– Примите, пожалуйста, соболезнования нашего правительства в связи с трагическим инцидентом, – произнес заместитель министра иностранных дел.
Хотя замминистра не держал перед собой шпаргалки, он выражал соболезнование заученно, как будто читал его с листа.
– Для вас это, должно быть, тяжкий удар, – продолжал он, – Но и для нас тоже. Мы очень сожалеем, что случаются подобные инциденты, хотя, конечно же, они не характерны для нашего общества. Мы сожалеем и о том, что в инцидент вовлечены иностранные граждане. Заверяю вас, что наши государственные органы предпринимают все усилия к тому, чтобы преступники предстали перед правосудием. У нас есть предварительные сообщения из МВД и КГБ, с которыми мы вас ознакомим. Мы, конечно же, хотели бы, чтобы вы произвели опознание тела, хотя у нас и нет причин сомневаться в его личности: милиция подтвердила, что убитый – ваш атташе по сельскохозяйственным вопросам. Кроме того, нужно решить вопрос о перевозке тела, что будет сделано, конечно, самым удобным для вас образом.
– А в каком состоянии тело? – уточнил Таглиа.
– Причиной смерти стала ножевая рана, поразившая сердце. Другими словами, убитый не был изуродован при нападении.
– В таком случае мы можем полагать, что на теле нет других ран или порезов?
– Мне сообщили лишь, что при нападении убитый не получил больше тяжелых ран.
– Тяжелых не получил, кроме смертельной.
– Да, так оно и есть.
Заместитель министра иностранных дел получил указание быть предельно вежливым и проявлять сочувствие, и он не собирался отступать от указаний. К тому же лично ему был до лампочки сарказм в голосе заместителя посла.
– Нам будет весьма интересно ознакомиться с содержанием докладов ваших следователей, – заявил Таглиа. – И, конечно же, мы хотели бы, чтобы нас держали в курсе ведущегося следствия.
– Да-да, конечно.
– Хотелось бы знать, – обратился к замминистра Мартин, – не можем ли мы предложить следствию свою помощь?
Таглиа метнул на Мартина удивленный взгляд: тот не уполномочен был выступать. Мартин и сам удивился – он толком не понял, зачем вылез со своим предложением. В посольстве на инструктаже не учили, что и как говорить в МИДе, но вместе с тем и не предупредили, чтобы помалкивал. Случилось то, от чего его предостерегали в первую очередь, направляя на работу в Москву, – что нельзя сначала что-то ляпнуть, а уже потом думать о последствиях.
Выслушав предложение Мартина, заместитель министра иностранных дел ответил:
– Мне известно, что следствие ведется под строгим контролем со стороны соответствующих советских органов.
– Я тоже уверен в этом, – согласился Мартин. – И все же мы весьма заинтересованы во всем этом деле. И как знать, может быть, мы располагаем информацией, которая окажется весьма полезной.
Заместитель министра проявил к этому предложению живой интерес:
– Да… может, вы и располагаете. – Он немного подумал. – Я сообщу о вашем предложении.
Чантурия стукнулся головой об стол. Затем поднялся, треснулся еще раз о стену, пошатнулся и, сделав пару оборотов, ударился спиной о противоположную стену. Шатаясь, он добрел до стула, плюхнулся на него и дернул себя за волосы.
– Чья, мать твою так-перетак, эта идея? – заорал он. – Сотрудничать с американскими органами! Они что, хотят допустить этих цэрэушников к нашим досье? Ничего себе получилось: прикончили, так-перетак, самого резидента ЦРУ, а мы и не знаем! Нам что? Прикажете ждать, когда они заявятся помогать разматывать это дело?
Орлов воспринял полученный приказ точно так же, как и Чантурия, хотя и не столь открыто проявил свои чувства.
Ну, а что касается полковника Соколова, то он, сделав соответствующий вывод из поведения Чантурия во время их беседы, сухо сказал ему:
– Мне известно, капитан Чантурия, что наверху всесторонне обдумали, что можно приобрести и что потерять при таком сотрудничестве, а если оценка наших начальников отличается от вашей и моей, то, без сомнения, их мнение основано на информации, полученной от еще более высоких начальников. И все же если я обнаружу, что в ходе этого совместного расследования вы хоть на каплю раскроете американцам методы работы нашего Комитета, то я лично прослежу, чтобы вас перевели служить в Таджикистан, где вы и будете торчать до самой пенсии.
– Уверен, что все аспекты этого вопроса всесторонне обсуждены на самом высоком уровне, а там руководствовались информацией, которой мы даже и не располагаем, – сказал Орлов Чантурия, тщательно подбирая слова.
