они могли вернуться… — прошептал режиссер. — Сталин, что ли, воскрес?
— А вот за такие слова мы к тебе особые меры применим, — угрожающе пообещал Растиньяк.
— Да что все это значит?! — вдруг крикнул Хучрай. — Я… я Хрущеву пожалуюсь! Он с вами живо разберется…
— Сместили твоего Хруща, — небрежно ответил на это Растиньяк.
— И даже в расход уже пустили, — добавил Нусинген.
Хучрай побледнел.
— И… и кто же теперь… там? — Он показал пальцем наверх.
— Товарищ Суслов, — сообщил Нусинген. — И его первым приказом при вступлении в должность было — покарать тех, кто заметнее всех выступал против товарища Сталина… Так что вам, Хучрай, повезло. Вас мы одним из первых забрали. Одним из первых же и расстреляем.
— Этого не может быть… — схватился за голову Хучрай. — Не может быть… Не может…
Его правая рука вдруг поползла к груди. Режиссер побледнел еще больше прежнего и вдруг вскрикнул:
— Ай!
Хучрай слегка дернулся, и тотчас после этого его тело обмякло, а голова свесилась набок.
22
Студенты моментально вышли из образа.
— Товарищ Хучрай! Товарищ Хучрай! — дружно завопили они.
Режиссер не отвечал и не двигался. Приятели тормошили его с обеих сторон — сначала робко, потом все сильнее и сильнее. Это было бесполезно. Голова Хучрая по-прежнему безвольно болталась туда-сюда.
— Остановите машину! — заорал Герману Нусинген.
Герман резко надавил на тормоз и озадаченно обернулся назад:
— Что такое?
— Не видите, что ли? Ему плохо! — Растиньяк чуть не плакал.
— Ай-ай-ай, — сочувственно поцокал языком Герман. — Пожалуй, без «Скорой» не обойтись… Но давайте тогда уж довезем его до места назначения.
— Куда? На Лубянку? — ошарашенно посмотрел на него Растиньяк.
— Из роли можете уже выйти, — хохотнул Герман. — Едем на «Мосфильм».
И воронок проворно тронулся с места.
Через пять минут машина влетела в мосфильмовский гараж.
— Ну же! Ну же! Надо вызвать врача! — торопили Германа студенты.
— Спокойно, товарищи, — хладнокровно ответствовал Герман. — Сперва перенесем его в кабинет.
— В какой кабинет? — не понял Нусинген.
— В его личный. Персональный, — пояснил Герман.
— Зачем?! — хором воскликнули приятели.
— Затем, что эту машинку, — Герман побарабанил пальцами по рулю, — мы позаимствовали несколько без спроса. Так вот, чтоб нам с вами не было нагоняя…
— О каком нагоняе вы тут еще говорите? — воскликнул Растиньяк. — До этого ли сейчас? Он, может, уже умер! — добавил он, с ужасом посмотрев на бездвижного Хучрая.
— Если умер, мы ему не поможем, — ледяным тоном заметил Герман.
— Я думал, вы взяли эту машину… с разрешения товарища Хучрая, — заплетающимся языком проговорил Нусинген.
— А он кто — начальник гаража? — усмехнулся Герман. — Нет, я взял не с его разрешения, а по его просьбе… Так что давайте-ка без лишних разговоров перетащим его в кабинет. А то пока мы тут разглагольствуем, он еще десять раз помереть успеет.
Все трое вышли из машины.
Герман стал командовать:
— Так, Нусинген… то есть, это, Нусинов, ты давай за ноги его бери, а ты, Ростов, за руки давай…
Студенты понесли режиссера, Герман шествовал сзади и командовал:
— Так, левее… Правее… Теперь прямо…
Когда режиссера донесли до его кабинета и опустили на стул, приятели были полностью мокрые и тяжело дышали.
— Телефон направо отсюда, — показал Герман в сторону коридора. — Идите звоните.
Студенты двинулись к аппарату, но уже без особой спешки.
