В эту же субботу жена Сергея Пономарёва, Дарья, рано подняла детей и повела их в баню. Помыв и постирав с них бельё, она отпустила ребятишек на улицу, а сама решила сходить в гости к золовке на край села, к речке, где та обитала вдвоем с мужем. Во всей многочисленной родне Пономарёвых Дарья, со своим тяжелым характером, кое-как старалась поддерживать связь только с Прасковьей, женщиной покладистой, бесхитростной и со всем согласной. Прасковья встретила ее со всем радушием, усадила гостью за стол и захлопотала возле печки, не переставая пересказывать деревенские новости. Прасковья говорила с юмором и мелкими подробностями, изображая людей в лицах, наделяя их характерными чертами. Причем делала все это без злобы, а ради смеха, лишь бы посмеяться. Дарья, наоборот, злорадствовала по каждому удачному выпаду золовки в адрес того или иного человека.
Вскоре самовар вскипел, и только они уселись за стол, как пришел муж Прасковьи, Володька Пономарёв, однофамилец и единственный на селе кузнец. Он был среднего роста, красив, ладно сложен, подвижен, с открытым лицом и смешинками в серых глазах. Весело поздоровался с Дарьей, разделся и присел к столу. Жена налила в кружку чаю и подвинула её мужу.
— Чай, это хорошо, — заметил он, отхлебывая из кружки, — а то совсем замёрз, стоя на юру!
— А кто тебя там держал? — спросила Прасковья.
— А держал меня Митька Жук, — в тон жене ответил хозяин. — И не только меня одного, но почитай всё село!
— Он, что ж, собрание на улице проводил?
— Вроде того, но иного рода. Да я гляжу, вы не знаете, что твориться на селе? — отодвинув от себя кружку, серьёзно сказал Володька.
— Ну и что же там твориться? — Не бросая шутливого тона, поинтересовалась Прасковья.
Володька резко поднялся, вылез из-за стола, вытащил из кармана полушубка кисет и дрожащими палицами стал свертывать цигарку. Достал из печки огонек, прикурил и жадно затянувшись, ответил женщинам:
— Вот вы сидите здесь в тепле и пьете горячий чай. А там людей, от мала — до велика, раздетыми, выгоняют из своих домов на улицу.
— Как выгоняют? Зачем? — Не понимая сказанного, спросила Прасковья.
— Ты, Прасковья, все зубоскалишь, все насмешничаешь, а не понимаешь такого слова, как раскулачивание. Пока вы тут чаевничаете, Митька Жук со своими помощниками выбросил на улицу целые семьи, отобрав у них не только дома, но даже еду и одежду. Раскулачили Рыбиных, Хохлов, Дымковых, Чульневых, Егора Ивановича, его брата Митрофана, и еще кое-кого. Понятно! Одним словом, раскулачили всех, кто состоял в кооперативе Сергея Пономарёва!
— Господи! — перекрестилась Прасковья. Смешинки в глазах потухли и она на миг растерялась. — Так он и до нас доберётся, как-никак мы родня Пономарёвым, ведь ты сказал, что батю раскулачили!
— Едва ли нас раскулачат. Мишка Жогов сказал, что партийцы решили раскулачить в первую очередь самых работящих, то есть тех, к кому люди прислушиваются и уважают, тем самым, припугнув и других. Якобы для того, чтобы другие, глядя на них, не отказывались становиться колхозниками. Нас же не тронут, так как, во-первых, мы подали заявление в колхоз. Во-вторых, я единственный кузнец в селе, а без меня колхозу не обойтись.
— Если раскулачили всех, кто состоял в кооперативе, то нас должны, в первую очередь раскулачить, ведь Сергей создавал этот кооператив. Господи, боже мой, что же происходит? — Дарья вылезла из-за стола и стала торопливо одеваться.
— Я спрашивал Мишку, — вслед Дарье проговорил Володька, — а он мне ответил, что Козырев распорядился пока не трогать Серегу и Никиту!
Но Дарья, очевидно, не слышала его последних слов, торопливо хлопнув дверями.
Евдокия тоже стала собираться. Рассказ зятя, словно обухом оглушил Дарью и она, выскочив на улицу, кинулась домой, не видя ничего вокруг, не замечая толпившихся людей и множество повод с зерном, рабочим инвентарем, домашней утварью и другим барахлом, наваленным в них. В доме было тихо, очевидно детишки еще бегали по улице, а за столом сидели друг против друга два брата — Сергей и Никита. При появлении Дарьи они замолчали и тревожно посмотрели на нее. По этим взглядам она поняла, что твориться на селе им известно. Кроме того, они не стали ее ни о чем расспрашивать, а возобновили, прерванный ее приходом, разговор.
— Одним словом, Серёга, нужно ехать в город, — подытожил Никита. — Сейчас в Воронеж из Москвы приехал Калинин. Говорят, что он в специальном поезде объезжает области и выслушивает жалобы крестьян. Я сделаю все, чтобы попасть к нему на прием, как-никак я все же орденоносец, а ты иди на прием к Варейкису. Все равно найдем управу на наших князьков!
— Но нам нужно повозка! — ответил Сергей, согласившись с братом.
— Пока начальство раскулачивает, я пойду на конюшню, запрягу твою полукровку в облучок и только нас и видели!
— Но это же, Никита, скандал. Не дадут тебе лошадь с облучком!
— А я ни у кого спрашиваться не собираюсь. Небось на конюшне Петька или Мишка Жогов, а с ними у меня короткий разговор. Ты пока собирайся! — Никита хлопнул дверями и выскочил на улицу.
Через каких-нибудь полчаса Никита подкатил к воротам Сергея и постучал в окно.
Сергей был уже одетым. Он тут же вышел из дома и уселся в облучок. Никита тоже сел рядом с братом, подобрал вожжи и чмокнул. Полукровка рванулась и, перебирая точеными ногами, пошла рысью вдоль дороги. Но Никита не поехал Большаком, а свернул вдоль гумен, подальше от людских глаз. Тут дороги не было, но лошадь, ломая твердый наст, легко несла облучок с двумя седоками. Сначала они ехали молча, но, выехав в Сомовский лес, постепенно разговорились. За последнее время у них столько накипело в душе, что они были рады поговорить друг с другом без свидетелей, обсудить сложившуюся обстановку.
— Скажи мне, Серега, что ты думаешь об этой коллективизации? Понятно, зачем она нужна Митьке Жуку, Гришке Казаку, Петьке Лободе и другим бездельникам. В колхозе они станут начальниками, будут погонять, и покрикивать на нас. Это ясно! Но я никак не возьму в толк, для чего нужно было выгонять людей из домов? Сначала отобрали землю лошадей, инвентарь, а теперь и людей пустили по миру. А ведь у многих маленькие дети, старики. Где им жить, чем питаться? Кому они мешали?
— Видишь ли, Никита, я и сам ничего не понимаю. Наш кооператив продавал столько зерна, сколько не собирает все остальное село. И если раскулачивание идет по всему государству, а не только у нас, то страна останется без хлеба, а это — голод. Не только Митька Жук и Петька Лобода, но и те, кого загонят в колхозы, будут работать спустя рукава, абы как. Ты прав, что колхоз нужен бездельникам. Там можно отлынивать, а получать наравне со всеми, но меня удивляет, что Обком, ЦК допускают такое безобразие. Неужели там нет ни одного здравомыслящего человека? Вот доберусь до Варейкиса и задам ему этот вопрос.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
