– А нет у вас здесь чего-нибудь стоящего почитать? – спросил посол, с сомнением оглядывая книжные полки. – Про шпионов? Про бандитов?
– Есть «Война и мир», – ответил Мартин. – Очень интересный роман.
– Я его читал раньше, – отмахнулся посол. Он неплохо владел русским языком, говорил на нем без техасского акцента и прочел немало русских романов. – Неплохое произведение.
– Толстой был бы вам весьма благодарен за такую оценку.
– Возможно. Книга эта походит на «Даллас». Я имею в виду телевизионную постановку, а не город. Из «Войны и мира» можно было бы сварганить многосерийную «мыльную оперу». В одной части показать, как Наташа удирает с этим противным Курагиным. В другой – как граф Пьер сражается в Бородинской битве. Или как отец Курагина воспринял карточный долг сына. Показ по сериям раз в неделю.
– Хм… Такая мысль мне никогда в голову не приходила.
– Ну и что? Вот теперь и поразмыслите. Вам эта идея понравится.
– Искренне надеюсь, что нет.
Мартин сел за свой рабочий стол, а посол присел на стул напротив него и ногой захлопнул дверь.
– Думаете, они не исхитрились всадить «клопов» в эту комнату?
Мартин только пожал плечами:
– Их вычищают каждый год.
– Ну ладно. Их и следует вычищать до тех пор, пока не придумают лучшего способа избавиться от них.
Небольшая каморка прежде была закутком запасной секретной комнаты референтуры. Ее оборудовали после того, как обнаружилось, что в основную комнату референтуры, из которой поддерживалась связь с Вашингтоном, с помощью любвеобильных охранников из морской пехоты проникли женщины-агенты КГБ. Потом в конце концов выяснилось, что безопасность главной комнаты не пострадала, и референтура вновь перебралась в нее, и, когда посольству потребовались дополнительные помещения, а новое здание нельзя было заселять, запасную комнату референтуры разгородили на несколько клетушек. Мартину предоставили одну из них из-за отсутствия другого помещения. Теперь, поскольку его рабочее место по-прежнему считалось безопасным и очищенным от «клопов», сотрудники приходили к нему для конфиденциальных разговоров. Даже если агенты КГБ и исхитрились всадить новых «клопов» в разных кабинетах посольства, все равно – кто станет устанавливать их в комнатке какого-то мелкого специального помощника атташе по культуре?
– Вы знаете, где находится Хатчинс? – вполне серьезно спросил посол. – Говорю вам, что он ничем даже не намекал, что будет отсутствовать столь долго. И он, черт побери, никогда прежде не исчезал, чтобы не сказать хоть кому-то, куда уходит.
– Он сказал мне, что уйдет, а куда и зачем – не уточнил, – промолвил Мартин. – Но он не говорил, что будет отсутствовать столь долго. «Может, на ночку», сказал он.
– Как, по-вашему, а не завел ли он себе где-то на стороне подружку? – спросил посол.
– Он не тот человек.
– Он говорил, чем сейчас занимается?
– Мне не говорил. Я на его фирму[4] не работаю. Его сотрудники секретов мне не раскрывают. Вы расспрашивали Дэнсона?
– Конечно же, Дэнсона я расспросил. Если бы он знал, то с вами я бы не разговаривал. Но вы же лучший друг Хатчинса – про вас даже говорят, что вы прямо пара неразлучников. Поэтому я и подумал, что он, может, что-то сказал вам такое, чего не скажет своим сотрудникам. Они все очень обеспокоены. Я после этого просто долбаный посол. Никто мне ничего не говорит.
– Может, он отмочил очередную шутку, – высказал предположение Мартин: Хатчинс был известен как заядлый шутник.
– 9 —
Четверг, 19 января 1989 года,
7 часов вечера,
Лубянка
Из окна своего кабинета в здании КГБ на площади Дзержинского полковник Соколов отчетливо видел огромную неоновую буку «М», светящуюся над входом в метро на противоположной стороне, за памятником основателю КГБ Феликсу Дзержинскому, стоящим посреди площади. Свет автомобильных фар пробивался сквозь падающий снег, освещая его белизну, тусклую и поэтому схожую с настроением Соколова в этот зимний вечер. Красный светящийся указатель входа в метро из-за плотной снежной пелены казался неясным, расплывчатым пятном. В толпе же непрерывно входящих и выходящих из метро пассажиров разглядеть кого-либо в отдельности было невозможно.
Соколов оторвался от окна и подошел к рабочему столу. Там его ожидал следователь капитан Чантурия, которого он надолго оставил наедине с его мыслями, вынудив изрядно понервничать, хотя полковник и не был уверен, что столько длительное раздумье пошатнет самоуверенность капитана. Ну что же, иногда и невозмутимое спокойствие помогает компенсировать недостаток здравого смысла. Но далеко не всегда.
