Русины дважды упомянуты в древнерусских источниках: первый раз в правовом акте, в договоре Олега с греками (911 / 912 г.): «аще кто убъет или хрестьанина русин, или хрестьянин русина, да умрет, идѣже аще сотворит убийство… аще ли… убежав, да держиться тяжи (остаётся под судом), дондеже обрящеться, и да умреть» [5, с. 48. В переводе Д.С. Лихачева вместо «русин» – «русский», с. 49]. Второй раз термин «русин» применён в законе – в ст. 1 Краткой и Пространной редакции «Правды русской»: «Аще ли будеть [убит] русин (далее ещё перечень членов общества по социальным ступеням), ли словенин, то 40 гривен положити за нь» (за убитого). В новгородских разночтениях Закона вместо «русин» – «горожанин» или «русин горожанин». Сообразно с этим исследователи говорят: русин – житель «Русской земли», Руси, свободный горожанин в отличие от словенина – сельского жителя [6, c. 47, 64, 74, № 25, 81, 82].
Русин и русский не синонимы. Русин ближе к значению современного термина «россиянин», в котором проявлена связь с государством-территорией, но не с родом, как в термине «русский». «Русин» связан с названием «Русь»: Русь Прикарпатская, житель – русин. Тогда как «русский» с рос / рус – «русы» или «русские», то есть родом так. Поэтому принадлежащие к элите древнерусского общества говорили: «мы от рода русского». А что касается термина «христианин» в договоре с греками, относящегося к греческой стороне, то он может подкрепить нашу точку зрения, что «русин» – это житель Русской земли и совсем не обязательно, что он русский. Так и «христианин» представляет жителя Византии и также не обязательно, что он грек. Таким образом, «русский», как вид или идея, определённей и выше «русина»: в первом случае единство рода и социального статуса, во втором только социальный статус – свободный горожанин, житель Руси.
Важным свидетельством в нашу пользу можно считать преамбулу к ст. 2 Правды русской: «Суд Ярославлих детей. По Ярославле же паки (вновь) совокупишася рустии сынове его…». Далее имена сыновей Ярослава и других мужей, сошедшихся с целью редактирования Правды русской. Вот именно, «совокупишася рустии сынове», а не русины.
2014–2016 гг.
ССЫЛКИ
1. Бенвенист Э. Словарь индоевропейских социальных терминов. М.: Прогресс Универс, 1995. С. 178.
2. Мурзаев Э.М. Словарь народных географических терминов. М.: Мысль, 1984. С. 255.
3. Плутарх. Исида и Осирис. М.: Эксмо, 2006. С. 190.
4. Фасмер М. Этимологический словарь русского языка. IV. СПб.: Азбука, 1996. С. 517.
5. Памятники литературы Древней Руси. XI – начало XII века. М.: Худ. лит-ра, 1978. С. 48–49.
6. Законодательство Древней Руси. Т. 1. М.: Изд-во «Юридическая литература», 1984. С. 47, 64, 74, № 25, 81, 82.
V. Каган и царь в домонгольской Руси
Резервом повышения знания о начальной русской истории представляется так называемый «мир обойденных величин» – названные, но не раскрытые в исследовательских работах факты, возбуждающие наш интерес. Например, каган по отношению к титулу великий князь Крестителя Руси – Владимира Святославича и его сына Ярослава Мудрого; царь, термин, применённый к шести русским князьям; царские земли в Русской земле первой половины XII века.
1. Митрополит киевский Иларион (XI в.) в своём сочинении «Слово о законе и благодати» называет Владимира Святославича – великий каган (184б 17) [10, c. 92]. Слово «великий» применено здесь в значении «могущественный». Значимым оказывается аварский (тюркский) титул хакан (каган) – «глава империи, федерации племён… Западные авторы… как параллель хакану дают rex» (король, царь) [18, c. 90, примеч. 153]. После присоединения Тмутараканского княжества к Русской земле Владимир Святославич стал «главой федерации племён» – Русской земли, Новгородской и Тмутараканской земли. В русском смысле термин каган обозначал (не мог не обозначать) личные связи князей трёх княжеств и знати с их главой, великим князем киевским. Отсюда, я думаю, личный знак Владимира – знаменитый Трезубец.
2. Иларион там же навал сына Владимира, Ярослава Георгия, каганом (195а 1). Трезубец переходит к Ярославу. У потомков Ярослава, после потери Тмутараканского княжества, трезубец исчезает. Автор «Слова о полку Игореве» (XII в.) воспользовался термином каган в связи с внутриполитическим поступком Бояна, выступившего против великого князя киевского Святослава, отнявшего престол у своего брата Изяслава: «Рек Боян и ходы на Святъславля пестворца старого времени Ярославля Ольгова Коганя хоти…» – сказав, Боян и пошёл на Святослава, песнетворец старого времени Ярославова, Олегова – царя любимец (любимец Ярослава Мудрого. – Пер. наш). Не следует думать, что в какой-нибудь момент времени русские чувствовали больше сходства, чем различия, с тюрками. Скорее необходимое здесь выражается как случайное – сознание русской знати создало из термина каган то, что на тот момент было истинно. Оно было обычным словом для обозначения «социального».
