Палатку, стоящую почти у входа на рынок, старались не замечать. Глаза отводили, задумчиво глядя по сторонам, как бы невзначай обходили по кругу, издали. Вроде и нет тут никакой палатки. Пустое место, только неудобное — вот и обходили.
Но если кто-то замедлял шаг, вчитываясь в табличку над входом, или направлялся туда, чуть не весь рынок замирал и наблюдал за ним. Вот он шагает. Вот стоит, читает табличку. Скребет в затылке, сдвигая шапку на нос. Роется в карманах. Считает мелочь.
Заходит!
Все ждали.
А еще через минуту или две из палатки вылетал раскрасневшийся селянин и кидался тут же к прилавкам с напитками.
Пиво тут было плохонькое. Городское, свое, в каждом кабаке было разное. Но всегда вкусное, плотное, крепкое. А тут — вода водой. Но зато у них еще были вина и разные напитки из нездешних фруктов и овощей, что на виду у любого протирали, заливали тем же вином, взбалтывали, процеживали и наливали в глиняные кружки всем желающим.
Нет, хорошая ярмарка была, хорошая. Нечего бога гневить. И погода стояла сухая и теплая, хоть и осень уже давно.
Вот только эта палатка…
— Там у вас при входе написано…
— Вы умеете читать? Похвально. Заходите, присаживайтесь. Приятно пообщаться с грамотным человеком.
— Я хотел спросить…
— Вот и спросите. Что же вам стоять?
— Погодите, но там сказано — десять серебряных? А за что, собственно?
— И за что — написано, вы же прочитали, верно?
— Но это как-то странно даже. Разве дано нам, людям, знать такое?
— Я повторю, что сам же и написал на табличке: за десять серебряных я готов сообщить вам точную дату вашей смерти. Точную. Могу и причину смерти назвать. Если я ошибусь, вы получите свои деньги обратно.
— Вы смеетесь? Я выйду, меня за углом местные пырнут ножом, и кто получит с вас мои деньги?
— А кто вам сказал, что я не сообщу вам именно сегодняшнюю дату? И не приведу причиной смерти — нож? Ну же? Вы зашли поговорить? Или будете платить деньги?
— Жулики! Все равно — жулики!
Хлопнул брезентовый полог, быстрые шаги протопали по утоптанной до каменной твердости площади.
— Учитель, — выдвинулся из темного угла худой черноволосый мальчишка. — Но он же прав? Нельзя знать дату своей смерти?
— Во-первых, можно. Нет такого запрета на людях — знать. Все знания хороши и благородны. А во-вторых, никто пока да этого вопроса не дошел, ты обратил внимание? Они все боятся. А я ведь им просто напоминаю: все мы смертны. И они — тоже смертны. Но вот только думать-то об этом не хотят…
Кто-то потоптался у входа и откинул, наконец, полог, всматриваясь с солнечного дня в полусумрак палатки.
— Есть тут кто?
— Заходи, заходи, странник.
— Откуда ты знаешь, что я — странник?
— Прости меня, но твоя одежда, твои сапоги, твое оружие — все не местное. Ты издалека.
— Да-а, я издалека. И у меня много разных дел в этом городе. Но я специально зашел к тебе, пройдоха, как только увидел табличку. Ну-ка, скажи, когда я умру? Попробуй, обмани меня…
— Зачем мне тебя обманывать? Я скажу тебе совершенно бесплатно. Мне не нужны твои деньги, странник. Ты умрешь завтра до захода солнца.
— Я и не думал давать тебе денег, старик! Знаю я вас, шарлатанов… Но ты сказал, а я услышал. Завтра на заходе солнца я вернусь и погляжу тебе в глаза.
Он так и не вошел, брезгуя. Весь разговор прошел на пороге палатки. Опять закрылся полог. Опять простучали мимо каблуки. А старик, сидящий в центре, под световым пятном из отверстия вверху, вдруг встал и начал командовать:
— Собирай вещи. Складывай палатку. Мы уходим прямо сейчас.
— Учитель, ярмарка недавно открылась, мы еще можем заработать здесь много денег!
— Денег? Хочешь заработать денег? Оставайся. Скоро в этом городе будет очень много денег. Ничьих, свободных, лишних… Я ухожу.
— Да, учитель, мы уходим. Конечно. Не сердитесь на меня. Я уже собираюсь. Только ответьте мне, неразумному, почему? Почему сначала вы два дня сидели здесь и ничего не заработали. А теперь, когда к вам стали заходить, вы решили уйти, хотя ярмарка будет длиться еще долго?
— Сначала я просто предупреждал их, что все они смертны. Я не зарабатывал на этом. Заработаем мы потом, когда уйдем из города и пойдем по деревням. Так я думал сначала… А теперь. Ты видел его одежду? Видел его оружие?
— Да.
— А видел ты его лицо, его глаза, его шею?
— Я не обратил внимания, учитель.
— Вот поэтому ты ученик, а я учитель. Поэтому. Он умрет завтра до захода солнца. Я его не обманул. А за месяц вымрет весь город. Чума пришла на ярмарку с этим караваном. И они еще смеялись надо мной…
Непобедимый
Принц Аджах был непобедимым борцом на поясах. Весь год до обязательной ежегодной очередной войны с очередным врагом он только и делал, что разъезжал по стране, выискивал в каждом городе борцов и обязательно боролся с ними на поясах. И всегда выигрывал, укладывая огромного местного силача аккуратно плашмя на спину. После этого всенародного действа под громкую музыку и возбужденные вопли толпы был пир на весь мир — это тоже была традиция. Поэтому во всех городах и селах ждали с нетерпением, когда же принц Аджах приедет к ним. Побороть его никто и не мечтал, но вот пир… Пир — это да! И еще — разве просто побыть рядом с великим силачом, то есть, с величайшим силачом и непобедимым борцом, да еще и принцем — разве одно это не счастье?
Ваньо был простым пастухом в своем селе. Но он тоже мечтал о приезде принца. Для этого Ваньо каждый день делал зарядку, а потом бегал по холмам и лесам за баранами и овцами, иногда специально пугая их, чтобы бежали резвее. Еще он поднимал тяжести. Целыми днями он поднимал встречающиеся валуны, или таскал на спине молодого барашка. А иногда, поднатужась, взваливал на плечи опоясанную ремнем тушу старого барана-вожака и тащил его на себе под неумолчное баранье "бэ-э-э". Отара слышала голос вожака и бежала, куда вел их Ваньо.
Вечером, сдав скот владельцам, Ваньо обливался холодной колодезной водой, надевал праздничную рубашку, вышитую красными крестиками по вороту и рукавам, и шел к месту сбора всех селян, к харчевне, стоящей на выезде из села. В ней всегда останавливались проезжающие через село купцы, потому что пиво у них тут варилось вкусное — это из-за воды, наверное — и еще потому что это была самая последняя "сельская" харчевня. Дальше начинались места, которые относились к городу, и там почему-то такая же еда и такая же постель стоили уже гораздо дороже.
У харчевни Ваньо снимал рубаху и похаживал по вытоптанному до каменной твердости двору, пошевеливая плечами, напрягая руки и покрикивая, что готов сразиться на поясах с любым желающим, обещая напоить пивом того, кто победит. Пиво в селе любили. И развлечение такое — тоже. Потому каждый вечер Ваньо боролся. Он уже не раз кидал через себя или аккуратно укладывал перед собой всех сельских силачей. И даже кузнец признал, что хотя на руках он бы Ваньо быстро обставил, но вот спина у Ваньо крепче, потому на поясах он и выигрывает.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
