Я удивленно оглядываюсь на бледную Лену, а та неловко улыбается:
— Это мое вылезло. Мне так однажды сказали.
— Кто?! — возмущенно округляет глаза Маша.
— Бывший.
— Вот подлец, — Маша бьет по столу ладошкой. — Козел! У самого там в штанах, поди, корнишон!
— Так, договор, девочки, — возвращаюсь за стол.
— Слушай, — тихо говорит Маша, — я, как вредная хозяйка, запрещаю тебе мужиков водить, но…
— Но? — поднимаю взгляд от договора.
— Брату Лены можно, — она хитро улыбается. — Никому нельзя, ему можно.
— Лен, — смотрю на Лену, — вмешайся. Она же его не видела и знать не знает.
— Ну, как такому милому мальчику можно отказать, — Маша подхватывает букет и носом в ромашки, — романтик же. Люблю романтиков.
— Познакомь их, — заговорщически шепчу Лене, и та медленно кивает. Перевожу взгляд на Машу, чей нос весь в желтой пыльце. — Какие-нибудь еще требования или запреты?
— Запрещаю разбивать милому мальчику сердце, — Маша пальчиками поглаживает лепестки ромашек и переводит на меня очарованный взгляд, — не будь стервой.
— А если серьезно?
— А если серьезно, — она откладывает букет, — то у меня особых требований нет. Все, что в договоре прописано, то и требую.
На экране телефона с короткой вибрацией высвечивается сообщение от клиники, которой заведует Дима:
“Уважаемая Виталина! Сегодня в 14:00 у вас назначен прием к Ляхову Дмитрию Федоровичу.”
Глава 19. Что-то тут нечисто
— Ты сегодня одна? — круглое лицо Димы с маленьким подбородком сминается в улыбку.
Одна. Надо отдать должное Артуру, что на прием к Диме он всегда меня сопровождал и за руку держа, а теперь кресло рядом со мной пустует. Очень не хватает его теплой ладони.
— Что не так с анализами?
— Гормоны немного шалят, — Дима перебирает бумаги, — пролактин повышен, — поднимает обеспокоенный взгляд, — тебя не беспокоят бессонница, перемены настроения, усталость? Не было ли в последнее время стресса?
Внимательно вглядывается в глаза. Проинформировал ли его Артур, что у нас тут развод намечается?
— Да, пусти ты! — раздается за дверь голос Карины, и в светлый кабинет распахивается дверь. — Дима, почему ты меня игноришь? Этот Урод Борисович…
Глаза Димы вспыхивают злобой. Я оглядываюсь. На пороге застыла Карина, а ее сумку стискивает испуганная медсестра и тянет на себя в попытках заволочь незваную гостью обратно в приемную.
— Урод Борисович? — вскидываю я бровь. — Или я ослышалась?
— Ослышлась, — тихо отвечает Карина и вырывает сумку из рук медсестры.
— Знаешь, Дмитрий, — я обращаю спокойный взгляд на напряженного Диму, у которого лицо идет красными пятнами гнева, — я бы не сказала, что у меня были беспричинные перемены настроения. Только по делу. Как сейчас. У меня тревога обратилась в удивление. Как “я люблю его” превратилось в Урода Борисовича?
— Прочь, — шипит Дима.
— Нет, — я вновь оглядываюсь на Карину у которой нарощенные ресницы дрожат, — проходи, присаживайся. Ты же по делу?
— Да…
— Вероятно, по делу своего интересного положения?
У меня нарастает желание схватить со стола ручку, воткнуть ее в глаз Димы, а после разбить горшок с фикусом о голову Карины. Все-таки Артур притащил свою потаскушку к нашему семейному доктору, а он меня тут про стресс спрашивает.
— Я, пожалуй, пойду…
— Села! — повышаю я голос до зычного приказа, и медсестра позади Карины ойкает и прячется за дверью.
Карина в панике смотрит на Диму, а затем, вскинув подбородок, шагает к креслу.
— Я бы ее принял после тебя…
— Нет, — перевожу на Диму твердый взгляд. — Какая интересная вырисовывается ситуация. Наблюдаем жену и любовницу.
— Я ведь в первую очередь врач…
Карина присаживается в кресло и поджимает губы.
— Вы в первую очередь мои пациентки…
— Допустим, — я недобро щурюсь. — Я могу поверить в то, что врач не будет говорить жене, что ее муж притащил любовницу к нему. Но, Дима, меня интересует другой вопрос, ты ее давно наблюдаешь и по какому вопросу?
— Это врачебная тайна, — Дима стискивает в пальцах карандаш.
