Как-то трудно было представить себе этого могучего человека, поваленным недугом.
— Хорошо, что был спирт. Ведь не интересно свалиться от болезни, когда охота только началась, — сказал Пларгун с нарочитой грубоватостью и поймал себя: сказал совсем не то, что было на уме. Откуда эта фальшь? Что творится со мной: то дал себе вольность не поверить в искренность поступков знаменитого охотника, то позволил себе сказать совсем не то, что вертелось на языке?..
Нехан вышел к лабазу и принес холодной соленой кеты — на закуску.
Старик нарезал свежеиспеченной лепешки, а Пларгун подложил в огонь мелко наколотые поленья и поставил на раскалившуюся докрасна печку медный чайник с водой.
— Ну, нгафккхуна, за начало! — Нехан поднял кружку чистого спирта.
Пларгун поднял полкружки разведенного спирта, Лучка — столько же.
Сказав короткий тост, Нехан уже поднес было кружку к мясистым, округло раздвинувшимся губам, но его остановил старик. Он вдохновенно произнес:
— Пусть никто не думает, что мы пришли в тайгу за соболем — нет, мы не за соболем пришли. Пусть никто не думает, что мы пришли в тайгу за выдрой — нет, мы не за выдрой пришли. Пусть никто не думает, что мы пришли в тайгу за лисой — нет, мы не за лисой пришли. Пусть никто не думает, что мы пришли в тайгу за глухарем — нет, мы не за глухарем пришли. Пусть все население тайги знает, что мы не за ними пришли. Верно, нгафкка? — обратился старик к Нехану.
— Верно! Верно! — торжественно подтвердил Нехан.
Пларгун с раскрытым ртом слушал длинную и странную речь старика.
Сперва Пларгун принял ее, как начало удачной шутки. Но чем дальше говорил старик, тем больше сомневался Пларгун в своей догадке. И когда старик с пафосом, обратился к нему: «Верно, Нгафкка?» — он чуть слышно, с покорностью ответил:
— Верно! Верно!
— Слышите, вы? — Старик повернулся к правой стене. — Слышите, вы? — Старик повернулся к задней стене. — Слышите, вы? — Старик повернулся к левой стене. — Слышите, вы? — Старик обернулся к двери. — Все вы слышали, что мы, трое людей, пришли в тайгу вовсе не за вашими дорогими шкурами. Носите их сами. Не бойтесь нас! И выходите все! Выходите из своих нор, из своих логовищ, из своих дупел и расщелин, из-под валежин и коряг. Выходите все!
Занимайтесь своими делами. Бегайте по тайге, по сопкам! Оставляйте больше следов! Больше! Больше! Больше!
Старик вошел в экстаз. Он уже не кричал — хрипел. Он дышал часто и тяжело, желтая пена каймой обложила потрескавшиеся губы, вспучилась по углам рта. Узкие глаза округлились и отрешенно уставились, застыли на мгновение. Потом старик очнулся и вернулся в бренный мир из того неведомого для других мира, в котором пребывал. Он вспомнил о кружке со спиртом, поспешно обхватил ее дрожащими руками, поднес ко рту и опрокинул. И Нехан привычно, одним духом проглотил целую кружку спирта гольем.
— Ты что? — повелительно гаркнул Нехан на замешкавшегося Пларгуна. И юноша, не в силах противиться, поспешно выпил.
Жидкость обжигающей струей вошла в него, горячим пламенем растеклась в теле, ударила в голову.
— Закусывай, друг, закусывай, — уже мягче сказал Нехан и сунул в руку Пларгуну кусок холодной соленой кеты.
После длинной дороги по морозному воздуху и выпитого спирта аппетит у всех был зверский. Дымящиеся куски оленины исчезли со стола один за другим.
Юноша усиленно двигал челюстями, разламывая крепкими зубами неподатливые волокна плохо проваренного мяса, а в помутневшем мозгу билась одна и та же мысль: в чем суть длинной и странной речи старика? И пришел ответ: да это же ритуал первобытных людей! Язычники наивно полагали, что подобными заявлениями можно скрыть свои истинные намерения, обмануть Пал-Ызнга — хозяина гор и тайги — и вместе с ним всех зверей и птиц. И обманутые звери становятся добычей ловких охотников.
Первобытный ритуал и космические полеты!..
— Ха-ха-ха-ха-ха! — не выдержал Пларгун.
От смеха изо рта вывалились непрожеванные куски. Пларгун схватился за живот и перегнулся пополам.
— Пьян, — сказал Лучка.
— Слабак, — брезгливо сказал Нехан.
...Пларгун проснулся от душераздирающего визга собаки. Сбросив с себя оленью доху, он мигом открыл низкую дверь и услышал безудержный мат на смешанном нивхско-русском языке. Перепрыгивая через порог, он все равно больно задел головой притолоку.
