Молитва
Пока Земля еще вертится, пока еще ярок свет,Господи, дай же ты каждому, чего у него нет:мудрому дай голову, трусливому дай коня,дай счастливому денег… И не забудь про меня.
Пока Земля еще вертится – Господи, твоя власть! —дай рвущемуся к власти навластвоваться всласть,дай передышку щедрому, хоть до исхода дня.Каину дай раскаянье… И не забудь про меня.
Я знаю: ты все умеешь, я верую в мудрость твою,как верит солдат убитый, что он проживает в раю,как верит каждое ухо тихим речам твоим,как веруем и мы сами, не ведая, что творим!
Господи мой Боже, зеленоглазый мой!Пока Земля еще вертится, и это ей странно самой,пока ей еще хватает времени и огня,дай же ты всем понемногу… И не забудь про меня.
«Вот странный инструмент для созиданья строчек…»
Вот странный инструмент для созиданья строчек,которых в первый миг никто понять не хочет.Вот странный инструмент: два уха, два зрачка,изгиб надменных губ и шепоток сверчка.
Под ним внизу – сама конструкции основа —в ней действует душа, разогревая слово.Меж ними – коридор, на нем, его деля, —то крестик, то кадык, то галстук, то петля.
Фотографии друзей
Деньги тратятся и рвутся,забываются слова,приминается трава,только лица остаютсяи знакомые глаза…
Плачут ли они, смеются —не слышны их голоса.
Льются с этих фотографийокеаны биографий,жизнь в которых вся, до дна,с нашей переплетена.
И не муки и не слезыостаются на виду,и не зависть и бедувыражают эти позы,не случайный интереси не сожаленья снова…
Свет – и ничего другого,век – и никаких чудес.Мы живых их обнимаем,любим их и пьем за них…
…только жаль, что понимаемс опозданием на миг!
«То падая, то снова нарастая…»
То падая, то снова нарастая,как маленький кораблик на волне,густую грусть шарманка городскаяиз глубины двора дарила мне.
И вот, уже от слез на волосок,я слышал вдруг, как раздавался четкийсвихнувшейся какой-то ноткивеселый и счастливый голосок.
Пускай охватывает нас смятеньемнесоответствие мехов тугих,но перед наводнением смертельнымвсе хочет жить. И нету правд других.
Все ухищрения и все уловкине дали ничего взамен любви……Сто раз я нажимал курок винтовки,а вылетали только соловьи.
Разговор с рекой Курой
Я тщательно считал друзей своих убитых.– Зачем? Зачем? – кричала мне рекаиздалека. – И так во все векамы слишком долго помним об обидах!..
А я считал… И не гасил огня…И плакала Кура перед восходом.А я считал… сравнил приход с расходом.И не сошлось с ответом у меня.
«Мгновенно слово. Короток век…»
Мгновенно слово. Короток век.Где ж умещается человек?Как, и когда, и в какой глушираспускаются розы его души?Как умудряется он успетьсвое промолчать и свое пропеть,по планете просеменить,гнев на милость переменить?Как умудряется он, чудак,на ярмарке поцелуев и драк,в славословии и пальбевыбрать только любовь себе?
Осколок выплеснет его кровь:«Вот тебе за твою любовь!»Пощечины перепадут в раю:«Вот тебе за любовь твою!»
И все ж умудряется он, чудак,на ярмарке поцелуев и драк,в славословии и гульбевыбрать только любовь себе!
Как научиться рисовать
Если ты хочешь стать живописцем,то рисовать не спеши.Разные кисти из шерсти барсучьейперед собой разложи,белую краску возьми, потому чтоэто – начало, потомжелтую краску возьми, потому чтовсе созревает, потомсерую краску возьми, чтобы осеньв небо плеснула свинец,черную краску возьми, потому чтоесть у начала конец,краски лиловой возьми пощедрее,смейся и плачь, а потомсинюю краску возьми, чтобы вечерптицей слетел на ладонь,красную краску возьми, чтобы пламязатрепетало, потомкраски зеленой возьми, чтобы ветокв красный подбросить огонь.Перемешай эти краски, как страсти,в сердце своем, а потомперемешай эти краски и сердцес небом, с землей, а потом…Главное – это сгорать и, сгорая,не сокрушаться о том.Может быть, кто и осудит сначала,но не забудет потом!
Проводы юнкеров
Наша жизнь не игра.Собираться пора.Кант малинов, и лошади серы.Господа юнкера,кем вы были вчера?А сегодня вы все – офицеры.