— О, понимаю, — медленно киваю, не отрывая взгляда с его красного и лживого лица. — Однако же, я смею предположить, что у вас сложились очень доверительные отношения, раз эта шлюшка смеет называть моего мужа Уродом Борисовичем.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
— Ты ослышалась… — упрямо шепчет Карина и вся дрожит.
Откуда такой страх в этой милой красавице? Ее отношения с моим мужем для меня уже не тайна, поэтому… чего так бояться? Она делает вдох, заметив мой взгляд, и распрямляет плечи, но все еще бледная, почти белая, как лист бумаги.
— Тошнит? — участливо спрашиваю я. — Неужели токсикоз?
Глава 20. Нехорошее предчувствие насчет хорошего доктора
— Токсикоз? — елейным голоском повторяю я, и Карина кивает. Перевожу взгляд на Диму, — а какой срок?
Я могу сейчас убить или покалечить его или Карину, если та что-нибудь вякнет про Урода Борисовича. Никто не смеет называть моего мужа уродом. На это имею право только я, потому что он меня обманул и макнул в грязь после одиннадцати лет брака.
— Кариша, милая, — я протягиваю руку и сжимаю ее ладонь, не разрывая зрительного контакта с Димой, — какой у тебя срок?
— Три недели…
— И тебя ничего не беспокоит? — шепотом спрашиваю я.
Карина молчит, а я обращаю на нее немигающий взор:
— Очень опасный срок, милая.
— В каком смысле? — Карина медленно поворачивает ко мне бледное лицо.
— В таком смысле, дорогая, что высок риск выкидыша…
Из отчаянной истерички я обратилась в хладнокровную маньячку. Вот только недавно я полоскала Артуру мозг, что он будет отцом, и была в шаге от отчаяния и желала отобрать у его любовницы малыша, а сейчас хочу придушить эту гадину.
— Ты мне угрожаешь? — голосок у Карины тоненький, как писк мыши.
— Нет, я выражаю свое беспокойство, — поддаюсь в ее сторону и заглядываю в ее глаза, — и меня очень тревожит твой эмоциональный фон. Урод Борисович? Тебя обидел мой муж?
— Да… — на глазах проступают слезы.
— И чем же, моя хорошая? — я ласково улыбаюсь, а рука Карины в моей ладони дрожит. — Сомнениями?
Медленно кивает.
— А есть причины в тебе сомневаться? — задаю я тихий вопрос.
— Нет…
Лжет. Отпускаю руку Карины из захвата и откидываюсь назад:
— Это уже ваши разборки, — поправляю ворот блузки и одариваю улыбкой молчаливого Димы, — говоришь, гормоны шалят? Пролактин повышен? Нехорошо, — задумчиво вздыхаю, — но боюсь, что на этом, Дмитрий, мы и закончим.
Мне сейчас липко и мерзко.
— Вита…
— Во-первых, — складываю руки на коленях, — я не смогу теперь себе позволить твою замечательную клинику, а, во-вторых, — я смеюсь, — ты же все сам должен понимать, разве нет? Как я могу наблюдаться у врача, который будет вести беременность любовницы моего мужа? Я тебе, что, терпила?
Какое мерзкое слово и как оно емко меня описывает. Я терпила для мужа, терпила для врача, терпила для мелкой потаскушки, которая сейчас всхлипывает в шелковый брендовый платок. Тер-пи-ла.
— Услуги моей клиники и моих врачей оплачены Артуром на полгода вперед…
— Да ты издеваешься, Дим, — в изумлении приподнимаю бровь и киваю на Карину. — Вот твоя забота, а мне теперь дорога, как обычной смертной, в городскую поликлинику с очередями, злыми старушками, которые “я только спросить” и хамоватыми врачами. Как круто меняется моя жизнь и я… — скалюсь в улыбке, — в предвкушении.
— Наша система здравоохранения, мягко скажем, карательная, — верхняя губа Димы дергается. — Там сидят одни мясники.
Встаю и приглаживаю волосы:
— Зато бесплатно.
— Вита! — вскакивает Дима и сжимает кулаки.
Слишком уж яростно сопротивление у нашего семейного доктора, будто он что-то скрывает.
— У Артура закрались подозрения насчет отцовства, и Кариша прибежала к тебе, — всматриваюсь в его разъяренные глаза. Хмыкаю и шагаю прочь, — но как я уже сказала, это ваши проблемы. Я умываю руки, — кидаю пренебрежительный взгляд на Карину и выхожу, усмехнувшись под нос, — ну, дела…
