После обеда ее покровитель прямо с работы уехал за город.
Он проводил его немного.
Как всегда, не изменяя себе, тот поехал в свое родное охотничье гнездо.
Люди его возраста вообще, как правило, отличаются похвальным постоянством.
Этот солидный человек наверняка знал о шалостях подруги с молодыми людьми, и все же, опасаясь нарушить размеренный ритм своей жизни, всегда ее прощал.
Не простит он ей только одного – посягательства на его политическую карьеру и сложившуюся, спокойную и достаточную жизнь.
Она и не посягала никогда.
Даже помогала ему в меру своих возможностей.
Но эта бандероль кое-что изменит.
К бандероли он приложил записку, в которой сообщал, что точно такие же кассеты отослал сегодня почтой в редакцию одной влиятельной газеты и на домашний адрес ее покровителя, хотя ничего никому не послал.
И все.
Просчитал, что сама она ни в газету, ни к покровителю домой не сунется: там ее не поймут.
А вот самому покровителю наверняка по силам уладить все это. Раз послано почтой в пятницу, значит, придет по адресам не раньше понедельника. |
Можно еще перехватить. Но надо самой сообщить ему об этом, и немедленно. Пусть сердится. Пусть даже ударит. Зато потом оценит, что она спасала в первую очередь его репутацию. А там уж они разберутся, откуда это взялось и кому это надо.
Вот так, по его предположениям, она должна была подумать и, плюнув на запрет, очертя голову помчаться немедленно за город, в запретную для нее охотничью зону, через все посты.
Лишь бы гаишники не спасовали перед ее напором.
Этих «лишь бы» и «но» было много и могло прибавиться еще.
Хотя он, вроде бы, просчитал все до мелочей.
В субботу, в одиннадцать, когда она должна была в своем офисе пить первый чай, он послал ей с нанятым на вокзале пацаном обе видеокассеты и записку.
Проследил, как тот подошел к охраннику и показал бандероль и конверт.
Охранник осторожно взял бандероль, но поскольку кассеты были упакованы в прозрачный полиэтилен и были очень хорошо видны, тут же успокоился, повертел бандероль в разные стороны, взял конверт, где детским почерком с ошибками было написано «Лично в руки президенту фирмы компра, имеет государственную важность», дал щелчка пацану и, сунув все это себе в карман, продолжил патрулирование у входа.
Пацан, очевидно, посчитав, что ему мало заплатили, стал вымогать деньги еще и у охранника. Но тот, взяв его за шиворот, дал такого пинка, что шкет, шлепнувшись метра через три на асфальт, вскочил и стремительно скрылся.
Все.
Теперь на точку – и ждать.
Ждать, когда охранник сменится и, натешившись изучением конверта и кассет, передаст все это наверх. Побоится умолчать. При всей видимой простоте, бандероль явно содержала важную информацию, а люди кругом работали серьезные.
А когда все это попадет к ней, должен сработать простой логический механизм. Наверняка сработает.
Но что бы там ни происходило и сколько бы ни длилось, он уже готовил то, что должно было подытожить его недельную работу.
Едва охранник взял кассеты и конверт, он стер грим, отклеил усы и поехал из города к той загородной трассе, по которой вчера вечером укатил покровитель и где и она неминуемо должна быть.
Не доезжая с километр до поста ГАИ, он свернул в лес.
По лесной дороге выехал поближе к вершине холма.
Развернул машину, загнал ее под развесистую елку.
Глушить мотор не стал, оставил на холостом ходу.
Сам поднялся по склону метров на десять.
И осторожно выглянул из-за небольшого бугорка, обросшего плотным кустом орешника.
Пост ГАИ был как на ладони. До него было метров семьсот-восемьсот.
Положил рядом ружейный чехол.
Расстегнул его.
Достал пятизарядную австрийскую винтовку с великолепной объемной оптикой. Патроны к ней были не совсем обычные. Пули как пули, а вот гильзы увеличены почти вдвое. До километра с этой оптикой и такими патронами можно попасть человеку в глаз, а его мишень на этот раз была покрупнее – голова.
Приложился.
Через оптический прицел различил даже рисунок на погонах гаишников.
Проверил затвор и, приведя в боевую готовность, положил винтовку на чехол, накрыл ее шарфом и стал терпеливо ждать.
Понял он ее или не понял?
Прошло часа два.
Для себя он решил, что будет ждать до упора, но в пять хотел сделать звонок в ее офис – проверить, там ли она еще.
Бензином он заправился, да еще в багажнике были две запасные канистры.
Кофе – полный двухлитровый термос.
