На маленькой площади цирюльник остановился. Из повозки он извлек четыре складные скамеечки и поставил их на землю, собрав в одно целое.
— Это называется помост, — указал он Робу на получившееся возвышение. — Куда бы мы ни приезжали, ты первым делом должен его поставить.
На помост они водрузили две корзины с закупоренными пузырьками — это было, по словам Цирюльника, целебное снадобье. Потом хозяин скрылся в фургоне и задернул завесу.
* * *
Роб сидел на помосте и смотрел, как по улице спешат к повозке люди. Пришел мельник в белом от муки одеянии, два плотника, которых Роб мигом опознал по знакомым приметам: опилкам и стружкам на одежде и в волосах. На земле устраивались целые семьи, готовые ждать, пока удастся передвинуться поближе к повозке. Женщины, не теряя времени даром, шили и плели кружева, а ребятишки шумели и затевали возню. Несколько деревенских мальчишек разглядывали Роба, а он надулся от важности, заметив в их глазах зависть, смешанную с почтительным страхом. Но все эти глупости очень скоро вылетели у него из головы, потому что он, как и они, превратился в зрителя. На помост, сияя улыбкой, взобрался Цирюльник.
— Доброго дня всем сегодня и доброго утра завтра, — обратился он к собравшимся. — Мне очень приятно оказаться в Фарнеме. — После этого он стал жонглировать.
Жонглировал он красным шариком и желтым, причем руки его, казалось, совсем и не двигаются. Это было великолепное зрелище!
Толстые пальцы отправляли шарики в полет по бесконечному кругу — сперва медленно, потом все быстрее и быстрее. Когда зрители захлопали, он достал из кармана куртки еще и зеленый шарик. Потом прибавил синий. И наконец — ах! — коричневый!
«Как здорово — уметь проделывать такие штуки», — подумал Роб.
Он затаил дыхание, ожидая, что Цирюльник вот-вот уронит какой-нибудь из шариков, но тот с легкостью управлялся со всеми пятью, при этом не умолкая ни на минуту. Он заставил зрителей смеяться. Он рассказывал им всякие истории, даже пел короткие песенки.
Потом он жонглировал веревочными кольцами и деревянными тарелочками, а когда закончил жонглировать, стал показывать фокусы. Яйцо бесследно исчезло на глазах публики, в волосах одного мальчика обнаружилась монетка, а платок стал менять свой цвет.
— Позабавитесь ли вы, если увидите, как по моей воле исчезает бесследно кружка эля?
Все дружно захлопали в ладоши. Подавальщица поспешила в трактир и тотчас принесла кружку, покрытую шапкой пены. Цирюльник приложил ее к губам и осушил залпом. Зрители добродушно захохотали, захлопали, Цирюльник поклонился им и спросил, обращаясь к женщинам, хочет ли кто из них ленту.
— Ой, конечно! — воскликнула подавальщица. Была она молодая, в теле, и ее безыскусный быстрый ответ вызвал в толпе многочисленные смешки. Цирюльник заглянул ей в глаза и улыбнулся:
— Как вас зовут?
— Ой, сэр! Амелия Симпсон.
— Мистрис Симпсон?
— Я незамужняя.
— Какое сокровище даром пропадает, — галантно произнес Цирюльник, прикрыв глаза. — А какого цвета ленту вы желаете, барышня Амелия?
— Красную.
— А по длине?
— Двух ярдов мне вполне хватит.
— Будем надеяться, — пробормотал Цирюльник и вскинул брови.
В публике грубовато захохотали, но Цирюльник, казалось, уж и позабыл о девушке. Он взял веревку, разрезал на четыре части, а потом сделал ее снова целой — одними движениями рук, без заклинаний. Потом накрыл большим платком кольцо, и оно превратилось в грецкий орех. И только после этого, как бы сам изумляясь происходящему, поднес пальцы ко рту и потянул оттуда что-то, позволив зрителям увидеть кончик красной ленты.
Люди смотрели во все глаза, а он все тянул и тянул, плечи его слегка сгорбились, а глаза сошлись к переносице — лента все не кончалась. Наконец, туго натянув кончик, вытащил кинжал, приложил его к самым губам и отрезал ленту. С поклоном протянул ее подавальщице из трактира.
Рядом стоял пильщик, и он тут же растянул ленту на своей мерной линейке.
— Два ярда ровно! — объявил он. Раздался гром рукоплесканий.
Цирюльник подождал, пока стихнет шум, и поднял над головой пузырек с целебным зельем.
— Мастера, хозяйки и барышни!
