Лишь только фигура Ии скрылась за дверью, Нетти подошла к Кате, приподняла её залитое слезами лицо и произнесла сладеньким голоском.
— Перестаньте же плакать, детка. Утрите ваши очаровательные глазки. Не стоит их портить даром. Ваша сестра себялюбивая эгоистка, я увидела это с первого раза, и потом она, действительно, деспотична, вы молодец, что отчитали ее, a кроме того, и завистлива она на редкость.
— Как? Что? Завистлива? Ия?
— Ну, да, завистлива, чему вы так удивились? Она запретила вам надевать локоны потому только, что вам они чрезвычайно идут. Она боится, что в них вы будете лучше её. И она права. Вы гораздо красивее вашей сестры, Катя. Она сама сознает это и страшно злится, по-видимому. Посмотрите на себя в зеркало, детка. Ну, разве вы не красавица? С этими-то чудными огневыми глазками, с прелестным носиком и очаровательным ртом! Взгляните только и вы сразу проникнете в те вполне понятные чувства, которые волнуют вашу дражайшую сестричку.
Катя, повинуясь указанию невестки, взглянула на себя в зеркало. И, действительно, показалась себе красавицей в этот миг. Никогда не нравились девочке, как сейчас, её собственные глаза и все неправильные черты её некрасивого, но привлекательного личика.
С одним только не могла согласиться Катя, что Ия, её серьезная, сосредоточенная, всегда думавшая о других старшая сестра, могла быть эгоисткой, да еще вдобавок завистливой! Но противоречить Нетти Катя не решалась из боязни рассердить свою новую подругу, и благоразумно смолчала, несмотря на то, что где-то глубоко в тайнике её души копошилось сознание её невольной вины перед Ией.
* * *
В десять часов вечера скромную квартиру Вадберских и Баслановых нельзя было узнать. То и дело подъезжали к подъезду наемного особняка извозчичьи и собственные кареты, сани и автомобили. Горничная Луша с двумя нанятыми на этот вечер официантами каждую минуту неслась в прихожую на раздававшиеся там постоянно звонки.
Вскоре небольшая передняя наполнилась шубами, дамскими манто, форменными пальто и шинелями военных. В гостиной, превращенной теперь в танцевальный зал, сдержанно шумела пестрая толпа костюмированных. Самого разнородного вида маски попадались тут. Были здесь и мифологические боги и богини, были пастушки, коломбины, четыре времени года, Пьеретты, цветочницы, ночи, гении, Мефистофели, демоны, римские воины, рыцари, монахи, цветы, Пьеро, паяцы и прочее, и прочее, и прочее. Маски скрывали лица приезжающих. Только более пожилые гости, почтенные отцы и матери семейств явились без них.
Сама княгиня Констанция Ивановна без маски, в великолепном национальном костюме Старой Венеции, опираясь на руку князя Юрия Львовича, оставившего, благодаря усиленным просьбам домашних, на этот вечер и свой уединенный кабинет, и свои мемуары, радушно встречали гостей на пороге гостиной.
Никто бы из приехавших сюда повеселиться не сказал, глядя на них теперь, что эти хозяева дома, те самые князья Вадберские, когда-то богатые и теперь проживающие последние крохи их оставшегося состояния. Беспечность, широкое хлебосольство и полнейшее отсутствие забот о завтрашнем дне — сказалось как в них самих, так и в окружающей их обстановке.
Взятая на прокат мебель, посуда, прислуга, тонкие, дорогие закуски и ужин, фрукты, конфеты и крюшон, искусно замороженный в небольшом ледяном гроте, устроенном на отдельном столе в столовой, — все это давало полную иллюзию богатства и роскоши.
И все это было сделано для одной Нетти её баловником-мужем.
Сама Нетти в её, действительно, роскошном костюме Весенней Зари, стоившем многих бессонных ночей Андрею Аркадьевичу, была, как говорится, на седьмом небе от счастья.
Хотя плотная бархатная маска и скрывала её лицо, но по всем её движениям, a главное по роскошному костюму, искусно разрисованному акварелью, о котором сама Нетти успела разболтать всем своим друзьям и знакомым, все сразу узнали молодую хозяйку дома.
Подле неё вертелись, звеня бубенчиками, пестрый арлекин и белый Пьеро в колпаке с кисточкой и широчайшем костюме. Тут же порхал изящный Мотылек, миниатюрная фигурка Кати, одетой при помощи Нетти в удачно сооруженный из разного мишурного тряпья прехорошенький костюм. Катя не отходила ни на шаг от своего кумира, a от Кати, в свою очередь, не отходил забавный китаец в пестром костюме, широкой куртке и штанах, с привязной косой.