И все же, как он ни ждал, как ни готовился, появилась она как-то неожиданно, вдруг.
В голове торжественно затикало – молодец, все верно! Она именно такая, он ее понял. Поднял винтовку, приложился, стал наблюдать через прицел.
У поста ГАИ разыгрывалась настоящая драма.
Сперва сержант-гаишник разговаривал с водителем, не вышедшим даже из машины, потом подошел офицер, забрал документы у сержанта. Вышел ее охранник с переднего сиденья, стал что-то объяснять офицеру. Тот убрал документы водителя, козырнул охраннику. Охранник полез за своими документами. Офицер забрал их и снова козырнул охраннику. Сержант стал обходить машину, заглядывая в темные окна. Вышел водитель «Мерседеса». Из коробки поста подошел еще один офицер. Чувствовалось, что разговор идет на повышенных тонах. Несколько раз все оборачивались на машину.
Наконец офицер повернулся и пошел к своей будке, позвав за собой водителя и охранника. И тут она не выдержала.
Открыла окно и, похоже, начала кричать. Все – и гаишники, и ее охрана – резко остановились, а сержант, стоявший у машины, наклонился к окошку, приложив руку к козырьку.
И тут он выстрелил прямо в ее открытый рот. Пуля отбросила женщину в глубину салона, разорвав ей шею.
Все разом повернулись на звук, в его сторону. Лишь сержант, ничего не поняв, продолжал тупо держать ладонь у фуражки. Но охранники уже выхватили пистолеты, один бежал к «Мерседесу», другой, выставив оружие в направлении леса, водил им туда-сюда, не понимая, откуда стреляли.
Он осторожно сполз вниз, бросил винтовку с чехлом и брезентовой подстилкой там, где лежал минуту назад. Подбежал к машине. Снял перчатки, отбросил. Отряхнулся, спокойно сел в машину и тихо съехал к трассе.
По ней он проехал немного в сторону города, затем развернулся и поехал в сторону поста ГАИ.
Проезд был уже перекрыт.
Перед постом стояли два «жигуленка» и бензовоз.
Он остановился, вышел и спросил у водителя бензовоза, что тут за суета.
– Да не поймешь ничего! Вон из той машины какую-то бабу вытащили, – шофер махнул в сторону перламутрового «Мерседеса». – Морда вся в крови, кажись, убил ее кто-то, а кто – непонятно. Все бегают, все с оружием, а чего бегают, опять же непонятно. – И, плюнув с досады крикнул: – Сержант, ехать надо! Давай пускай!
Сержант, спросив о чем-то офицера, дунул в свисток, махнул жезлом, и машины медленно тронулись.
Проезжая мимо сержанта, киллер притормозил и на нетерпеливый жест сержанта «проезжай», мол, спросил, открыв окно своей машины:
– Я врач, может, помощь нужна?
На что сержант ответил:
– Нет, покойнику врач не нужен. Проезжай.
Он надавил на газ. Закрыл окно, правда, не плотно и, обдуваемый холодным осенним ветром, помчался вперед – хоть и в объезд, но чтобы засветло все же попасть домой.
Оставалось еще убрать ее фотографию, она до сих пор стояла у него на столе.
13. Квадрат Малевича
К своим тридцати семи годам в ее сексуальной жизни был один единственный мужчина.
Ее муж.
С которым, к тому же, Вера «разошлась» полгода назад. Вернее, «разойтись» она не могла, они с ним жили не зарегистрированные, так сказать, в гражданском браке – вместе решили, что регистрация в ЗАГСе – это не модно.
И вот однажды утром он встал и сказал, что уезжает. Она подумала, что, как всегда, в командировку.
С просонья и не поняла, куда и зачем, протянула к нему губы для поцелуя, которые он впервые за десять лет совместной жизни не поцеловал, что и было самым странным в это утро. Но странность эта тогда ее не взволновала, и она, зафиксировав, что дверь захлопнулась, легла спать.
А муж уехал навсегда в другой город к какой-то девице, о существовании которой она даже и не подозревала. Туда, оказывается, он и ездил в командировки.
А то, что он уехал насовсем и надолго, она поняла, когда обнаружила, что вместе с, его походной сумкой исчез и большой семейный чемодан из желтой кожи, а также все его вещи. Единственное, что осталось, это его опасная бритва «Зингер». Почему он ее забыл, было непонятно. Хотя он ею не брился, и она у него была больше как сувенир, доставшийся ему от деда.
В итоге от мужа у нее осталась бритва, двухкомнатная квартира, в которой они только год назад сделали евроремонт, и старенький «Москвич».