Господа юнкера,кем вы были вчерабез лихой офицерской осанки?Можно вспомнить опять(ах, зачем вспоминать?),как ходили гулять по Фонтанке.
Над гранитной Невойгром стоит полковой,да прощанье недорого стоит.На германской войнетолько пушки в цене,а невесту другой успокоит.
Наша жизнь не игра.В штыковую! Ура!..Замерзают окопы пустые.Господа юнкера,кем вы были вчера?Да и нынче вы все – холостые.
Песенка о художнике Пиросмани
Николаю Грицюку
Что происходит с нами,когда мы смотрим сны?Художник Пиросманивыходит из стены,
из рамок примитивных,из всякой суетыи продает картиныза порцию еды.
Худы его колени,и насторожен взгляд,но сытые оленис картин его глядят,
красотка Маргаритав траве густой лежит,а грудь ее открыта —там родинка дрожит.
И вся земля ликует,пирует и поет,и он ее рисуети Маргариту ждет.
Он жизнь любил не скупо,как видно по всему…Но не хватило супана всей земле ему.
«В детстве мне встретился как-то кузнечик…»
Ярославу СмеляковуВ детстве мне встретился как-то кузнечикв дебрях колечек трав и осок.Прямо с колючек, словно с крылечек,спрыгивал он, как танцор, на песок,передо мною маячил мгновеньеи исчезал иноходцем в траве…Может быть, первое стихотвореньезрело в зеленой его голове.– Намереваюсь! – кричал тот кузнечик.– Может ли быть? – усмехался сверчок.Из-за досок, из щелей, из-за печеккрался насмешливый этот басок.Но из-за речек, с лугов отдаленных:– Намереваюсь! – как песня, как гром…Я их встречал, голубых и зеленых.Печка и луг им служили жильем.Печка и Луг – разделенный на частисчастья житейского замкнутый круг,к чести его обитателей частых,честных, не праздных, как Печка и Луг,маленьких рук постоянно стремленье,маленьких мук постоянна волна…Пламени этого столпотвореньене успокоят ни мир, ни война,ни уговоры его не излечат,ни приговоры друзей и врагов…– Может ли быть?! – как всегда из-за печек.– Намереваюсь! – грохочет с лугов.
Годы прошли, да похвастаться нечем.Те же дожди, те же зимы и зной.Прожита жизнь, но все тот же кузнечикпляшет и кружится передо мной.Гордый бессмертьем своим непреклонным,мировоззреньем своим просветленным,скачет, куражится, ест за двоих…Но не молчит и сверчок тот бессонный.Все усмехается.Что мы – для них?
Ленинградская элегия
Я видел удивительную, красную, огромную луну,подобную предпраздничному первому помятому блину,а может быть, ночному комару, что в свой чередлегко взлетел в простор с лесных болот.
Она над Ленинградом очень медленно плыла.Так корабли плывут без капитанов медленно…Но что-то бледное мне виделось сквозь медноепокрытие ее высокого чела.
Под ней покоилось в ночи пространство невское,и слышалась лишь перекличка площадей пустых…И что-то женское мне чудилось сквозь резкоеслияние ее бровей густых.
Как будто гаснущий фонарь, она качалась в безднесиней,туда-сюда над Петропавловкой скользя…Но в том ее огне казались мне мои друзьяеще надежней и еще красивей.
Я вслушиваюсь: это их каблуки отчетливо стучат…И словно невская волна, на миг взметнулось эхо,когда друзьям я прокричал, что на прощание кричат.Как будто сам себе я прокричал все это.
Прощание с осенью
Осенний холодок. Пирог с грибами.Калитки шорох и простывший чай.И снованеподвижными губамикороткое, как вздох: «Прощай, прощай…»
«Прощай, прощай…»Да я и так прощаювсе, что простить возможно, обещаюи то простить, чего нельзя простить.Великодушным мне нельзя не быть.
Прощаю всех, что не были убитытогда, перед лицом грехов своих.«Прощай, прощай…»Прощаю все обиды,обеды у обидчиков моих.
«Прощай…»Прощаю, чтоб не вышло боком.Сосуд добра до дна не исчерпать.Я чувствую себя последним богом,единственным умеющим прощать.
«Прощай, прощай…»Старания упрямы(знать, мне лишь не простится одному),но горести моей прекрасной мамыпрощаю я неведомо кому.
«Прощай, прощай…» Прощаю, не смущаюугрозами, надежно их таю.С улыбкою, размашисто прощаю,как пироги, прощенья раздаю.
Прощаю побелевшими губами,пока не повторится все опять:осенний горький чай, пирог с грибамии поздний час – прощаться и прощать.
Времена