3. Граффити Софии Киевской XI века именуют Ярослава Мудрого каганом и царём: «Спаси, Господи, кагана нашего»; «В лето 6562 (1054 г.) месяца февраля в 20 успение царя нашего» [2, c. 23]. На основании этих эпиграфических памятников мы обязаны сказать о мотивации употребления термина «царь» по отношению к русским князьям той эпохи.
Гельмольд отмечает у западных славян кровно-родственный, родовой принцип устройства божественного «социума»: во главе сонма богов – бог богов, царь. «Другие боги повинуются ему, выполняют возложенные на них обязанности, они от крови его происходят и каждый из них тем важнее, чем ближе он стоит к этому богу богов» [3, I, 83]. Эти сведения в главном близки сообщениям о восточных славянах Прокопия Кесарийского: «Они (славяне) считают, что один из богов – создатель молнии – именно он есть единый владыка всего… Однако почитают они… и некоторые иные божества и приносят жертвы также и им всем» [11, c. 183, 185].
Б.А. Рыбаков в своём труде «Язычество Древней Руси» дал картину, отражающую родовой принцип, который воплощал единение легендарных прародителей-вождей из Вышнего мира, обожествлённых людей, и потомков их, славян-пращуров, умерших и ушедших в мир иной. Наконец, их «внуков» – наследников, живущих на Белом Свете [12]. Для понятия «царь» в связи с культом Рода существенно важным является вывод о самом культе Рода, сформулированный В. Л. Комаровичем: «В основе соответствующих обычно-правовых представлений [князей] лежат представления религиозные – языческий культ Рода» [8, c. 84–104].
Изучение значения понятия «царь», представленное словом rex, привело Э. Бенвениста к выводу, что оно появляется лишь на двух противоположных окраинах индоевропейского мира – индоиранском и итало-кельтско-фракийском (возможно, во фракийском царском имени Rhēsos). Понятие о мире, устроенном как империя, по иранским представлениям, относится не только к области политики, но и к религии. Устройство – как земное, так и небесное – имело прообразом государство самодержцев. Мир, куда попадут праведные, обозначен как «царство» или «желанное царство». «В этом выражении мы находим прототип того, что в эсхатологии пророческого иудаизма и в христианстве стало «Царствием небесным», – картина, отражающая в конечном счёте иранские представления» [1, c. 249, 250, 255]. Этот вывод, важный с исторической точки зрения, применим и к славянскому миру.
Ибн Фадлан в сообщении о погребении «выдающегося мужа» из числа русов описал, в частности, такую картину. После того как среди многочисленных рабынь и наложниц покойного нашли такую, которая согласилась умереть вместе со своим господином, её, опьянённую галлюциногенными и хмельными напитками, трижды поднимали на верхнюю перекладину между двумя столбами, на «ворота в потусторонний мир», и девушка трижды видела «желанное царство» (Небесное), своих родителей и родственников, и своего господина там, и она воскликнула: «Так ведите же меня к нему!» – после чего её умертвили [6]. Сюжет, описанный Ибн Фадланом, соответствует славянскому обычаю «считать всех умерших праведниками», с этим обычаем связана языческая «окличка» умерших предков. Запись в Лаврентьевской летописи под 1169 годом: сын Юрия Долгорукого, Михалко, в схватке с половцами чуть не погиб, «но, – добавляет летописец, – Бог отца его молитвою избави его от смерти»; «молитвою отца своего Константина» (умер в 1218 г.) спасается от гибели на Калке Василько Константинович; «молитвою деднею и отнею» спасается от татар Михаил Тверской. Прежде всего следует отметить, что князья, оказавшие посмертную помощь сыновьям, никогда не были причтены церковью к лику святых. Языческая «окличка» умерших предков уцелела в фольклоре, в отречённой письменности и в церковно-дисциплинарных запретах и обличениях [8, c. 84–104].
Не менее важен с исторической точки зрения и конец записи Ибн Фадлана о погребении «выдающегося мужа» из числа русов. «Потом они построили на месте этого [сожжённого] корабля… нечто подобное крупному холму и водрузили в середину его большую деревяшку белого тополя, написали на ней имя умершего мужа и имя царя русов и удалились». В основе соответствующей надписи на столбе из белого тополя, символа девичьей тоски, лежит языческий культ Рода. В славянском обществе власть князя (царя), старейшины племени, главы рода, по сути была сакральной. Земной князь (царь) считался паредром, сидящим возле, собеседником вышнего главы рода – небесного Царя. Представление о характере отношения к князю и языческому божеству даёт, тем не менее, христианский религиозный императив: «Понѣ акы земльномоу кнѧзю, тако же и къ небесьномоу Цару пристоупи сь боазньѫ» (Изб 1076, 263) [13, c. 362, 363]. – «Даже как к земному князю, также и к небесному Царю приступай с боязнью».
