– Действительно, ну не спариваться же… – вслух заметил Власов, вызвав новое оживление в аудитории.
– Если Власов знает ответ на этот вопрос, то пусть встанет и скажет…
Студент промолчал.
– Тут есть какая-то загадка… – вдруг произнесла студентка Смелова.
– Загадка, безусловно, имеется, – поддержала Анну Вяземская. – Если внимательно анализировать наполнение этого великого произведения, то его хватило бы не на одну сказку. А Ершову-то было тогда восемнадцать с половиной лет. Почти как и вам.
Вяземская окинула взглядом аудиторию, которая явно начинала оживать.
– Так, вижу, что появились вопросы… Хотя я и не сказала вам еще ничего нового. Я всего лишь бросила камень и теперь наблюдаю, как расходятся круги… Не волнуйтесь, все получат сегодня возможность высказать свое мнение…
В это время раздался звонок.
В перерыве Вяземскую пригласили к проректору университета по научной работе.
– Уважаемая Татьяна Виленовна, – начал он. – Я внимательно ознакомился с предложенной вами диссертацией на соискание степени доктора филологических наук, просмотрел представленные отзывы… Все хорошо… У меня лично ни к вам, ни к вашей работе никаких претензий нет… Но вот только…
– Что только? – спокойно спросила его Вяземская.
– Нужно немного подождать…
– Что подождать? Опять очередь, как в коммунистическую партию? Всегда оказывался кто-то, кому это было более необходимо: сначала личный водитель ректора, потом дочка декана… Сейчас могу лишь сказать, и слава Богу, что не вступила.
– Ну зачем вы так, Татьяна Виленовна.
– Как так?
– Просто нужно, чтобы начатая в Москве кампания по вопросу авторства сказки… завершилась каким-то результатом… А то нас не поймут, скажут, что протаскиваем своих, не обращая внимания на начавшуюся дискуссию…
– Вы сами-то понимаете, что сейчас сказали? – спросила Вяземская, вставая. – Извините, но у меня семинар, студенты в аудитории ждут.
– И что я такого сказал? Просто попросил немного подождать…
Но Вяземская его уже не слышала.
И вот она снова в аудитории, где несколько десятков глаз пытливо смотрят на нее.
– Итак, продолжаем. Начнем с одного из начальных фрагментов сказки… – и по памяти произнесла:
Вдруг о полночь конь заржал…
Караульщик наш привстал,
Посмотрел под рукавицу
И увидел кобылицу.
Кобылица та была
Вся, как зимний снег, бела…
– Итак, вы слышали знакомый вам отрывок. Кто мне скажет, что же это за кобылица? – уже обращалась ко всей аудитории Вяземская. – Кто первый?
– Так уж вроде и так все ясно, – с места произнес студент Платов, решивший идти ва-банк и добиться отличной оценки по предмету. – На прошлом занятии Прянишникова даже нам это процитировала. Могу и сам повторить:
«…Вот и стал тот черт скакать
И зерно хвостом сбивать…»
Студент победно оглядывал аудиторию, ища поддержки у товарищей по курсу.
– Это же слова самого Ивана про нее. Выходит, что белая кобылица – черт! Так ведь?
– Да не совсем! – ответила Вяземская своему студенту. – Неужели, поймав и до поры схоронив птицу счастья, Иван, хоть и дурак, начнет всем об этом рассказывать? Вряд ли, зная нравы своих старших братьев…
– Попробуй скажи, так по нынешним временам отнимут или просто башку оторвут… – подал реплику с места студент Кирсанов.
– Сережа, давайте перейдем на нормативную лексику. В подобной ситуации, однозначно согласна, правду не расскажет никто. Вы обязательно, дабы сохранить место в тайне, даже говоря всего лишь о поляне с белыми грибами, обязательно постараетесь так описать это место, чтобы его никто не нашел. А уж в такой ситуации… Придумаете и иной сюжет, и героями станут прямо противоположные люди… Дабы и тени подозрения ни у кого не возникло… Ведь так? Кто же все-таки попытается ответить на этот вопрос? Белова? Давайте…
– А может быть, Иванушка оседлал саму смерть, заставив ее себе служить?
– Идея красивая, и в ней даже есть доля истины. Все дело в том, что белая кобылица – это знак, несущий жизнь. Кобылица изначально – рождающая жеребцов. Но вот почему эта белая кобылица дает Ивану не тех двух породистых коней, которым воистину цены не было, а именно конька? Вот вопрос… И отсюда вытекает второй: почему она именно к нему пришла?
– Но ведь Иван ее сам поймал… – вновь буркнул Платов, надеясь репликами с места еще исправить себе оценку.
