Начиналось же, однако, все очень неплохо. Очень скоро после заключения пресловутого договора на него, словно из рога изобилия, посыпались разного рода благодеяния. Он женился на первой красавице курса, поступил в аспирантуру, и, закончив ее, получил хорошую работу в Москве. Карьера его стремительно продвигалась вперед, уже в двадцать пять лет он был молодым, подающим большие надежды ученым, но вдруг все разрушилось самым трагическим образом. Жена его погибла в автомобильной катастрофе, его обвинили в плагиате, и лишили ученой степени, он лишился работы и квартиры в Москве, и вынужден был уехать на юг, в город своего детства. И тут, как в чудесном сне, все повторилось сначала. Ему хватило ума понять, что все это неспроста, что все это непосредственно связано с тем договором, который он по малодушию заключил, и он попытался избавиться от этого договора. Он сжег его в торжественной обстановке, при свечах, с бокалом шампанского в поднятой руке, и решил, что начнет теперь все сам, без помощи от кого бы то ни было. Некоторое время он жил в этой иллюзии. Он вновь женился на красивой женщине, в нем вдруг открылся дремавший ранее литературный талант, и он очень быстро, всего за несколько лет, стал довольно модным писателем, известным даже в Москве, и сочиняющим истории о космических путешествиях. У него опять был свой дом, прочный достаток и все возрастающая литературная слава. И опять, как в первый раз, все в одночасье разрушилось абсолютно трагическим образом. Дом его сгорел, жена от пережитого шока сошла с ума, а он, потеряв всякую охоту писать, на несколько лет впал в депрессию, утратив всякий интерес к окружающей жизни. Вдобавок ко всему, он вдруг обнаружил тот страшный договор с дьяволом, который когда-то сам, в торжественной обстановке, при свечах, и с бокалом шампанского, сжег собственными руками. Но этот некогда сожженный договор вдруг опять восстал из пепла, как будто напоминая, что от прошлого избавиться невозможно. О нем очень быстро забыли, и он оказался у моря, как в сказке, рядом с разбитым корытом своей несостоявшейся жизни. И вновь, как уже было до этого, у него вдруг все наладилось. Словно бы некая таинственная сила, вдоволь наигравшись с ним, натешившись его слезами и горем, опять предлагала ему некий шанс вновь подняться с колен. В стране началась перестройка, и он, поверив вдруг в ее небывалые возможности, опять ощутив в себе вкус к жизни, ринулся со всей головой в этот внезапно открывшийся водоворот. Очень быстро он стал известным журналистом, пишущим об экологии и о правах человека. Его стали охотно печатать в столичных газетах, его имя стояло в одном ряду с другими известными именами лучших журналистов страны. Его влияние постепенно возрастало, он переехал из маленького городка в столицу области, и даже стал депутатом местного законодательного собрания. И все это было лишь началом его дальнейшего продвижения вверх, к самым вершинам журналистской и политической славы. В нем вновь кипели неистощимые силы, и вновь незримая и потайная рука, вдоволь натешившись его былыми падениями, вела его через жизнь к новым успехам и новым свершениям. Он женился в третий раз на женщине поразительной красоты, очень взбалмошной и экстравагантной, с которой, как он считал, можно будет вновь, уже в третий раз, начинать поход на Москву. И опять, как и в первые два раза, у него в одночасье все разрушилось и погибло. Жена неожиданно изменила ему с местным чиновником, о котором он доподлинно знал, как об абсолютном ничтожестве, и вместе с ним укатила в Москву. Он бросил дом, бросил собаку, к которой был необыкновенно привязан, и которая, по существу, осталась его единственным другом, бросил налаженные и накатанные связи, и малодушно бросился вслед за женой. Предварительно, однако, сознавая, что гибнет он неспроста, он опять достал тщательно спрятанный, и успевший уже пожелтеть от времени договор с дьяволом, заключенный им по малодушию в студенческие годы, и вновь попытался его сжечь. Увы, это сделать было невозможно! Как всегда, сожженный дотла, договор вновь, прямо у него на глазах, восставал буквально из пепла, и он находил его то здесь, то там, в разных местах квартиры, безобидно лежащим среди прочих бумаг. Он не мог избавиться от этого договора, он не мог избавиться от роковой ошибки молодости, от этого страшного, тяготеющего над ним проклятия, и был вынужден жить с ним дальше, заранее зная, что, получив на время все оговоренные в договоре блага, он в конце-концов их обязательно потеряет. У него словно бы горела под ногами земля, его близкие погибали, сходили с ума, или предавали его; его деньги превращались в жалкие конфетные фантики, а его счастье и сама жизнь горели на страшном подземном огне, который по неосторожности он сам извлек на поверхность. Но выхода у него уже не было: он вновь бросил все, и ринулся вслед за сбежавшей женой.
