А ещё старина Хэлдон отдал за меня жизнь.
В ранние годы я немало колесил по свету, и не очень-то, должен признаться, заботился о своей тайне. Небольшие, но всё же приметные козлиные рожки привлекли к себе внимание группы фанатиков из одной религиозной организации. У них появились определённого рода вопросы, о чём мне любезно сообщила бедняжка-ласточка, чьё гнездо над домом, где собирались эти полоумные фанатики, было немилосердно разорено ими накануне. Да, будучи каким-никаким, но всё же богом, у меня имеется парочка волшебных трюков, и разговоры со зверьём для меня – обычное дело. Правда, далеко не со всеми удаётся наладить конструктивный диалог, но в нашем Круге я единственный, кто владеет этим талантом, а о других Кругах (если они вообще существуют) нам ничего не известно.
Я бежал из города той же ночью. Никакой погони не было, и я благополучно забыл о сумасшедших фанатиках и о том жутком страхе перед ними, что прочитал в глазах бедной ласточки. Не вспоминал об этом долгие (по человеческим меркам) восемь лет. А потом они меня всё-таки нашли.
Бешеная, жуткая, неистовая ненависть в сумасшедшем взгляде единственного кроваво-красного глаза их вожака, размахивающего огромным топором прямо у меня перед лицом, и без конца выкрикивающим, брызгая во все стороны отвратительно тошнотворной, явно свидетельствующей о какой-то ужасной болезни, слюной, фразы «сатана!», «убить диавола!» и «смерть адским подонкам!», походила на огромный паровоз, вознамерившийся разнести планету ко всем чертям, а пассажиров своих доставить прямиком на тринадцатый круг Ада, пробурив его в безумном экстазе разрушения прямо посреди Преисподней, на глазах у ошалевших, оробевших и не смеющих даже шевельнуться чертей, бесов и демонов. Соратники одноглазого скрутили меня и что есть мочи держали во время длинной бессвязной тирады своего безумца-вожака, и даже своей волшебной аурой я не мог избавиться от их цепких рук. Наконец одноглазый отбросил топор в сторону, наклонился к стоящему на земле ящичку и открыл крышку. Ярость тут же уступила место на его лице какому-то вкрадчивому выражению, плохо вязавшегося со всё ещё стекающей по подбородку пеной. Нехорошо ухмыльнувшись, явно предвкушая предстоящее веселье, он вытащил из ящичка ножовку.
Не буду подробно описывать, какие мучения испытывает тот, кому отпиливают его любимые рога, знак божественности и хранилище волшебной силы, ибо не думаю, что кто-то испытает это на собственной шкуре. Достаточно сказать, что после этой болезненной процедуры меня отпустили, пообещав вернуться и докончить дело в случае чего. В случае чего именно, я, признаться, тогда не понял, как и того, зачем им вообще понадобилось выслеживать меня добрых восемь лет, если их целью была даже не моя смерть, а всего лишь моральная кастрация, если позволите так выразиться. Однако через пару лет мне повстречалась одна ласточка, оказавшаяся внучкой моей старой знакомой, и вот она-то и поведала мне немного об их вере, пролив свет на некоторые вопросы. По легенде, описанной в их священной книге, пришествие человека с рогами является знамением скорого Апокалипсиса, но его можно предотвратить, избавившись или от демонических рогов, или от их носителя. Однако в первом случае возможен рецидив прорастания демонических признаков у того же субъекта, а второй возможен только при наличии у убийцы лишь одного глаза, да и к тому же влечёт за собой риск передачи «чёртовой болезни», как её окрестили сами фанатики. Вера их показалась мне крайне сумбурной, если не идиотской, но и ведь в других религиях есть к чему придраться, не так ли? В итоге, эти люди всего лишь хотели предотвратить Апокалипсис, просто ошибались насчёт того, с какой стороны он придёт.
