Хозяева высыпали из домов встречать гостей. Приветственные возгласы, шутки, смех огласили морской берег.
— Чего приехали?.. Парторга у нас забрали, теперь и председателя увезете?
— За ветряной машиной вашей приехали. Э-лек-три-чество нам надо, — тут же отозвался на шутку илирнэйца Пытто.
— Хо!.. Новость смешная до моих ушей дошла: будто янрайцы решили догнать нас, — донесся из толпы илирнэйцев чей-то насмешливый голос.
Многие из гостей помрачнели.
— Видно, только до ушей твоих и дошла эта новость, а до головы еще не добралась. — обратился Омкар к колхознику. — А вот когда она до головы твоей дойдет, тогда поймешь, что об этом не со смехом, а с уважением говорить надо.
— Скажите, нет ли у вас доброй вести о Тэгрыне? Не поднялся ли снова в небо Крылатый человек? — спросил седой, сгорбленный илирнэец. Сразу наступила глубокая тишина. Все смотрели на Айгинто, который напоминал своим обликом старшего брата.
— Лежит, как прежде, Тэгрын, — тихо ответил Айгинто. — Не летает, а лежит Крылатый человек…
— Что это за собрание такое? — весело прозвучал громкий голос Караулина. Хозяева и гости повернулись в сторону подходившего к берегу заведующего райзо.
— Давно он здесь? — спросил Айгинто у Омкара с явной неприязнью во взгляде: спор с Караулиным из-за амулетов старика Ятто был еще памятен ему.
— Вчера приехал, — ответил Омкар и, глянув на Гэмаля с улыбкой, понятной только им двоим, добавил: — На открытие убойного пункта прибыл, в газетах ведь об этом писать будут…
Огромного роста, в высоких резиновых сапогах, похожих на ботфорты, в расписном малахае, Караулин выглядел очень живописно. За плечами у него было двуствольное ружье, патронташ до отказа набит патронами, по бокам висели бинокль и фотоаппарат «лейка». Узнав о причине приезда янрайцев, Караулин резко повернулся к Айгинто:
— Так, та-а-к! — с издевкой протянул он. — Значит, решили, как до войны, за двести километров чайку попить… Вот за это спасибо, обрадовали! Молодцы! Сразу видно — хорошо понимаете, чем фронту помогать надо.
«Ого, что он говорит, крикун этот», — пронеслось в голове Айгинто.
— Вы бы еще всех своих старух, детей в гости притащили, — повысил в общей тишине голос Караулин.
— Почему ты с нами таким громким голосом разговариваешь, а? — вдруг как-то вкрадчиво и совершенно спокойно спросил Айгинто. Янрайцы удивленно посмотрели на своего председателя. Но спокойствия Айгинто хватило ненадолго. Тряхнув челкой, он ступил на шаг ближе к заведующему райзо и заговорил быстро, горячо, сам не замечая, что почти повторяет слова Гэмаля:
— Надо сердцем звать людей к хорошему! Ты думаешь, мы просто чай пить приехали?.. Нет, мы сюда приехали, чтоб хорошо посмотреть, особенными глазами посмотреть, как лучше нам жить. Надо, чтобы большой костер в сердцах янрайцев зажегся, надо, чтобы Илирнэй снился нам!
Караулин минуту слушал Айгинто, затем пренебрежительно махнул рукой, повернулся к Гэмалю.
— Ну, а ты что скажешь, товарищ Гэмаль, по этому поводу?
— То же скажу, что и Айгинто, — с подчеркнутым спокойствием ответил Гэмаль.
— Странно, странно, что ты, такой умный человек, и вдруг…
— Ладно, хватит спорить, — вмешался в разговор Омкар. И тут же громко обратился к илирнэйцам: — Уводите по домам гостей, покажите, как вы рады своим соседям!
После чая, начался осмотр хозяйства илирнэйского колхоза. Янрайцы шумной толпой шли за гостеприимными хозяевами, жадно рассматривая все, как будто попали в Илирнэй впервые. Электрические точила, станки и сложные инструменты косторезной мастерской, огромные столы пошивочной мастерской, залитые электрическим светом, чистые кормушки питомника собак — все это ощупывалось руками, пристально разглядывалось, оживленно обсуждалось.
— Смотрите, смотрите, какие лапы у этих колымских щенков! Это же медведи настоящие! — кричал Иляй, осматривая одну кормушку за другой.
Рультын, вытащив из кармана один из своих многочисленных карандашей, что-то записывал с глубокомысленным видом.
— Нет, вы послушайте, что Омкар говорит, — вдруг воскликнул он и послюнявил карандаш. — Он говорит, что питомник каждый год в колхозную кассу сорок тысяч рублей добавляет!..
— Да, это не то, что у нас — не какой-нибудь десяток этой сильной колымской породы, — сокрушенно вздыхал Нотат. — Себе не хватает, не то чтобы на сторону продавать.
