меня стыдят за то, что я их читаю.
– Чего я добьюсь, если сяду и расскажу свою историю? – спрашивает Бернис. – Почему я должна выкладывать ее перед слушателями? Я имею в виду – даже здесь. Почему я должна сидеть здесь и рассказывать это все вам? – Из глаз ее текут слезы. Она смотрит на свои руки и трет указательным пальцем о большой.
Рэйна достает из своей сумочки упаковку бумажных платочков.
– Потому что ты все еще жива, – говорит Уилл.
– Я вполне могла бы стать одной из них, – возражает Бернис. Она достает платочек и мнет его в кулаке.
Уилл чешет плечо.
– Я вот думаю… – Неожиданно он встает, вытаскивает два стула в середину круга, устанавливая их один напротив другого. – Небольшая ролевая игра.
Руби стонет. Гретель хмурится. Уилл объясняет, что Бернис должна сесть на один из стульев и выбрать из группы кого-то, кто займет второй, чтобы та сыграла роль одной из погибших женщин.
– Я не уверена, что это хорошая идея, – отвечает Бернис.
– Выбирать тебе, конечно, – Уилл кивает.
Она колеблется, смотрит, как тот снимает со своих брюк катышек ворса и бросает его на пол.
– Да, – говорит она. – Хорошо.
Уилл улыбается.
Она занимает свое место на одном стуле и – ко всеобщему удивлению – выбирает Эшли, чтобы та села на второй.
Эшли сияет и заявляет:
– Я в этом чертовски хороша. По сути, это как групповое свидание. – Она показательно растекается по стулу напротив Бернис, откинув голову назад и закрыв глаза.
Рэйна смотрит на Уилла, который ходит по кругу.
– Ты уверен, что она должна сидеть вот так? – спрашивает она у него.
– Давай просто посмотрим, как пойдут дела. Бернис, что бы ты ей сказала?
– Полагаю, я сказала бы, что мне жаль, – отвечает Бернис.
– Скажи это.
– Мне очень жаль, – произносит Бернис. Эшли поднимает голову.
– Ну да, мне тоже, – отзывается она. – Потому что я умерла.
– Ты хочешь поговорить о том, как ты умерла? – спрашивает Бернис.
– От ножа, от молотка или от чего-нибудь еще? – предполагает Эшли.
– Какой от этого толк? – спрашивает Гретель.
– Думаю, это проработка личных связей, – говорит Руби.
– Ты умерла легко, – произносит Бернис. – Тебя просто сразу задушили.
– Легко? – переспрашивает Эшли. – Это тебе легко говорить, потому что ты жива. Они вообще нашли части моего тела? Разве меня не разрубили на куски, а потом похоронили во дворе или вроде того?
– Эшли, – вмешивается Рэйна, – ты действительно думаешь, что женщины, которых убил Эштон, злились бы на Бернис за то, что она выжила?
– Я бы злилась, – отвечает Эшли. – Ее спасло – что? – покупка через интернет. Если я умерла, то больше ничего не смогу купить в интернете.
– Почему ты спрашиваешь о том, как она умерла, Бернис? – интересуется Уилл.
– Потому что это все, о чем они хотят говорить.
– Кто хочет говорить об этом?
– Мертвые.
– Что ты имеешь в виду?
– Призраки? – шепчет Эшли.
Бернис трет затылок, потом касается мягкой, теплой точки под ухом, возле угла челюсти. Слегка приоткрывает рот, чувствуя, как движется ее челюстной сустав. Все части ее тела по-прежнему на месте, по-прежнему работают слаженно, по-прежнему составляют живое человеческое тело.
– Они говорят со мной, – поясняет она. – Они в его мебели. Они в его вещах.
Взгляд Уилла проясняется.
– Мертвые женщины говорят с тобой? – спрашивает он. – Как?
– Не знаю. Словами – в некотором роде. Чем-то средним между словами и мыслями. Они у меня дома. Они не дают мне спать.
– С этого и надо было начинать, правда, – ворчит Руби.
– О чем они говорят? – спрашивает Уилл.
– О, о многом, – отвечает Бернис. – Или, точнее, ни о чем.
– Расскажи нам, – просит Уилл.
– Вы думаете, что я сумасшедшая.
– Лично я не вправе называть кого-то сумасшедшим, – возражает Гретель. Рэйна кивает в знак согласия.
– Выкладывай, – говорит Эшли.
* * *
Несколько дней спустя я, ощущая себя усталой и невыспавшейся, проснулась в своей старой комнате в доме матери. Моя голова лежала в изножье кровати, под таким углом, чтобы ее обвевал сырой ветер с моря. Мгновение покоя – а потом я услышала стрекот вертолета, висящего в небе, и звук работающих на холостом ходу двигателей – стадо съемочных фургонов выстроилось вдоль всей улицы. Я открыла глаза, и в поле моего зрения оказался угол особняка: синий на синем, нереальный, словно коллаж.
«Серийный убийца», – вещали в новостях, и в моих снах бывшие женщины Эштона представлялись легионом неупокоенных мертвецов. Они выползали из-под половиц и кроватей в особняке, их ледяная кожа была синеватой, глаза темными, словно синяки, черты их лиц расплывались. Они шли ко мне одинаковой шаркающей походкой, из гноящихся черных ран выпадали опарыши. В этих снах на моей собственной руке (живой, цвета здоровой плоти) темнело багровое пятно в форме ключа.
Эти женщины преследовали меня по ночам, а особняк преследовал меня днем. Он следовал за мной от окна к окну – спальня, ванная, комната. Почему все важные комнаты в нашем доме выходили окнами на эту сторону? Гнев сжимал мое сердце, словно кулак. Я больше не понимала притягательности этого особняка, как не могла и понять ту идиотку – меня, – которую этот дом привлек.
Особняк был нелепым, чрезмерным и назойливым по сути своей – чудовищная синяя насмешка. Яркие статуи псов, охраняющие подъездную дорожку, являли собой дикую смесь угрозы и детскости, словно садистски искаженные персонажи «Улицы Сезам»[8]; их губы были растянуты, обнажая блестящие десны и яркие зубы, острые, словно кинжалы. Эштон сам был безвкусной шуткой или искаженной куклой-марионеткой – вроде тех, которые оживают в фильмах ужасов, читают всем лекции, а потом убивают.
Я сказала полиции, что, если они ищут тела, им следует проверить мебель.
– Вы видели туалетный столик с костяной инкрустацией?
– У нас есть улики, – произнес детектив, прилагая огромные усилия, чтобы смотреть мне в глаза, одновременно игнорируя меня.
Я знала, что эти «улики» – кучка намеков, которую Эштон оставил в качестве предсмертной записки. Это был ложный след, однако к дому прибывали экскаваторы, сыскные собаки и лодки. Эштон был мертв, он был серийным убийцей, и все же его словам придавали больше веса, чем моим.
После похорон Тейлор мне пришлось уехать из Хэмптона. Наоми помогла мне перебраться в дешевое жилье по субаренде в Квинсе. В бакалейном магазинчике по соседству кассир смотрел на меня во все глаза, а потом стал коситься куда-то в сторону. Я проследила за его взглядом – там находилась витрина с газетами и журналами. Я взяла газету, на первой странице которой красовался заголовок «Когда любопытство убивает», – как будто смертельным был