Нехан отвел назад ногу и со всей силой пнул в живот пытавшегося подняться Кенграя. Кенграй спиной ударился о толстый столб лабаза. Мирл злобно набросился на своего недруга. У злых собак есть особенность — они никогда не упускают случая, набрасываются на избиваемого сородича, загрызают его до смерти. Заметив Пларгуна, Нехан отшвырнул ногой Мирла и не в бок, а в безопасное место — в мясистую ляжку.
— Сволочи! Воры! Грабители! — ругался Нехан в сильнейшем гневе. Потом сокрушенно нагнулся над ящиком со сливочным маслом. Вернее, над пустым ящиком из-под сливочного масла.
— Сволочи, сожрали все масло! — Нехан замахнулся, чтобы снова ударить собак.
— Стой! — вне себя от возмущения крикнул Пларгун.
Кенграй истошно выл, извивался в страшных муках.
Пларгун подскочил к своему другу, попытался поднять его. Но едва притронулся к спине, Кенграй завыл еще пуще, будто снова его ударили. Было ясно, что Кенграй получил тяжелые увечья.
— Три дня назад росомахи проникли на чердак, разорвали мешки с мукой и солью, все смешали с корьем и землей. А сейчас наши же собаки ограбили своих хозяев! — не унимался Нехан.
Пларгун стоял спиной к нему. Весь его вид выражал протест. Смысл сказанного Неханом не доходил до его сознания.
Лучка оперся об угол избушки. Руки его были безвольно опущены. Уж он-то знал всю меру обрушившейся на их головы беды.
***
Люди завтракали вяло. После вчерашней попойки всех охватила апатия. От Нехана несло перегаром. «Неужели еще от вчерашнего?» — неприязненно подумал Пларгун.
В отличие от гостей хозяин избушки энергично заворочал челюстями, уминая розовые куски душистой кетовой юколы, и заел ее медвежьим салом. После юколы он приступил к оленине. И все это запил кружкой густого терпкого чая.
Пларгун вышел посмотреть собаку.
Кенграй лежал на древесном мусоре у штабелька колотых дров и осторожно вылизывал языком ушибленный бок. Завидев хозяина, пес виновато прижал уши, слегка зажмурил умные глаза и, нагнув голову, чуть осклабился. Опушенные редкими длинными усами губы нервно задергались. Пес тонко повизгивал. Пларгун легонько опустил ладонь на голову собаки и нежно провел по шерсти. Кенграй положил голову на бок и лизнул руку хозяина.
— Ну, походи, походи, — попросил Пларгун.
Узнать меру увечья можно, когда заставишь собаку пройти. Пларгун отошел на несколько шагов, присел на корточки, протянул руку с раскрытой ладонью, ласково позвал:
— Кенгра-ай, Кенгра-ай.
Кенграй поднялся. Жалобно повизгивая и занося зад в сторону, приковылял к хозяину. Было очевидно, что увечья серьезные. Надо полагать, что ушиблен позвоночник и повреждены ребра. У нивхов запрещено бить собаку по позвоночнику и в бок — это может привести к непоправимым последствиям. Когда необходимо наказать собаку, ее бьют чаще всего по шее и по голове. При несильном ударе голова более безопасна, чем хрупкий позвоночник.
«Нехан — опытный охотник. Он должен знать, как обращаться с собаками», — с горечью думал Пларгун.
Нехан вышел за дровами. Наложил на левую руку столько поленьев, сколько в связке на спине мог унести Пларгун, легко поднялся, открыл правой рукой дверь и, обернувшись, сказал:
— Зайди на совет.
Лучка полулежал в углу на скатанной постели, дымил новой трубкой, вырезанной на днях из плотного березового корня.
— Ну что, кажется, главное для начала сделали, — как-то слишком спокойно, обыденно сказал Нехан. — Избушки построены — есть где зимовать. Теперь наступила пора охоты. Соболь уже полностью переоделся в зимнюю шубку, мех крепкий. — Сидя на полу, он достал из-под нар скомканный темный рюкзак, вытащил округлую темно-коричневую шкуру с нежной, шелковистой шерстью, встряхнул ее и подул на мех. Длинная ость заискрилась, обнажив густой голубоватый пух — подшерсток.
— Три дня назад он сам вышел на меня в распадке. Вскочил на дерево и стал преспокойно посматривать оттуда. Наверно, хотел отдать мне свою дорогую шкурку, — явно адресуясь к старику, сказал Нехан. — И чтобы не обидеть Курнга, я снял этого зверя для пробы, — спокойно, будто шел разговор о чем-то несущественном, закончил Нехан.
— Хы! — изумился старик. Вытащил изо рта трубку, положил прямо на пол, протянул руку. Встряхнул привычным движением шкурку, пронаблюдал, как лег мех, провел по нему пальцами.
— Вот это «проба»! — уважительно сказал старик и передал шкурку Пларгуну.
Пларгун никогда не охотился на соболя, но много раз видел шкурки, но такие темные, как эта, встречал редко.