— А свет, свет какой здесь у собак! Э-лек-три-че-ство! — многозначительно произнес Пытто, указывая на яркие дамочки. — А у нас Иляй ярангу свою нерпичьим жирником все еще освещает. На керосин себе не заработал.
Иляй открыл рот, чтобы ответить на неприятную реплику Пытто, но возразить ему было решительно нечего. Да, что верно, то верно, действительно он, Иляй, освещает свою ярангу жирником, тогда как у илирнэйских собак горят электрические лампочки. Тяжело вздохнув, Иляй осторожно протянул руку к выключателю, дважды повернул его.
— Э-лек-три-чество! — тихо произнес он. — Э-лек-три-чество!.. Словно кусочки солнца вложил кто-то в эти стекляшки.
Узенькие глаза Иляя, улыбаясь, смотрели на яркие лампочки.
— Все, все осматривайте, — наставлял своих колхозников Айгинто. — Потом спрашивать будем, кому что понравилось, кому что хотелось бы перенять для нашего колхоза.
— Ну, что ж, пойдем дальше, — предложил Омкар.
Янрайцы не без сожаления один за другим покинули питомник.
Гости и хозяева проходили мимо многочисленных рядов высоких вешалов, на которых вялилась юкола.
— Ай, сколько юколы! — окинул жадными глазами вешала Айгинто, вдыхая густой запах сушеной рыбы. — Да, собаки ваши не будут зимой выть от голода!
Караулин тоже принял участие в осмотре хозяйства колхоза. Сначала он молчал, потом сам стал давать янрайцам объяснения, не пропуская случая упрекнуть их в нерадивости, неорганизованности. Айгинто, слушая его нотации, отходил в сторону, а Гэмаль делал вид, что не слышит, или пытался сгладить грубые упреки веселой шуткой. Парторгу не понравилось, что Караулин, говоря о достижениях илирнэйского колхоза, многое связывал со своим именем.
— А вот сейчас посмотрим убойный олений пункт, — уже совсем забыв о руководителях илирнэйского колхоза, продолжал заведующий райзо. — Не напрасно я сам лично наблюдал за строительством этого пункта. Настоящий завод соорудили!
Олений убойный пункт вызвал у янрайцев восхищение. Они переходили из одного отделения в другое, пробовали, как действуют блоки, при помощи которых оленьи туши для освежовки подвешивались к специальным балкам, осматривали огромные чаны для промывки отходного кишечного сырья, заглядывали в котлы для выварки костного жира.
— У нас олени по-прежнему разделываются прямо на земле, — бормотал бригадир янрайской оленеводческой бригады Мэвэт. — Холодно, неудобно, да и много добра пропадает… А здесь у них ничего не пропадает.
— А видели воду? — уже почти кричал Караулин, поворачивая краны от подведенной к чанам воды. — У вас и через двадцать лет так не будет. Поворачиваетесь, как тюлени, — лениво, медленно, вяло!
Гэмаль не выдержал, встал прямо перед Караулиным и насмешливо посмотрел ему в глаза:
— Почему через двадцать лет у нас не будет? Вот завтра вы приедете к нам и построите… По вашим словам выходит, что здесь, в Илирнэе, только из-за вас все успехи.
Караулин слегка смутился.
— Нет, почему же, товарищ Гэмаль… Ты меня неправильно понял, — сказал он, заметно понизив голос. — Заслуг Омкара или твоих я не отнимаю… Оба вы очень много сделали для илирнэйского колхоза… Да и все илирнэйцы — это настоящие колхозники…
Слова Гэмаля больно укололи заведующего райзо. В илирнэйском колхозе он бывал часто, искренне считал его своим детищем. Мысленно назвав Гэмаля неблагодарным, Караулин отошел в сторону и вскоре присоединился к двум илирнэйцам, достраивавшим деревянный жолоб для стока воды.
— А ну-ка дайте рубаночек, — попросил он и, сняв ватную телогрейку, принялся за работу. Рубанок ловко ходил в его руках. Увлеченный работой, Караулин вскоре повеселел.
«Ну, что ж, это вполне понятно, — рассуждал он, налаживая точными движениями лезвие рубанка. — Такие, как я, для всех хорошими быть не могут… Пока поймут тебя, всего наслушаешься… Зато потом и уважение и благодарность приходят».
Будучи по природе большим оптимистом, Караулин унывал редко. На север его привела жажда деятельности, неукротимое желание столкнуться с настоящими трудностями. Бегло ознакомившись с обстановкой, он решил сразу же, как сам выражался, взять быка за рога, показать свою энергию, разворотливость.
Вскоре за ряд ошибок Караулина назвали перегибщиком. Он возмутился. Ему казалось, что его обвиняют инертные, вялые люди, которые боятся решительных действий. «Фразами о перегибах, как щитом, прикрываются, — рассуждал он. — Какие теперь могут быть перегибы, когда в колхозном строительстве уже давно существуют проторенные, испытанные пути. Огромный опыт накоплен!»
