— И что теперь?
— Развод.
— Как так? — Татьяна Михайловна хлопает ресницами. — Вита, я понимаю, тебе сейчас сложно и больно, но… это не выход.
— Женщина должна быть мудрой? — горько усмехаюсь я. — Так?
— Я бы сказала хитрой.
— Я никогда не была хитрой, — укладываю блузу поверх остальных вещей. — И что вы мне предлагаете? Согласиться отобрать у молодой дурехи ее ребенка и присвоить себе?
— Что? — Татьяна Михайловна в изумлении округляет глаза. Такие же серые, как у Артура.
Я присаживаюсь рядом и блекло смотрю на распахнутый шкаф. Как же мне страшно.
— Кто она? — тихо спрашивает Татьяна Михайловна.
— Секретарша. Очень милая на личико, но, — поглаживаю колени, — нагловатая. Возможно, это влюбленность и отчаяние в ней говорит.
— Какой у нее срок?
— Небольшой, живота еще нет.
— Может, обманывает?
— Даже если так, — обращаю взгляд на бледную свекровь, — это что-то меняет? Я их застукала на кухне.
— Все можно преодолеть, Вита. Семейная жизнь полна сложностей и неурядиц, — Татьяна Михайловна слабо улыбается, — и многое зависит от женщины. Ты ведь умная девочка. Моча ему в голову ударила. Ему тридцать семь, а это почти сорок, а сорок лет, Вита, для мужика это… рубеж.
— Понять и простить?
— Выждать.
— Чего выждать? — шепотом спрашиваю я.
— Когда страсти улягутся, Вита, — берет меня за руку и вглядывается в глаза, — когда отпустит.
— Это хорошо, что вы пришли…
— Да, милая, — она кивает с ласковой улыбкой, — я хорошо тебя понимаю.
— Я вам ключи от дома оставлю, — встаю и закрываю чемодан. Молния на уголке не поддается, а я сглатываю ком слез. Раздраженно дергаю язычок молнии. — Я просто не могу…
— И куда ты? К родителям?
— Нет, — Ставлю чемодан на колесики.
— И куда? — повторяет Татьяна Михайловна. — Вита… — касается моей руки. — Посмотри на меня. Тебе есть куда идти?
Глава 10. Негодяй!
— Негодяй! — в кабинет разъяренной фурией влетает мама. Сжимает ручку и шипит. — Что ты натворил?!
Отвлекаюсь от вороха документов и поднимаю взгляд, откладываю карандаш:
— Мама?
— Почему ты здесь сидишь? — захлопывает дверь и прет на меня медведицей.
— А где я должен быть?
— С женой! — рявкает она, и через секунду оказывается передо мной. — С женой ты должен быть, мерзавец!
Замахивается сумочкой и бьет меня. Я едва успеваю прикрываться и уворачиваться от ее ярости.
— Кобелина проклятый! Бессовестный! Бумажки сидит свои перебирает с важным видом! У него семья рушится, а он сидит себе тут!
— Мама! — повышаю голос, вскакиваю на ноги и вырываю ее сумку. Отбрасываю ее на стол, но меня сыпятся слабые, но очень злые удары ладонями.
— Подлец!
Перехватываю ее запястья и цежу в лицо:
— Прекрати.
Она вырывает руки и отступает.
— Где она, — сжимает кулаки.
— Кто?
— Твоя секретарша, — шипит в жгучей ненависти, — если Вите не позволяет ее достоинство оттаскать ее за волосы, то это сделаю я! И пару раз лицом о стену!
— Я ее уволил.
— Что же ты раньше этого не сделал?
— Мам, — отворачиваюсь к окну и сжимаю переносицу, — я тебя прошу, уходи.
— Ни стыда, ни совести у тебя, — говорит она с блеклым разочарованием, — ни капли раскаяния.
— А чем мне это раскаяние поможет? — резко разворачиваюсь к маме и цежу сквозь зубы. — Что оно мне даст?
— Даже твой отец не смел так себя вести, — мама окидывает меня печальным взглядом. — Ты привел шлюху в свой дом. Позволил жене увидеть… — она с отвращением кривит губы, — и считаешь, что все нормально?