– Ее никто и никогда бы не поймал, – заметила своему студенту Вяземская, – если бы она сама не захотела быть пойманной… Неужели вам это еще не понятно? Это было своего рода знамение… Что вот я – родоначальница всего живого – выбираю Ивана для выполнения им некой миссии… А поимка? Это лишь первое испытание для самого героя сказки. Возможность дать ему поверить в свои силы…
– Ну, это мне, положим, понятно, – продолжал студент Платов. – А почему же эта белая кобылица стала вытаптывать посевы?
– А ты сам разве не догадываешься? Давай мыслить в более глобальном масштабе… Возьмите землю и все, что на ней росло еще до прихода в мир человека… И вот появляемся мы – homo sapiens. И решаем, что земное богатство, принадлежащее всему живому миру, является теперь нашей неотъемлемой и личной собственностью… И, посмотрите, кобылица ведь топтала не землю, а лишь крестьянские посевы… То есть то, что было делом рук человеческих. Разве не так? Не случайно же завязка сказки начинается с прихода на землю белой кобылицы… То есть с родоначальницы, с обозначением ею своего присутствия, со своего рода предупреждения о возможности потери для всего человечества того, что считалось их достижением в любой, как вы понимаете, сфере жизни… В данном случае для крестьянина – его урожая, а значит, и самой возможности выжить, прожить еще один год. И вот кобылица начинает топтать то, что было результатом труда рук человеческих, давая понять уже нам всем, что человек начинает ей мешать и, я бы даже сказала, вредить.
– То есть это предупреждение было не столько для Ивана, сколько уже для всех… – заметил Дима Гасов.
– Естественно, – продолжала Вяземская. – И что после этого происходит? А то, что мы называем договор с Богом… Она четко говорит Ивану: смотри, я даю тебе двух жеребцов, которым нет цены… Для того, чтобы ты их продал и решил для себя вопросы материального существования. И еще, чтобы ты, наконец, проснулся и понял что-то в этой жизни и о своем предназначении, я дополнительно тебе даю этого конька…
– Убогого уродца? – снова не сдержалась Князева.
– Да, Лена! Да! Казалось бы, странно. А теперь вспомните: кого всегда считали одухотворенными на Руси? Что смотрите, будто сами в первом классе?
– Монахов? – осторожно вопрошал Сева Галкин.
– Тогда уж подвижников из их числа… – поправил его Сергей Кирсанов.
– Ну это все же по церковной линии, – помогала студентам Вяземская, – а в народе?
– Юродивые? – высказал свое предположение студент Максимов.
– Верно, Юра! Юродивые, кликуши и просто уродцы с малолетства. Так? Вот вам и слагаемые собирательного образа Конька-Горбунка. И что еще важно, будучи в таком неказистом и даже уродливом облике, он обладал не свойственными никому способностями. А теперь давайте вместе с вами вспомним, кто чаще всего принимал в своих домах таких странников?
– Монастыри… – вновь прозвучал голос Севы Галкина.
– Верно… – сказала Вяземская. – А еще?
– Бабушки религиозные и одинокие, – сказал Сергей Сединин.
– Теплее, Сережа… Главное – это то, что их принимали люди с доброй душой. И всегда дети. И в связи с этим становится понятным, почему Ершов выбирает своими будущими слушателями именно детей, с их еще открытыми и добрыми сердцами. И дети, как бы его задача ни показалось сегодня странной, должны были… возлюбить этого лопоухого горбуна… Вот в чем смысл этой сказки.
– В воспитании у нашего народа сострадания и милосердия к убогим? – пробурчал теперь уже недоумевающий Власов.
– Да не совсем к убогим! Это лишь внешний рисунок, как в сказке «Аленький цветочек», например, где под обликом чудовищного зверя теплилась и красивая душа, и добрый принц. Мы не ведаем, кто стоит перед нами в рваном рубище и просит помощи… А вдруг это сам Христос?
– Да все мамы, лишь завидев нечто безобразное на своем пути, скорее спешат перевести ребенка на другую сторону, – авторитетно заметила Надежда Прянишникова.
– Наверное, таким мамам, к моему глубокому сожалению, не читали сказок вообще… – поддержала свою студентку Вяземская.
По аудитории прошла волна улыбок.
– Именно – убогого! Но убогого не простого, а такого, в котором сосредоточено все живое уже от нее же, от той самой белой кобылицы. Чтобы Иван, проснувшись наконец-то от морока спячки, увидел, что все то, чем обладает Конек-Горбунок, может быть подвластно и ему, простому смертному, при выполнении определенных условий…
