– Существуют инструкции, которые следует выполнять… – поясняла, словно оправдываясь, Наталия, не замечая слегка встревоженного состояния Вяземской. – А пока пойдемте, я вас с дороги хотя бы чаем напою…
Пока они на вокзале ждали приходящий из Москвы поезд, Татьяна постоянно ощупывала рукой лежавшую в сумке книгу, проверяя, на месте ли она.
Но гостья так и не вышла из вагона. Поезд тронулся…
Им действительно не удалось в тот день встретить госпожу Ранскую, так как у нее нашлись какие-то срочные имущественные интересы в Иркутске, и она лишь помахала им рукой из окна проплывающего мимо поезда.
И вот теперь, оказавшись в гостинице, Татьяна вытащила найденную в личном бюро Ершова книжку и положила ее перед собой. Затем включила настольную лампу и какое-то время внимательно рассматривала бесценную находку.
Вскоре ей стало понятно, что перед ней не литературное издание, так как обе стороны найденной книги не обозначали названия какого-либо труда. И тогда она осторожно приоткрыла кожаный переплет.
«Не может быть!» – первое, что мысленно произнесла Вяземская, понимая, что перед ней лежит не иначе как дневник с начертанным кем-то на первой странице посвящением…
Тебе, мой славный друг Ершов!
Твоей поэзии, простой и ясной,
Пусть служит кладезь сей прекрасный.
Ты напои его Любовью!
А веер глав своих печальных —
Плод романтических исканий
И сердца горестных стенаний
Наполни Верой, воплощенной в Слове;
И Слово пусть сие в веках живет,
Душам людским даруя утешенье…
1836
Вяземская уже понимала, что кто-то из друзей Ершова подарил ему эту книгу перед возвращением Петра Павловича из Санкт-Петербурга в Тобольск. Она несколько раз закрывала и вновь открывала бесценную находку, все не могла унять легкую дрожь волнения, да и поделиться охватившей ее радостью не могла; что ответить на вопрос: а откуда у вас, Татьяна Виленовна, сей драгоценный раритет?
Но вскоре, справившись с волнением, она отворила, иначе и не скажешь, следующую страницу…
И узрела уже знакомый ершовский почерк. Так и есть – дневник. Не знакомый всем «Памятник Веры», хранившийся в музее Тобольска по сию пору, – этот церковный календарь с собственноручными пометками Ершова на свободных страницах о событиях его семейной жизни, а личный дневник Петра Павловича, о котором, как поняла Вяземская, никто не знал и который в воспоминаниях родственников и потомков как возможная фамильная редкость не значился и даже не упоминался.
Итак, дневник:
Июль, 10. Мы выехали засветло, и видно, что матушка заметно успокоилась. Дай-то Бог доехать до Тобольска без приключений. Вчера полночи размышлял, как всерьез займусь изучением Сибири. Как только представлю себе эти горы и реки, аж дух захватывает. Северная Пальмира, при всем величестве ее дворцов и мостов, на их фоне не более чем будка городового при въезде в столицу. А леса… не говоря уже о народных преданиях, которыми думаю всерьез заняться сразу же по приезде домой. Искренне надеюсь, что это скрасит и осадок горечи от поспешного и неясного все еще для меня расставания с друзьями и Санкт-Петербургом…
Вяземская пролистала пару страниц…
Июль, 13. Вчера видел сон, как мы переправляемся через Волгу… И вот туманная пелена разверзлась, и перед нами появился тот самый кит из нашей сказки. Все словно оцепенели, смиренно и безвольно смотрели, как вплываем в его огромную пасть… К чему бы это напоминание из моего детства? Не совершаю ли я роковой ошибки, покидая Санкт-Петербург? Видит Бог, при первой же возможности следует вернуться…
Вяземская сделала запись в своем блокноте: Узнать об этом странном воспоминании из детства Ершова. Что за встреча с китом?
Еще через пару страниц…
Июль, 20. Третий день сплошные степи… Скучно. Куда едем, зачем так спешим? Или же матушка воистину ведает что-то, и теперь боится «этого», как огня гиенского. Или кто-то посулил ей грядущий потоп во граде Петра посреди лета. И не иначе как искренне верует, что только Сибирь – этот новый Ноев ковчег – нас спасет, оградит от бесовских происков… Ведает же, что меня никогда не интересовала тема демонической одержимости в творчестве, а уж тем паче сомнамбулизм или спиритизм, коими сегодня Северная Пальмира воистину одержима. Нет, братья, повторюсь, что обаявший вас рок и судьба – всего лишь благой Помысел или, как сказывал наш друг Пушкин: ваш слепой случай есть лишь мгновенное проявление воли Божьей, побеждающей всевластие жестоких роковых сил… И я с ним в этом полностью согласен.