— Чего ты ждешь от меня? Вита не будет слушать моих извинений, потому что я сам, — бью по груди, — в них не поверил бы. Ясно? Я трахал секретаршу на протяжении двух месяцев, а на столе, мама, — вскидываю руку на фотографию меня и Виты в золотой рамочке, — снимок моей жены. Я после звонка Виты, вызывал секретаршу и...
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
— Избавь меня от подробностей… — мама кривит губы.
— Какие тут извинения, мама, и раскаяние? — я делаю к ней шаг. — Или ты ждешь того же, что и от моего отца? Я помню, мама, тот день, когда он ползал перед тобой на коленях и сопли распускал.
— Ты же был маленький…
— Жалкое зрелище, — я обнажаю зубы в оскале неприязни, — и я помню твои слезы на протяжении долгих лет. Ты и сейчас иногда смотришь на папу с тенью гнева и разочарования. И ты ему не веришь. Улыбаешься, слушаешь его слова о любви, но не веришь. Помогло тебе его раскаяние? Только честно, мама.
— Нет, — в уголках блестят слезы. — Но я… мы хотели сохранить семью…
— Сохранили, мать вашу! — переворачиваю с грохотом стол и откидываю кресло. — Молодцы! А толку?!
Мама закусывает губы, закрывает глаза и обнимает себя за плечи. Стекло на фотографии разбито.
— Мам, у меня очень велико желание скрутить Виту в бараний рог, — ослабляю галстук и раздраженно приглаживаю волосы. — Задавить ее, вынудить остаться, но в итоге я получу обезумевшую женщину. Ползать на коленях я не буду. Ну, не мое это, и я тебе дал четкий ответ почему. Еще вопросы?
— Что с ребенком? — мама смахивает слезы с щек и твердо смотрит на меня. — Ты его признаешь официально?
Глава 11. Как жизнь молодая?
У меня на личной банковской карте лежат деньги. Да, фактически, это деньги Артура, который ежемесячно выделял мне сумму на расходы, личные нужды и “купи себе что-нибудь красивенькое”, но сейчас я не в том положении, чтобы гордо закрывать счет и резать карты. Пойдут эти деньги не на кружевное белье и туфельки, а на мое убежище.
Буду считать это моральной компенсацией. Забавно, даже мой побег из дома мне обеспечил муж. Какой он у меня! Не мужик, а золото!
Плетусь я по улице уставшая и злая. Пока чемоданы ждут меня у соседки, я целый день потратила на звонки и осмотры комнат, квартир и… Треть из предложений — обман, часть — “дорого и клопы”, другие же хозяева просто не приехали.
Хочется плюнуть на все и затаиться дома. Артур же наше “уютное гнездышко” оставил мне. Вынесу из кухни стол и выкину его, чтобы не напоминал о том, с какой сладкой страстью мой муж любил другую женщину. Притормаживаю. Я только что прошла кафе, в котором чуть по глупости не отдалась молодому баристе.
— А я закрылся, загадочная незнакомка, — летит мне в спину беззаботный голос. — Но для тебя я сделаю исключение.
Разворачиваюсь. Стоит на крыльце. Лихой такой, в кожаной куртке, джинсах и ключами крутит на указательном пальце, громко бряцая ими.
— Привет, — улыбается во все тридцать два зуба.
На носу белый пластырь, а вокруг небольшой отек.
— Привет.
— Пойдем выпьем кофе, — решительно открывает дверь и распахивает ее. — Прошу.
— Но я…
— Я по одному виду человека могу сказать, когда ему нужна чашка кофе, — он хитро подмигивает мне, — и она тебе жизненно необходима.
— Все настолько плохо?
— Очень, — бариста кивает и легко смеется. — Ты когда прошла мимо, я подумал, начался зомби апокалипсис.
— И я, как и зомби, не отказалась бы от мозгов, которых у меня в дефиците, — устало поднимаюсь по ступеням.
Его молодость, энергия и беззаботность — то чего мне очень сейчас не хватает, а его заразительный смех пробуждает что-то светлое и легкое в груди.
