мешать не стоит.
Я только кивнула. Правильно. Сейчас не до того.
Любомира вернулась со всем, что я просила и началась долгая и кропотливая работа. Раны Желана были промыты отваром. Маар помогал протыкать шилом кожу и вдевать нитку, осторожно затягивал и завязывал узлы. Поверх швов я наложила мазь, которая будет помогать заживлять раны. Одну такую баночку вручила Любомире, чтобы смазывала раны, пока те не заживут.
Когда дело было кончено, я с трудом поднялась на ноги. И поняла, что вот-вот упаду. Маар меня подхватил.
— Всё. Хватит. Дальше они и сами справятся, — мрачно сказал мужчина. — Идём. Домой пора.
Любомира проводила нас до сеней, ещё раз поблагодарила, обещалась принести каравай да молока.
Снаружи столпились люди. Я нахмурилась. Чего опять не понравилось?
Ко мне подбежала матушка и со слезами стала обнимать и причитать. Отец стоял с другой стороны, и скромно утирал слёзы, которые набегали на глаза.
— Ох, Белянушка… — всхлипывала мама, — истомилось-то сердце по тебе…! Как ушла, и покоя не было…!
— Вон, какая стала… — проговорил батюшка, прижимая мою голову к себе. — И не признать.
Я, молча, обнимала родителей и чувствовала запахи своего дома.
Толпа зашевелилась, и к нам вышел старейшина.
— Беляна… спасибо, что Желана выручила. Твоей доброты не забудем. Проси чего надобно.
— Ничего мне не надо, — хрипло ответила я, — А будет нужно, так скажу.
Старейшина закивал и как-то стал глаза прятать.
— Ну, раз ничего не надобно, то… шла бы ты. Видишь, народ волнуется. А мне их не утихомирить.
Меня как ключевой водой окатили из ушата.
— Да в своём ли ты уме, Третьяк?! — гневно проговорил мой отец, — Белянка такую беду от вас отвадила!
— Беды избежали, на том спасибо, — снова кивнул старейшина. — А всё ж, пусть идёт. Чем быстрее, тем лучше.
Батюшка снова хотел что-то сказать, но я сжала его руку и покачала головой. Мне и самой не в радость было тут задерживаться. Повидала своих родичей, на людей поглядела…
— Беляна… — тихо проговорила матушка и погладила меня по щеке, — пусть болтают! Всё равно ты наша дочь!
— Матушка… спасибо. Но прав старейшина. Ни к чему народ волновать. Пойдём мы.
Мама только сейчас обратила внимание на Маара и как-то испуганно прижала руки к груди, но ничего говорить не стала.
Я вышла за забор и медленно пошла в сторону леса. Маар тут же догнал меня и стал идти рядом. Позади была тишина. Я чувствовала ненависть, презрение, страх, непонимание, интерес… всё это смешалось между собой и било в спину, словно подгоняло. Едва мы с Мааром вышли за тын деревни, как я позволила себе просто осесть на землю без сил.
Маар кинулся ко мне и легко взял на руки. Я слабо возмутилась.
— Ты что…? Не надо. Сама дойду.
— Только если к завтрашнему дню, — спокойно сказал Маар. — Я донесу тебя.
Я затихла в его руках, чувствуя тепло ладоней на своём теле. Стало стыдно.
— Не сильно же тебя привечали.
Я вскинула взгляд на Маара, но он смотрел вперёд на тропинку и сказал это словно самому себе.
— Главное брата спасла.
— А если бы меня там не было? Тебя бы камнями закидали?
Я пожала плечами.
— Может, и закидали бы.
Маар приглушённо зарычал. Я решила спросить сейчас о том, что приключилось с мужчиной. Да, Ясва мне кое-что рассказывала, но я уверена, что там было и ещё что-то.
— С тобой было то же самое? — тихо спросила я.
Под ногами мужчины тихо трещали тонкие веточки, шуршала прошлогодняя листва. Маар молчал. Говорить он не хотел, или не мог. Иногда воспоминания ранят больнее, чем любое оружие.
— Я был последним, кто мог в волка перекидываться, — вдруг сказал Маар, и моё сердце забилось быстрее. — Дед мой строго настрого наказал никому не говорить. Давно уже наш род утратил это мастерство. Мол, нечего людей волновать. Жили спокойно, и пусть так и будет дальше.
Я охранял скот, отгонял диких животных. Зла никому не делал. Жил, как и все и даже невеста у меня была…
В голосе Маара я услышала горечь. Эти воспоминания всё ещё ранили его.
— Повадился в нашу деревню сохатый ходить. Да здоровый был. Посевы топтал. А изловить всё никак не могли. Словно хитёр был, как человек. Как стемнело, я волком перекинулся, да пошёл этого зверя искать. Отогнал далеко в лес. А как поутру вернулся в деревню, народ собрался у моей избы. Девица, которую любил, на меня указала и сказала, что видела, как волком перекидываюсь. Никто не стал правды искать… вилы да топоры подняли. Сначала просто били, а потом как невмоготу стало, волком прямо там перекинулся и дёру дал.
Маар замолчал. Понятно почему он людей не любит. А за что их любить? Кричат, шум поднимают, не разобравшись в беде, виноватого ищут. Да, я знала, что люди из моей деревни могут и приврать и присказать чего лишнего, но не думала, что они на жестокость способны. А вот сегодня увидела.
— Не ходи туда больше, — вдруг снова сказал Маар и его руки сжали меня сильнее.
Я поняла, что щеки начинают гореть, и низко опустила голову, чтобы он не увидел.
— Да как же… если беда какая приключится, то надо будет.
— Пусть сами свои беды решают. Ты сегодня своей жизни не пожалела. А им страшно, что ты беду можешь принести. А какую, они и сами не знают.
— На то они и люди… — проговорила я, — всего боятся. Чего не понимают — гонят вон. Хорошо не видели, как ворожила над медведем…
— Иногда лучше, чтобы боялись.
Я усмехнулась.
— Ладно… будет о том. Спасибо, что со мной пошёл. Не оставил одну.
— Я никогда тебя не оставлю.
Я застенчиво кивнула. Маар иногда говорил так, словно я его девица обещанная. А может это просто забота, как о сестре названной? А я уж себе всю душу вынула…
До избы мы дошли в полной тишине. Меня почти убаюкало мерное покачивание на руках у мужчины. Перед дверью Маар опустил меня на ноги, придерживая одной рукой, чтобы я не упала. Мы осторожно вошли внутрь, Маар перенёс меня на лавку и посадил. Снял с меня платок, и пояс с лекарствами.
— Посиди пока. Сейчас.
Мужчина отошёл от меня и вернулся с мокрой тряпицей. Он опустился передо мной на колени и осторожно промокнул ранку на переносице. Спасительная прохлада накрыла мой лоб. Голове сразу стало легче. Я даже глаза прикрыла. Маар взял мою руку и вложил в неё чашу с водой.
— Выпей. Легче станет.
Я не