Соколов взял со стола газету «Известия» и протянул ее капитану.
– Читали?
Чантурия разгладил газету и принялся внимательно изучать ее с таким видом, что Соколов счел это дерзостью. Он знал, что тот уже прочел газету. Да и все в этом здании успели прочесть ее.
– Да, товарищ полковник, я ее читал.
– И такое в газете! Подумать только: газеты пишут о наших нераскрытых делах! Напоминаю вам, товарищ капитан, что мы в долгу перед советским народом. Как это может быть, – задал вопрос Соколов, – что из двадцати трех человек, находившихся в кафе, никто не в состоянии описать пропавшую невесть куда женщину, к тому же, по общему мнению, броско красивую? Я уже не говорю о том, что никто из них не может дать зацепку, описывая налетчиков.
– Тут повлияли три причины, товарищ полковник. Внезапность нападения, поздний час и алкоголь. Причем не обязательно в такой последовательности. А также в некоторой степени и языковая проблема. Немец и один японец русского не знают, а двое других японцев знают его неважно.
Он тянул время, хорошо понимая, что полковнику нужно подавать факты, начиная с второстепенных.
– И выходит, что во всей нашей огромной конторе нет следователей, знающих японский или немецкий язык? – настаивал полковник.
– Есть, конечно же. Но ведь вести следствие через переводчика – это может только помешать делу.
– Я сказал – следователей, а не переводчиков. Чантурия закурил сигарету и медленно затянулся.
– Я считал, – начал он, – что кое-кто хочет предостеречь меня от того, чтобы я не пренебрег мелкими деталями, которые могут оказаться весьма значительными.
– И тем не менее оказывается, что даже и мелких деталей не обнаружено.
Чантурия выжидающе молчал.
– А как могло получиться, капитан, что иностранец без документов сидит и хлещет шампанское весь вечер напролет вместе с русской красавицей, а потом получает смертельную рану, и никто целых полтора дня не имеет никакого представления, кто же он такой? Что подумает ЦК партии о Комитете госбезопасности? Чем он там занимается? Спит, что ли?
Чантурия опять медленно затянулся. Когда тебя допрашивают с пристрастием, совсем не вредно покурить – и чем медленнее, тем лучше. Со своей стороны он делал все возможное и невозможное, чтобы люди, которых он допрашивал, не курили.
– Как вам известно, товарищ полковник, опознать личность без единого документа в кармане и без каких-либо зацепок чрезвычайно трудно, – прервал Чантурия затянувшееся молчание.
– У меня есть некоторый опыт в подобных вопросах, – резко ответил Соколов.
Тон, каким произнес он эти слова, напомнил Чантурия о необходимости знать меру при иронических высказываниях. Еще никто никогда не ценил иронию.
– Трудности не оправдывают неудачу, – продолжал полковник.
– Конечно, не оправдывают, товарищ полковник. И неудачи не будет. Головоломка трудна, но мы разгадаем ее, – твердо сказал Чантурия, а про себя с горечью подумал: «Вот занимайся всякой ерундой, чтобы ублажать начальство».
«Ради чего мы вынуждены разматывать всякую чепуху? В былые времена этот капитан выпустил бы из допрашиваемых немало крови», – в свою очередь подумал Соколов, а вслух произнес:
– Скажите, что вам известно об этом убитом господине Икс?
Чантурия стал докладывать, не заглядывая в свои записи:
– Рост сто восемьдесят один сантиметр, вес восемьдесят четыре килограмма, физическое развитие неплохое, возраст – примерно тридцать пять. Одежда из разных европейских стран, довольно дорогая. По сути дела – роскошная одежда капиталиста. Европейского происхождения, особых примет нет, прививки по европейскому и американскому методу – на плече. Лишь одна зубная пломба.
«Ну, стало быть, не русский», – подумали они оба.
Чантурия улыбнулся, угадав эту мысль по глазам полковника. Конечно же, и прививка против оспы тоже говорит о том, что она сделана не в Советском Союзе, – здесь прививку делают на предплечье.
– Он явно не славянского происхождения – скорее нордический тип, – продолжал Чантурия. – Кровь нулевой группы, резус положительный. Не курил – легкие чистые. Мы проверяем отпечатки пальцев – заключения пока нет. Он умер… – Чантурия открыл папку с официальным медицинским заключением, которую он принес не в качестве шпаргалки, а лишь чтобы показать, что бумажное дело заведено, – …от проникающего ножевого удара в сердце через грудь.