— Вызвали? — спросил Герман, когда они вернулись через пару минут.
— Вызвали, — кивнули приятели.
— Теперь слушайте, — начал излагать Герман свою последнюю инструкцию. — Товарищ Хучрай пригласил вас на кинопробы… Не надо никому расписывать, в чем именно состояли эти кинопробы… Это уже неважно. Просто — он вас позвал. Вы пришли, но не успели ни о чем поговорить, так как Хучраю сразу стало плохо. И вы вызвали врача. Вот и все.
— По-вашему, он умер? — мрачно спросил Нусинген, кивая на тело Хучрая.
— Похоже на то, — спокойно ответил Герман. — Но вы меня поняли? Не нужно говорить ни про воронок, ни про нашу поездку, ни про все остальное… Только то, о чем я сейчас сказал, и ничего кроме. Ясно?
— Ясно, — ответил Нусинген.
Растиньяк хотел было что-то возразить, но махнул рукой и тоже ответил:
— Ясно.
23
Лишь глубокой ночью Герман добрался до дома и с порога стал рассказывать обо всем Галине.
— Все прошло идеально, — бодро излагал он. — Комар носа не подточит!
— Он что, и впрямь умер? — ахнула Галина.
— Умер, куда ж ему деваться, — сказал Герман.
— И действительно сам?! — не могла поверить Галина.
— Да, я ему нисколько не помогал, — подтвердил Герман. — Разве что организовал соответствующий антураж.
— И не возникло ничего непредвиденного? — продолжала удивляться Галина.
— Ничегошеньки! — радостно воскликнул Герман.
— Ну, а студенты?
— А что студенты? — пожал плечами Герман. — Лопухи.
— По-твоему, они ни о чем не догадались? — Галина захлопала ресницами.
— Мудрено было бы догадаться, — усмехнулся Герман. — Сам Эйнштейн бы не справился и не разгадал бы мой дьявольский план. Да что там Эйнштейн — тут и Эйзенштейн бы в дураках остался. А он был дошлый малый, я ведь у него учился, помнишь?
— Да-да, ты рассказывал, — кивнула Галина. — Но тебя не настораживает, что пока все твои планы проходят слишком удачно?
— А почему меня должно это настораживать? — хмыкнул Герман. — Напротив — меня это полностью удовлетворяет. И потом, что значит «пока проходят»? Я искренне уповаю, что у меня все будет получаться и в дальнейшем — до самого конца.
— То есть пока ты не перебьешь всех коллег? — уточнила Галина.
— Не всех, а только успешных, — поправил Герман.
— Я просто очень за тебя боюсь, — несмело сообщила Галина. — Боюсь, что твоя самонадеянность тебя же и погубит.
— И как ты себе это представляешь? — усмехнулся Герман.
— Ну, вот ты во всем уверен, а если какое-нибудь непредвиденное обстоятельство?
— Исключено! — перебил ее Герман. — Я в состоянии предвидеть любые обстоятельства.
— Так не бывает, — не согласилась Галина. — Никто не может предвидеть все.
— Ну а я могу, — не унимался Герман.
— С тобой бесполезно говорить, — Галина поморщилась и надула губы.
— Милая, ну прости меня, — подлетел к ней Герман. — Что поделать, если я такой… — Он защелкал пальцами, подбирая слово.
— …гениальный, — подсказала Галина.
— Да, вот именно! — обрадовался Герман.
— Может, я тогда тебе не очень-то и подхожу? — заметила Галина. — Я-то сама отнюдь не гениальная.
— Брось, ты тоже гениальная, — заверил Герман.
— В чем, например?
— Во всем. В актерстве хотя бы.
— Ой, не надо, — она замотала головой.
— Галочка, ну ты что! — забеспокоился Герман. — Ты уже со мной не согласна? Мы ведь давно решили, что мы с тобой — самые талантливые.
— Это только мы решили. А больше никто так не считает.
— А
