лучше своего начальника — наверное, потому, что не имел головной боли в виде борьбы за власть в партии.
— Ознакомься и распишись, — сунул мне Крцун под нос типографский бланк.
Мать моя женщина, да это же подписка о неразглашении! Настоящая!
— Вы что, мне не доверяете?
Ранкович поморщился, как от лимона:
— Доверяем, но порядок должен быть.
— Да-да, порядок и неразглашение. А откуда советские про Милицу узнали, а?
— Давай-давай, это формальность, — увильнул от ответа Крцун.
Вот сто пудов, этой бюрократии их научили советники из миссии генерала Корнеева. Но опять же, это симптом перехода от самодеятельности к правильно организованным «силовым ведомствам». Подумав немного, я умакнул перо и вывел подпись.
— Короче, так, — распахнул верхнюю папку Слобо и выудил оттуда список пунктов на сорок. — Помнишь бумаги, что ты из Бари привез?
— Усташские?
— Да. Там перечислены полсотни адресов в Италии и Югославии, мы организовали проверку тех, что в освобожденных зонах.
Глаза мои сами раскрылись пошире.
— Похоже, это сеть явок, усташское подполье еще с довоенных времен. Мы арестовали несколько человек, при обысках нашлись похожие бумаги, понемногу раскручиваем.
— Отлично, а я тут причем? Могли бы мне этого не говорить, подписку не совать…
— Твоя группа полетит в Бари для обучения и согласования планов по спасению пилотов.
— Ну да, — настороженно подтвердил я.
Похоже, граждане начальники собрались припахать меня в какую свою оперативную комбинацию. Так и оказалось:
— Это очень кстати, подбери человек пять-шесть, кто полетит с тобой, чтобы там адреса проверить.
— Что, полсотни???
— Сколько сможете, — успокоил Лека, — мы выделили четыре, вот их обязательно. Бари, Салерно, Неаполь, Фоджа.
Я мысленно представил карту и присвистнул:
— Вы что, там же сотни полторы километров, как прикажете добираться? И вообще, там режим прифронтовой зоны!
— Будут документы инструкторов Верховного штаба и членов миссии НОАЮ при союзниках. Машину организуем.
Похоже, не отвертеться, но я сделал еще одну попытку:
— У вас что, своих людей нет?
Лека нахмурился, Крцун поморщился — понятненько, не хотят светить. Но скорее, вся операция сверстана на коленке, информации кот наплакал, чего ждать и к чему готовиться, неизвестно.
— Поди туда, не знаю куда…
— Ну, к чему такой пессимизм? Вы все равно там проторчите неделю-другую. Связи у тебя остались?
— Какие?
— В госпитале, Мак-Кэроу.
Вот такие вещи они почему-то знают! Я скорчил крайне скептическую рожу, на что Лека проникновенно заметил:
— Владо, другого шанса может и не быть. Привлекать итальянских товарищей тоже не дело. Ты уж постарайся, выйдет — хорошо…
…а не выйдет — мы тебе голову оторвем и скажем, что так и было. Знаем мы эти штучки.
— А если союзники заинтересуются, что это мы тут делаем?
— Родственников разыскиваете, мы документы выправим с теми же фамилиями, что по адресам, — успокоил Лека. — Вот списки, выучи наизусть, с собой брать не стоит.
— Ладно, списки это прекрасно, а что насчет денег? — бросил я последний козырь.
Эти двое уткнулись в папки.
— Один преподаватель в корпусе, — начал я вкрадчиво, — говорил, что любую задачу можно выполнить при наличии трех ресурсов…
Крцун оторвался от бумаг, Лека уставился на меня исподлобья.
— … времени, денег и полномочий. Ни один из них не должен равняться нулю, недостаток одного компенсируется двумя другими.
Товарищи разведчики и контрразведчики настороженно переглянулись.
— Полномочий вы мне дали вагон и маленькую тележку, времени у нас в обрез, денег нет вообще. В общем, я заранее умываю руки.
— За каким чертом тебе вообще деньги? — вспылил Лека.
— Ну вот простая ситуация, в Бари или в миссии нас накормят, а поехали мы в Неаполь, там как? Грабежами заниматься? Увлекательно, но американцы не оценят.
Лека резко захлопнул папку:
— Подумаю.
И то хлеб.
— Да, еще, говорил с младшим Черчиллем, англичане подкатывают на предмет вербовки. Что делать?
Они опять переглянулись и выперли меня, а на встрече позже выдали, пусть и немного, денег, и прямо разрешили вербоваться хоть к богу, хоть к дьяволу, но с непременным условием обо всем докладывать. Но что-то меня расклад типа «слуга двух господ, агент трех разведок» не очень прельщал.
Ситуативный союз «военной группы» с «младоюгославами» вполне естественно перерос в системный. Сыграли и совместная попытка отбояриться от полупросьбы-полутребования Москвы, и большая склонность «стариков» к кабинетной работе, и многое другое. Например, близость по возрасту — Арсо всего на четыре года старше Милована, плюс совместный боевой опыт, полученный ими под Плевлей.
В немалой степени повлияло и отсутствие политических разногласий и некоторое разделение — «молодые» не лезли в чисто военные вопросы, чем грешил покойный Иосип Францевич. А военные не лезли в политику, тот же Арсо коммунист номинальный, в партию его, что называется, вступили. Типа народно-освободительным движением руководит партия через Верховный штаб, так что будь любезен. Заявление Арсо подал, его единогласно приняли, но позиций в КПЮ он не приобрел.
Понемногу образовался вполне крепкий и взаимовыгодный союз «по расчету», результат которого я и наблюдал на полевом аэродроме Виса.
Друже Джилас улетал в Москву.
Улетал «на смотрины», оттого и маршрут ему проложили не «боевой», над Румынией и фронтами, а «представительский», обходной, через Каир, Тегеран и Баку. Трое суток в пути, конечно, не сахар, но зато без ежеминутных опасений, что по дороге попадется какая-нибудь сволочь с крестами на крыльях.
Тревожились за другое — как еще обернется в Москве, признает ли вождь и учитель право «молодых» в целом и Джиласа в частности руководить Югославией? Оттого проводы странным образом сочетали большие надежды и несколько наигранную радость.
Крутил винтами американский «дуглас», заставляя придерживать пилотки и фуражки, поднимались тучи пыли и гнулся от ветра виноградник сразу за краем летного поля.
Помимо преувеличенно бодрого Джиласа, энергично жавшего руки, делегация состояла еще из двух членов Верховного штаба, дюжины помощников, секретарей и переводчиков. Арсо негромко давал последние указания своему земляку, соученику и заму Велемиру Терезичу, летевшему главным по военной части, ради чего ему навесили звание генерал-лейтенанта. У лесенки сутулился и близоруко щурился и протирал напоследок сверкавшие золотой оправой очки Эдвард Кардель, ему что-то втолковывал Ранкович.
Вся первая тройка делегации принадлежала к победившим фракциям, «старичков» от такого важного дела оттерли. Формально все верно — из наличных руководителей Джилас лучше всех владел русским, Терезич военными вопросами (не считая оставшегося на хозяйстве Арсо), а
