Такова была система политической полиции царской России, ставшая, по определению В. И. Ленина, «одним из самых устойчивых, основных законов Российской империи».
Большое место в тайном сыске занимала так называемая перлюстрация писем; состояла она в том, что письма вскрывались, прочитывались, в нужных для охранки случаях с них снимались копии, а затем их снова заклеивали и отправляли адресату.
При петербургском почтамте существовал специальный «черный кабинет». Вход в него был замаскирован большим платяным шкафом, через который проходили сотрудники «кабинета». Посторонний туда проникнуть не мог: дверцы шкафа запирались намертво.
Туда, в «черный кабинет», специальная подъемная машина доставляла из экспедиции почтамта всю корреспонденцию. Там ее разбирали секретные чиновники, которые так наловчились, что по одному виду конвертов сразу определяли, нужно ли данное письмо перлюстрировать.
Вскрытие писем производилось паром над специальным чаном, в котором постоянно кипела вода. Держа левой рукой письмо над струей пара, которая распускала клей, перлюстратор длинной толстой булавкой отгибал один из углов конверта — и письмо было вскрыто.
При помощи перлюстрации писем охранка напала на след многих важных политических дел, участники которых нарушали принципы конспиративной работы.
Вся переписка, которую вели между собой департамент полиции, охранка и жандармское управление, была тщательно засекречена. На всех бумагах крупным шрифтом в верхнем углу листа непременно значилось: «Секретно», «Доверительно», «Совершенно секретно», «Совершенно доверительно».
Но были в этой переписке бумаги, на которых сверх пометки об их секретности имелась написанная красными чернилами и тщательно подчеркнутая надпись: «Св. Св.»
Что означала эта надпись?
Историки долго ломали головы, пока не установили, что она означала «Святая Святых».
Этим «святая святых» для жандармов и охранников были различные документы, связанные с деятельностью крупнейших провокаторов. Списки этих провокаторов, их донесения, переписка об угрозе разоблачения того или другого провокатора и о том, что надо сделать, чтоб его спасти: может быть, на время арестовать, может быть, подбросить какое-нибудь письмо, которое внушило бы революционерам подозрение, что провокатором является какой-нибудь другой, совершенно честный человек…
Там же, в «Св. Св.», группировались материалы об особо опасных, с точки зрения самодержавия, революционных организациях.
Все материалы, поступавшие от сыщиков, доносчиков и провокаторов, охранка и жандармские управления отправляли в департамент полиции, где они обрабатывались, заносились в картотеку, сводились воедино, а затем по ним давались директивы об обысках, арестах, «ликвидациях».
С начала XX столетия все более и более важное место во всей этой переписке стало занимать «преступное сообщество» «Искра», все шире и шире разворачивавшее свою деятельность.
9
Посмотрим же на «искровца», который тайно пробирается из Женевы, от Ленина, в Россию.
Переход через границу совершен удачно. Правда, чтоб не попасть на глаза пограничному патрулю, пришлось просидеть полночи в болоте и вымокнуть до костей. Кривой контрабандист подпоил дежурного жандарма, и тот не придрался к довольно плохо сработанному фальшивому паспорту. Явка в Петербурге «перевалочная», но с «товарищем Мироном» встретились в тот же день. «Прекрасная магометанка», пароль «трех степеней доверия». Директива Ленина о подготовке к партийному съезду передана по назначению.
Все прошло как будто бы гладко, «хвостов» за собой не привел. Но почему же в Питере по всем тротуарам, как клопы, ползают шпики? Котелок, зонтик, шмыгающие глаза. Иногда такой «клоп» остановится на перекрестке двух улиц и примется осматривать и ту и другую стороны. Или присядет на скамейке около ворот и вертит головой вправо и влево.
Почему же их столько развелось?
Ответ на этот вопрос мог бы дать бывший в начале XX века директором департамента полиции Лопухин, у которого в «святая святых» хранилась переписка с местными охранными отделениями.
Уже в течение долгого времени департамент полиции со все большим вниманием и тревогой следил за растущим, несмотря на все «изъятия», влиянием «Искры». Во всех уголках обширной империи Российской глаза и уши полиции и охранки старались выследить каждый шаг «искровцев». Собрав воедино все клочки, обрывки и лоскутки полученной им информации, Лопухин установил факт, которому придал первостепенное значение, и немедленно же «лично» и «строго доверительно» сообщил всем начальникам охранных отделений: по сведениям, полученным «агентурным путем», то есть через провокаторов, в недалеком будущем должен собраться съезд, созываемый последователями «Искры».