Когда большая часть гостей уже съехалась и приглашенный тапер, заняв свое место за роялем, ударил по клавишам, стройный арлекин подбежал к Нетти и расшаркался перед ней.
— Могу я просить вас о милости открыть со мной бал, прекрасная княжна?
Нетти вспыхнула под своей маской.
— Опять княжна? Не злите меня, Пестольский. Что скажет André, когда услышит, как вы называете меня. И потом, как вы меня узнали?
— О, что касается до этого, то если бы здесь была не одна, a целая тысяча аналогичных с вами по костюму весенних зорь, то я бы узнал вас из этой тысячи, божественная княжна.
— Какой вы забавный! Какие вы всегда болтаете глупости! Следовало бы вас хорошенько наказать за это и оставить без танцев, но я сегодня так счастлива, что прощаю вас. — И, говоря это, Нетти положила на плечо молодого офицера свою изящную маленькую ручку, стянутую узкой белой перчаткой, и закружилась с ним по зале под нежные, мелодичные звуки вальса.
В это время перед Катей очутились сразу два кавалера: один широкоплечий, статный, в наряде русского боярина, высокий, кудрявый, настоящий русский молодец, другой — ломающийся и подпрыгивающий, как обезьяна, Пьеро.
— На тур вальса, прелестный мотылек! — процедил сквозь зубы юнкер Дима Николаев, расшаркиваясь перед девочкой в то время, как статный боярин без слов обвил рукой её талию.
— С тобой, с тобой, Андрюша! — весело вскрикнула девочка, мгновенно узнав по костюму брата.
— Позвольте, a я то как же? — засуетился Пьеро.
— A с вами потом, — решила она, уносясь под дивную мелодию на середину залы в крепких объятиях брата.
Потерпев неудачу, Пьеро кинулся к первой попавшейся барышне, одетой французской маркизой, в мушках и напудренном парике, и пригласил ее.
Вмиг и третья пара закружилась по зале. За ней четвертая, пятая, шестая…
Старики прошли в соседнюю с гостиной комнату, где их гостеприимно поджидали раскинутые для карт ломберные столы с развернутыми веером карточными колодами.
Дамы и не танцующие гости поместились за чайным столом в столовой под наблюдением старшей хозяйки дома.
На этот раз чай разливали и разносили наемные официанты и Луша. Ия была наверху. Она не спеша укладывала спать близнецов, ласково переговариваясь с ними.
Несмотря на все настояния хозяев, молодая девушка категорически отказалась пустить детей в залу смотреть танцующих хотя бы на самый короткий срок.
— Не дело, малыши, совсем не дело, — говорила она порывавшимся вниз детям. — Завтра рано вставать надо, заниматься. С какими же головами вы будете присутствовать на уроках? Да и потом, что интересного в том — смотреть, как веселятся другие. Я понимаю, если самим танцевать, это еще другое дело, — уговаривала и убеждала детей Ия. — A мы лучше завтра днем в цирк отправимся. Я афишу читала. Каких там медведей показывают, просто прелесть! И на велосипедах они ездят, и на колесных коньках катаются, совсем как люди. Хотите поехать взглянуть?
— Хотим, хотим! — в один голос отозвались близнецы.
— Ну, вот и прекрасно, поедем, значит, a теперь засыпайте поскорее.
— A вы, Ия Аркадьевна, пойдете вниз? — приподнимая свою кудрявую головку с подушки, осведомилась Надя.
— Ты слышала, детка, как тетя Нетти просила меня об этом. Но не скрою. Мне гораздо было бы приятнее лечь пораньше спать.
— Разве вы не любите танцев?
— Нет, люблю. В институте я много и охотно танцевала. Но то общество, которое собралось нынче внизу, мне совсем незнакомо, и я не имею никакой охоты сегодня танцевать.
Ия говорила правду. Ей не только не хотелось, a было трудно спуститься вниз и заниматься гостями. Но делать было нечего — приходилось идти из опасения обидеть Нетти.
Лишь только заснули дети и их ровное сонное дыхание долетело до ушей молодой девушки, она не торопясь отложила в сторону книгу и подошла к крошечному зеркальцу, повешенному над столом. Глядя в него, она расчесала свои короткие густые волосы, успевшие уже значительно подрасти за эти два последних месяца после болезни, и перевязала их лентой, (несложная прическа, которую она теперь носила каждый день). Затем взяла со стула приготовленное ею черное скромное платье и черный же шерстяной платок. Платье сна проворно накинула на себя. Платком же повязала голову совсем так, как это делают монахини. Затем вынула из ящика комода купленную ею накануне черную бархатную маску и надела ее себе на лицо.