Довольно быстро он ее разыскал. Она уже бросила своего временного любовника, который от горя, кажется, покончил с собой, и сейчас прожигала жизнь в компании каких-то подонков, обитая в сомнительном притоне, больше похожим на публичный дом. Он поселился под Москвой в квартире какой-то старушки, сжигаемый безумной любовью к жене, которая временами то приближала его к себе, кидая, как щенку, жалкую кость надежды, то опять прогоняла прочь. Он потерял всю свою гордость, у него совсем не осталось денег, истрепалась одежда, он перебивался случайными заработками, время от времени выполняя безумные прихоти жены, ставшей обыкновенной шлюхой, и уже не скрывавшей этого. Он давно уже проклял свой договор с дьяволом, понимая, что именно тот довел его до нынешнего состояния, и не раз уже, падая на колени, страстно взывал к Богу, умоляя о смерти. Он стал посещать церкви, став со временем верующим человеком, надеясь, что когда-нибудь над ним сжалятся, и прекратят его страшное хождение по мукам. Этой зимой, вновь ненадолго обласканный женой, он был опять безжалостно брошен ею. Был январь месяц, самый разгар крещенских морозов. Зайдя в одну из церквей, он стал страстно молиться, но был вынужден покинуть ее, так как сюда вошла группа из каких-то странных богомолок, почти что юродивых, которые истово бились о пол, и, закатывая глаза, и даже пуская изо рта пену, о чем-то просили на непонятном ему языке. Он поспешно зашел в другой храм, но и сюда, сразу же за ним, ворвались бесноватые женщины, и вновь стали биться о пол, и, закатывая глаза, о чем-то кричать в гулкой тишине храма. Ужас охватил его, он вновь выбежал вон, и побежал по Москве, совершенно не разбирая дороги. Страшные богомолки, кажется, бежали следом за ним. Он не сомневался, что это все неспроста, что все это подстроено заранее, что ему, возможно, специально не дают попросить в тишине храма о ниспослании не то смерти, не то спасения. Разум покидал его, и черная волна безумия постепенно вливалась в его мозг и его душу. Он уже плохо соображал, где находится в настоящий момент. Рядом замелькали зубцы кремлевских стен, потом он побежал по брусчатке Красной площади, и, наконец, очутился рядом с Лобным Местом. Не понимая уже, что делает, он перешагнул через цепочку, закрывающую проход, зашел внутрь круглого пространства, и, обхватив руками небольшой центральный столб, застыл у него, понимая, что дальнейшего исхода у него нет. Что это конечный путь всей его безумной жизни, и что это, очевидно, тот эшафот, на котором наконец-то прервутся его страдания. Его тут же арестовала милиция, и, как и в случае с Барковым, поначалу посчитала сумасшедшим, но проведенная экспертиза не подтвердила этого. Тогда, поскольку дело было в двух шагах от Кремля, ему настойчиво стали советовать признаться в неких террористических намерениях. Ему было уже все равно, и он безропотно подписывал все бумаги, заранее зная, что из тюрьмы назад уже не вернется. В тюрьме, кстати, он встретил свой тридцать девятый день рождения.
Конец ознакомительного фрагмента.