Начальникам охранных отделений предписывалось «принять все зависящие от них меры к выяснению тех лиц, которые поедут на этот съезд», «учредить за ними осторожное и неотступное наблюдение», сопровождать их «наблюдательными агентами», «имея в виду обнаружение места съезда».
Департамент полиции рассчитывал, что он сумеет расправиться со II съездом партии, как он сделал это в 1898 году с I ее съездом, происходившим, когда Ленин был в Сибири.
Сразу же после съезда пятеро из девяти делегатов были арестованы, руководящие центры партии разгромлены полицией. Неужто и теперь департамент полиции не одолеет горстку революционеров, преследуемых по пятам? Неужто дозволит собрать съезд и благополучно после него разъехаться?
Так начался невидимый поединок между Лениным и царской полицией. Кто же одержал в нем победу?
10
По дошедшей до нас переписке Ленина видно, в каком напряжении он тогда жил, каких огромных усилий стоила борьба за созыв партийного съезда.
«Нам „приходится“ биться как рыбе о лед», — писал Ленин. Все идет «так медленно и с такими перерывами, — с горечью рассказывал он в другом письме, — а „скрип“ машины так рвет нервы, что… иногда зело тяжело приходится».
Не было денег. «У нас сейчас касса плоха», «Сейчас у нас совсем круто с деньгами», — повторял он не раз. Происходили бесконечные аресты: «Лепешинский в крепости… Грозят ему судебной палатой (сиречь каторгой)». «В Воронеже взято человек 40… В Уфе 8 обысков, 2 ареста. Вообще арестов тьма…»
Аресты губили людей, срывали работу. Особенно тяжело сказывались они на транспорте «Искры» в Россию. «Транспорта швах, совсем швах, — писал Ленин. — Просто беда!»
С самого своего возникновения «Искра» употребляла все усилия, чтоб наладить отправку своих изданий в Россию. «Каких-каких путей не было испробовано, — рассказывала об этом Н. К. Крупская. — Румыния, Персия, Александрия, Архангельск, Финляндия, морские пути. То здесь, то там удавалось протащить несколько пудов литературы, но все это были пути или слишком долгие, или случайные».
Необходимо было наладить постоянный, скорый, правильно действующий путь. Представитель «Искры» вел переговоры с контрабандистами, сам ездил на границу, устроил склад и передаточный пункт. Дело налаживалось медленно. Но когда оно, наконец, пошло на лад и кое-что удалось провезти, товарищ был арестован.
Ко всему этому среди тех, кто причислял себя к социал-демократии, было немало людей, чуждых революционному рабочему движению. Одни из них открыто выступали против «Искры» и против создания политической партии рабочего класса. Другие называли себя «искровцами», но считали созыв партийного съезда преждевременным и вообще ненужным.
Немало было и таких, кого Ленин называл «безрукими», «мямлями», — людей, которые при виде неудач, вместо того чтобы энергично взяться за дело и преодолеть трудности, беспомощно разводят руками, охают да ахают.
Трудностей и препятствий, стоявших на пути создания партии, не счесть. Но Ленин последовательно и неуклонно проводил свою линию.
«…помните о важнейшем значении Второго съезда! — писал он в Россию своим соратникам, агентам „Искры“. — …самое, самое и самое главное — спешить со съездом, спешить всеми средствами».
11
Агенты ленинской «Искры» отдавали себя делу партии полностью, целиком. Они жили только своей подпольной работой, думали только о ней, воспринимали все окружающее только через нее.
Вот уже знакомый нам В. Н. Соколов едет по Волге пароходом из Саратова в Самару, Казань и Нижний, чтобы наладить транспорт «искровской» литературы, издаваемой бакинской подпольной типографией.
Перегоны на Волге большие. Восходы, закаты, многоверстные заволжские луга, Жигули…
Глядя на изрезанные оврагами и поросшие лесом Жигулевские горы, В. Н. Соколов прикидывает:
«Этот лес достаточно укромен, чтобы скрыть, скажем, хорошую типографию. Бакенщик всегда может посадить на пароход нужного человека или высадить его на берег. Кто этот пассажир, откуда, на пароходе не знают. Случайно принят и случайно слез, и никому нет до него дела. И если мы заведем двух бакенщиков…»
