каждой этой программе одним непрерывным часовым монологом. Если я где-то ошибусь, то в любой нормальной телевизионной программе я бы поправился, но здесь я ничего менять не буду, и никаких поправок вносить не буду. Спасибо всем, кто поправляет меня. И я действительно извиняюсь, потому что каждый человек — живой, и он в таком непрерывном монологе, в котором нет ни дикторов, ни суфлёров, ни даже возможности что-то особо смонтировать, он будет делать ошибки. Я постараюсь их минимизировать, но что будет, то будет.