Вяземская закрыла дневник и посмотрела на часы. Была глубокая ночь, а завтра у нее были запланированы лекции.
Утром, уже в Тюмени, позволив себе легкий завтрак, она отправилась в университет. Сегодня была встреча с курсом, который она не видела почти две недели.
За несколько минут до звонка на перемену она обратилась к студентам:
– Насколько мне не изменяет память, к нашей встрече вы должны были подготовить небольшие сочинения на тему «Добро и зло, свет и тьма в сказке Петра Павловича Ершова “Конек-Горбунок”»…
Все полезли в свои рюкзаки.
– То, что вы все зашуршали тетрадками, дает мне возможность предположить, что вы попытались выполнить данную работу, а теперь я хочу предложить вам нечто иное. Пусть каждый из вас, как будущий педагог и воспитатель, опираясь на собственные выводы, выступит с неким заявлением…
– Типа суда над писателем? – задал вопрос один из студентов.
– Тогда уж над сказкой, – поддержала его мысль молодая девушка.
– Как вам угодно… Если это будет в русле задания, – откликнулась доцент Вяземская, – но задача такого диалога в том, что каждому из вас, уже в своей личной преподавательской практике, все равно придется ответить на эти вопросы: сначала для себя лично и уже потом своим ученикам… Итак: добро и зло, свет и тьма… Кто хочет начать диалог?
Первой подняла руку та самая студентка, что уже откликнулась на предложение Вяземской.
– Попробуйте, Князева…
– В опубликованной в 1999 году статье Лациса «Верните лошадь» впервые вводится предположение о том, что автором сказки «Конек-Горбунок» мог быть сам Пушкин, доказательством тому служит политическая подоплека сказки «Конек-Горбунок». Но я хотела сказать вот о чем: в царской России времен николаевской эпохи и Бенкендорфа дворяне, в общем-то довольно состоятельные люди, вышли на Сенатскую площадь с единственным желанием помочь своей стране и были арестованы, частично казнены, а в большинстве своем сосланы в ссылку… Разве это же самое не происходит и сегодня, уже в наше время? Такие же люди, так же не самые богатые, но и не бедные, как оказалось, не меньше декабристов обеспокоенные судьбой страны, вышли на Болотную площадь… И снова против них брошена полиция. Теперь становится понятным, что истинное зло, которое всегда было, есть и продолжает оставаться, – сама наша власть…
– Понятно… Князева, к сожалению, вы не ответили на мой вопрос. Садитесь!
– Почему?! – мгновенно отреагировал студент, который первым задал свой вопрос.
– Платов, мы с вами не на политическом митинге и не на обсуждении актуального сетевого блога Навального. Тема нашей беседы – творчество Ершова, его конкретного произведения «Конек-Горбунок». У вас есть что добавить по теме?
– Есть!
– Тогда слушаем вас…
– Разве Князева не открыла нам всем сегодня глаза на новые, я бы даже сказал, сенсационные разоблачения Ершова в литературоведении? А мы все твердим прописные истины… Народная сказка. Если она народная, то борьба с властью испокон веков всегда была уделом народа…
– Грустно, что приходится разочаровываться в своих лучших учениках в преддверии выпуска. Садитесь, Платов.
– Да вы просто помешались на своем Ершове! – мгновенно вспылил студент.
– Может быть, и помешалась… – спокойно отреагировала на выпад студента Вяземская. – Все так считают?
– Разрешите мне, – подняла руку одна из студенток курса.
– Прянишникова?.. Дерзай!
– Мне, – начала Прянишникова, – уже который год не дает покоя ответ на вопрос: кто же в этой сказке бес, кто та нечистая искусительная сила, которая подчиняет себе всех.
Вдруг приходит дьявол сам,
С бородою, и с усам;
Рожа словно как у кошки,
А глаза-то – что те плошки!
Вот и стал тот черт скакать
И зерно хвостом сбивать…
Я не о царском спальнике, то зло зримое, возможно, что оно даже заложено в каждом из нас, – я о скрытом, невидимом зле, которое в какое-то мгновение подчиняет себе даже Ивана…