Ещё семьдесят с лишним лет спустя, мои рожки начали снова отрастать. Я никак не мог нарадоваться, ведь это обещало многократно увеличить мои волшебные способности, восстановить нормальную ауру, да и чувствовал я себя теперь намного бодрее и энергичнее. К тому времени я уже давненько обосновался в той самой деревеньке, где и жил Хэлдон, на людях занимался садоводством, а когда никто не видел – шёл на собрания Круга. Собственно, выбор места жительства был связан именно с тем, что в округе этой деревеньки жили последние оставшиеся на свете друиды, что ведут свой род не от людского племени. И вот однажды ночью, я возвращался домой с очередного собрания Круга, но вдруг меня насторожил странный шелест кустов чуть поодаль от дороги. Это весьма меня заинтересовало, ибо было во мне смутное предчувствие, что это не просто дикое животное или ветер, а какое-то новое волшебное существо, о котором мы ранее не знали и которое надо отвести в Круг, познакомить с остальными и вообще, приветствовать, как полагается. Сойдя с тропинки, я осторожно двинулся к источнику загадочного шума, но тут из-за поворота донеслось знакомое, громкое, абсолютно немелодичное басовое пение, в котором безошибочно угадывался старина Хэлдон. «Проклятье, Хэлдон, только не сейчас! Ты же испугаешь его!» – мысленно выругался я. Обернувшись к хмельному исполину, чтобы подать знак тишины рукой, я на миг отвлёкся от тёмных, таящих в себе неведомое существо, кустов…
Когда я очнулся, одноглазый фанатик, весь перепачканный кровью, как раз перерезал бедняге Хэлдону глотку. Вокруг валялись шесть трупов закутанных с ног до головы в плотные чёрные плащи людей с эмблемой секты, безвкусного изображения перечёркнутых рогов. Гигант Хэлдон, отбиваясь от превосходящих его числом безумцев одной лишь отломанной от забора неподалёку доской с гвоздями, должно быть, наносил сокрушительные удары своим импровизированным оружием, защищая меня, рогатого «демона», как наверняка выкрикивали сектанты, не смотря на то, что он, Хэлдон, теперь тоже видел мои рога и знал (ибо секта разраслась и опутала своими мерзкими скизкими щупальцами умы большинства людей), что я не обычный человек, а вероятно являюсь «нечистым», и смерть моя должна послужить во благо миру, отменяя Конец Света. Но он ринулся мне на выручку, поскольку считал меня своим другом, не думая о себе, как герой, как самоотречённый безумец, как истинно правильный человек. И поплатился за это жизнью. А ведь у него только родился долгожданный сын! Как ему теперь расти без отца? Собрав в кулак всю свою ярость и боль потери, я что есть сил напряг свою ауру и поглотил одноглазого, наслаждаясь трестом и хрустом его костей, перемалывающихся в пыль, мстя и за самого себя, и за Хэлдона, и за его маленького сына.
* * *
Помотав рогатой головой, увенчанной короной, стряхивая воспоминания о давно минувших днях, я направился к Мэлу за ритуальным ножом для жертвоприношения. Минотавр встретил меня хитро прищуренным взглядом.
– Жертвоприношение начнётся через десять минут. Ты готов? – спрашивает он, протягивая мне причудливо зазубренный нож, и продолжая сверлить меня проникающим в самую душу взглядом мудрых, и вместе с тем плутоватых бычьих глаз, словно бы зная что-то недоступное всем прочим существам на Земле, и при этом ужасно забавное. Впрочем, не удивлюсь, что так оно и было.
– Готов, – говорю я, с почтением принимая реликвию, и мой голос даже не дрогнул, хотя на секунду во мне всё же проскочило сомнение. Мэл это заметил:
– Присоединился бы ты к остальным друидам. Групповая медитация настроит тебя на нужную волну.
– Это хорошая идея, но я не уверен, что десяти минут мне хватит.
– Попробуй.
Я пожал плечами и, коротко кивнув, подошёл к назначенному мне месту. От него исходила чистая, свежая энергия, хорошо гармонировавшая с моей аурой, так что я сразу понял, что именно Мэл разрабатывал план нашего построения, учитывая персональные особенности каждого. В медитацию я впал куда быстрее, чем у меня это получалось ранее, и следующие десять минут длились для меня куда дольше вечности, или не длились вообще, смотря как посмотреть. В том мире времени не существует вовсе. Когда я наконец вышел из транса, мне открылось имя жертвы.
Нет.
Этого не может быть!
Только не он!
Стефан, сын Хэлдона.
Оглянувшись, я увидел, как Мэл и Коронида ведут мальчика лет десяти к жертвенному алтарю.
Я выронил нож.
* * *
Полночь. Поляна посреди дремучего леса. Огромное дерево в центре. Чуть поодаль – жертвенник. К нему привязан сероглазый испуганный мальчишка лет десяти, не больше. Над ним склонился человек в длинном зелёном плаще. В трясущейся руке человек сжимает нож с причудливо изогнутым лезвием в засечках. Костяшки его пальцев побелели, он крепко держит оружие, словно от этого зависит его жизнь, а не жизнь мальчишки. Человек цепляется за рукоять, как утопающий за протянутый кем-то шест, в тщетной попытке выбраться на берег, тщетной, ибо сил сопротивляться уже не осталось. Резкий порыв ветра срывает капюшон с головы палача и открывает взору давно не стриженую голову, увенчанную короной. И… рога. Это не человек. Так кто же это?