Чантурия резко прервал его. Он вовсе не считал, что этот вопрос вообще рассматривался на самом высоком уровне и что высшее начальство располагало какой-то информацией, а если и располагало, то решило подтереть ею задницу. Орлов же, хоть он и давнишний друг, был все же педантичным службистом, и Чантурия нутром чувствовал, что тот очень и очень нескоро достигнет высоких званий и должностей – к тому времени Чантурия облысеть успеет.
Желтое одноэтажное здание судебно-медицинского морга номер 5 одиноко стояло на снегу среди голых деревьев на улице Саляма Адиля. Смотритель провел их через фронтальный, так называемый прощальный зал, облицованный холодным мрамором. В зале стояли два небольших венка, приготовленных для похоронной церемонии. Они прошли по коридору в большую комнату, окрашенную в зеленый цвет, где стояло десятка два простых деревянных столов. На них лежали голые трупы – семь мужчин и три женщины; еще два трупа были накрыты простынями.
Смотритель потянул простыню с головы одного трупа.
– Это он?
– Да, он.
Мартин внимательно рассматривал желтоватое лицо Хатчинса, его зубы, видневшиеся из-под верхней губы, слегка приподнятой как бы в попытке усмехнуться.
– Выглядит он, как и всегда, подтянуто, – заметил Таглиа. – Таким он остался до самого конца. Он порадовался бы, узнай об этом.
Он подал знак смотрителю спустить покрывало пониже, но тот замешкался. Тогда Мартин сам стянул его до пояса.
Таглиа побледнел:
– И это называется рана в сердце?
Грудь и живот покойника были широко располосованы от горла до самого паха. Разрез все еще не был зашит: внутренности были, похоже, бестолково запиханы обратно в брюшную полость.
– Что с ним произошло? – повернулся Таглиа к смотрителю и строго спросил его: – Что они с ним выделывали?
Смотритель лишь пожал плечами:
– Обыкновенное вскрытие.
– Конечно же, его вскрывали, – подтвердил Мартин. Он продолжал внимательно разглядывать тело, хотя и чувствовал, что его вот-вот начнет выворачивать наизнанку. Он смотрел на лицо, стараясь не глянуть на кишки. У Хатча на лице запечатлелась слабая бесхитростная улыбка, как будто он только что отмочил свою очередную безобидную шутку и заставил Мартина поверить в серьезность этого розыгрыша.
– 11 —
Воскресенье, 22 января 1898 года,
2 часа дня,
Посольство Соединенных Штатов
В «пузыре» на десятом этаже посольства собрались пятеро: посол, Ролли Таглиа, Мартин, военный атташе полковник Сэм Уилрайт и Эллисон Бирман, только этим утром прилетевший рейсом «Пан Америкэн» из Вашингтона. Бирман назвал лишь свою фамилию, по должности не представился, но все собравшиеся знали, что он прибыл вместо Хатчинса.
«Пузырь» – это комната, сделанная из прозрачного пластика и плавающая внутри зала. Парящий над полом, не касаясь стен и потолка, «пузырь» полностью изолирован от внешнего мира и не соединен с ним ни электропроводами, ни электронными и акустическими устройствами. Каждый день его проверяют на отсутствие подслушивающих устройств.
– Этот «пузырь» смахивает на самолет в слепом полете, – пошутил полковник Уилрайт. Он терпеть не мог сидеть взаперти. Даже находясь в поднебесье в штурманской кабине самолета, он чувствовал себя не в своей тарелке и не привык доверяться приборам, которые показывают, что творится вокруг. По его представлению, само посольство походило на самолет, продирающийся сквозь облака в слепом полете: его курс прокладывается по указаниям с земли от наводящего, кто тоже толком ничего не видит и плохо представляет себе, что в действительности происходит вокруг.
– Итак, – сказал он, обращаясь к Бирману, – что там говорит Вашингтон о случившемся?
– Вот Вашингтон и направил меня сюда разбираться в этом деле. Ну что, получим мы результаты вскрытия? Что нам известно?
Посол кивнул Таглиа, и тот начал рассказывать:
– Нам известно следующее. Хатчинс сам записал 17 января, что будет встречаться с местным контактом. Он незаметно проскользнул мимо бдительных охранников из милиции – думаем, что было именно так. Кто его контакт, знает лишь он один. Он намечал вернуться в тот же вечер, но предупредил, что может задержаться и на ночь. Ни ночью, ни на следующий день он не появился, и с тех пор о нем не было ни слуху ни духу.