Одно лишь мое Особое Снадобье от Всех Болезней…
Способно продлить отпущенный вам срок жизни и восстановить износившиеся ткани тела. Негнущиеся суставы становятся гибкими, а разболтавшиеся — крепкими. В поблекших глазах снова зажигается искра молодости. Недуги исцеляет, здоровье возвращает, волосам выпадать не позволяет, а блестящую лысину вновь покрывает шевелюрой. Ослабевшее зрение делает ясным, а притупившуюся память — острой.
Великолепное лекарство для сердца, помогает лучше всякого укрепляющего, слабительное, куда нежнее, чем клистир из сливок. Особое Снадобье помогает победить опухоли и кровавый понос, облегчает роды и боль, на которую обречены все женщины, совершенно излечивает от всяких цинготных напастей, заносимых на наши берега морскими бродягами. Годится и для скота, и для человека, исцеляет от глухоты, глазной боли, кашля, чахотки, болей в животе, разлития желчи, лихорадки и малярии. Исцеляет от всех недугов! Делает лекаря ненужным!
Не сходя с помоста, Цирюльник продал множество пузырьков. Потом они с Робом вместе установили ширму, за которой хирург-цирюльник стал осматривать пациентов. Больные и немощные вытянулись длинной цепочкой, готовые уплатить за лечение пенни или два.
* * *
В тот вечер они ужинали жареной гусятиной в трактире. Роб впервые в жизни ел за плату. Еда показалась ему необыкновенно вкусной, хотя сам Цирюльник жаловался, что гусь пережарен, и ворчал, что пареная репа плохо протерта. После ужина Цирюльник расстелил на столе карту острова Британия. Роб впервые видел географическую карту, он с восторгом наблюдал за тем, как палец Цирюльника проводит по ней извилистую линию — тот путь, что предстоит им в ближайшие месяцы.
Наконец, со слипающимися глазами, полусонный, он доковылял при лунном свете до их стоянки и постелил себе. За последние несколько дней произошло столько всего нового, что голова кружилась, а сон не шел.
Он дремал, созерцая звезды, когда возвратился Цирюльник, и не один.
— Амелия, красавица, — приговаривал Цирюльник. — Красивая, как куколка. Один только взгляд на эти ждущие ласки губы — и я уже знал, что готов умереть за тебя.
— Смотри под ноги, не то споткнешься о корни, — предупредила она.
Роб лежал, прислушиваясь к звукам поцелуев, шороху снимаемой одежды, смеху и вздохам. Затем услышал, как на земле расстилают шкуры.
— Мне лучше лечь снизу, из-за живота, — послышался голос Цирюльника.
— Весьма выдающийся живот, — лукаво сказала девушка тихим голосом. — Наверное, это будет все равно, что прыгать на пуховике.
— Будет тебе, барышня. Вот у меня кое-что получше пуховика.
Робу хотелось увидеть ее голой, всего-то и надо было чуть-чуть повернуть голову, но когда он на это отважился, девушка уже не стояла во весь рост. Ему удалось увидеть лишь слабые отблески света на ее ягодицах.
Мальчик шумно дышал, но с таким же успехом мог и закричать — парочка уже ни на что не обращала внимания. Вскоре он увидел, что хозяин протянул большие пухлые руки и сомкнул их на движущихся безостановочно белых полушариях девушки.
— Ах, куколка!
В ответ та издала стон.
Они уснули раньше, чем Роб. Но наконец и его сморил сон, и снилось ему, как Цирюльник жонглирует.
* * *
Когда утренняя прохлада разбудила его, женщины у костра уже не было. Они с хозяином свернули лагерь и покинули Фарнем, пока большинство обитателей села еще видело сны.
Солнце выкатилось на небо, и вскоре им встретились заросли ежевики; путники остановились и насобирали полную корзину ягод. В ближайшей крестьянской усадьбе закупили провизию. Когда сделали привал на завтрак, Роб развел костер и стал нарезать бутерброды с ветчиной и сыром, а Цирюльник разбил в большую миску девять яиц, добавил побольше кислых сливок, взбил все вместе до густой пены и поставил на огонь, не помешивая, пока не получился нежный пирог, который он сверху посыпал спелой ежевикой. Когда Роб уписывал за обе щеки доставшуюся ему долю, хозяин выглядел очень довольным.
Ближе к вечеру они проезжали мимо крепости, вокруг которой были разбросаны крестьянские усадьбы. Робу видны были люди во дворах и на земляных валах. Цирюльник подхлестнул лошадь, пустил ее резвой рысью, желая побыстрее оставить укрепления позади.
Оттуда, однако, вынеслись им вдогонку три всадника и закричали, приказывая остановиться.
Вооруженные люди, суровые и вселяющие страх, разглядывали пестрый фургон с явным любопытством.
— Что у тебя за ремесло? — спросил один из всадников, одетый в легкую кольчугу, какая подобает человеку знатному.
