Однако нет данных, говорящих о том, что своим единомышленником безоговорочно признавали его сами большевики. Вот как объяснял свой отказ от должности помощника секретаря союза металлистов (то есть Малиновского) Александр Шотман: «…Если бы ты знал, — писал он в октябре 1908 г. товарищу в Одессу, — что можно делать и что делают в настоящее время в союзе, то не удивился бы моему уходу. Вся работа там в руках ме-ков, и хотя бе-ки могли бы их оттуда вытолкнуть, но в настоящих условиях бе-ки все равно ничего не могли бы сделать, поэтому все бе-ки ограничиваются простым участием в союзе в качестве простых членов. Кроме работы в союзе, идет настоящая наша работа, которая меня больше интересует…»[91]. Но Малиновского та работа, которую Шотман называл «настоящей», — нелегальная, партийная работа — нисколько тогда не привлекала. Оставаясь вплоть до своего ареста 15 ноября 1909 г. секретарем союза, он не состоял членом каких-либо партийных комитетов, хотя кой-какую помощь — чисто техническую — Петербургскому комитету РСДРП оказывал (предоставлял квартиру для собраний, изготовлял печати для паспортов).
По свидетельству меньшевика Василия Чиркина, также работавшего в союзе металлистов, Малиновский был тесно связан с меньшевиками и крайне резко отзывался о большевиках[92].
А.М.Пирейко — единственный большевик, входивший в конце 1908 — начале 1909 гг. в Центральное бюро петербургских профсоюзов, называл Малиновского среди наиболее видных членов бюро-ликвидаторов, но относил его к «Болоту»[93]. По существу так же аттестовал его Г.Е. Зиновьев, избранный осенью 1907 г. вместе с Г.Д.Лейтейзеном (Линдовым) и М.П.Томским в состав комиссии Петербургского комитета РСДРП по работе в профсоюзах[94]. У Зиновьева (согласно его показаниям в Чрезвычайной следственной комиссии) сложилось впечатление, что Малиновский тогда был ближе к меньшевикам, чем к большевикам, но в общем стремился занимать нейтральную позицию между обеими фракциями; и на общественных съездах он защищал линию партии, но никогда не примыкал вплотную к большевикам[95].
В воспоминаниях советского времени Зиновьев оценивал тогдашнюю позицию Малиновского по-другому: как и Яцыневич, Малиновский держался большевиком, но не вмешивался в острую фракционную драку, «сознательно держался несколько в сторонке», «осторожничал», не участвуя ни в собраниях ПК, ни в партийных конференциях, которые были ареной борьбы между большевиками и меньшевиками. Такая позиция нравилась многим рабочим, «ибо примиренческие настроения были различны в воздухе». Зиновьев ссылался также на мнение М.П.Томского, Н.А.Скрыпника и И. П.Ногина, сообщавших ему, когда он уже перебрался за границу, что Малиновский «остался верен партии, но еще больше осторожничает»[96].
Так как же — «держался большевиком» или «был ближе к меньшевикам»? Если учесть, что воспоминания писались в начале 30-х гг., и Зиновьев, по его же словам, уже не помнил своих показаний в Чрезвычайной следственной комиссии, следует признать сказанное им раньше, в 1917 г. все же более точным. Бывало и так, что впечатление близости Малиновского к большевизму создавалось у рядовых членов союза (например, у будущего депутата А.Е.Бадаева) единственно благодаря яркой форме его выступлений.
А сам Малиновский убеждал в 1918 г. судивших его членов Революционного трибунала в том, что был социал-демократом и большевиком «потому, что попал на этот поезд, попади я на другой — возможно, что с такой же быстротой мчался бы и в другую сторону». Проще всего увидеть в этих словах саморазоблачение изначально беспринципного авантюриста. Но ведь тут же он заявлял, что никак не мог быть черносотенцем, ибо был поляком, сыном ссыльного и «до глубины души презирал и ненавидел проклятый строй», что ликвидаторскую тактику не одобрял, об эсерах вообще не знал, зато большевизм привлекал его «своей чистой, простой и без колебаний тактикой, от него пахло потом рабочей рубахи»[97].
Видимо, для полной ясности нужно разобраться в том, что собой представлял в плане политическом тот «поезд», на который попал Малиновский, — российское профсоюзное движение, каковы были взгляды тех, с кем он постоянно общался, — профсоюзных активистов.
Допустив под натиском революции формальную легальность профсоюзов, правительство не дало им права защищать хотя бы экономические интересы рабочих. Буржуазные тенденции в политике царизма по рабочему вопросу так и не взяли верх над традиционной полицейски-охранительной линией. Давление «внешних условий» постоянно ставило стремившихся к профессиональному объединению рабочих перед выбором: отказаться от создания организаций, противостоящих так или иначе капиталистам и властям, или же, организуя профсоюзы на основе царского законодательства, выходить за рамки легальности, подвергаясь риску репрессий. Выросшие из бурного стачечного движения периода революции профсоюзы неизбежно приобретали в таком случае черты революционных организаций.
Первые же шаги профсоюзного движения показали, что в подавляющем большинстве профсоюзов преобладает социал-демократическое влияние. Это признавали все — и кадеты, пытавшиеся вначале крайне неудачно конкурировать с социал-демократами, и реакционеры, и, наконец, департамент полиции, усмотревший в массовых рабочих организациях новую опасность для существующего строя. Но при этом органы политического сыска на первых порах не различали в этих организациях большевиков и меньшевиков — и не столько из-за недостаточной осведомленности, сколько ввиду действительно не слишком глубокого размежевания среди рабочих-социал-демократов.
В составе профсоюзного актива, который, естественно, был более политически дифференцирован, доля нефракционных социал-демократов тоже была значительной. Так, среди 29 участников Всероссийской конференции профсоюзов металлистов (апрель 1907 г.) оказалось 11 меньшевиков, 5 большевиков, 10 нефракционных социал-демократов[98]; среди 64 делегатов Всероссийской конференции печатников, проходившей в том же году, — 26 меньшевиков, 8 бундовцев, 4 большевика, 3 польских социал-демократа, 6 нефракционных, 5 сочувствующих РСДРП и 7 эсеров[99]. Из 12 московских профсоюзов, представленных на 1-м Всероссийском съезде фабрично-заводских врачей (1–6 апреля 1909 г.), 6 профсоюзов представляли делегаты-большевики, 3 — большевики и меньшевики-партийцы, 1 — меньшевики, 2 — меньшевики-партийцы и социал-демократы с невыясненной фракционной принадлежностью. Из 7 петербургских профсоюзов 3 были представлены большевиками, 1 — меньшевиками и 3, в том числе союз металлистов, — нефракционными социал-демократами, одним из которых был Малиновский[100].
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
