Что привело князя, в Боголюбово, в эти палаты, в опочивальню, в которой он был только раз вместе с братом Михалкой? Они только что вернулись на Русь из изгнания, Андрей звал их к себе, разговаривал с ними приветливо, хоть и недолго. В опочивальне было так же полутемно, под образами в углу сиротливо светилась лампадка; гремя скляницами, бесшумно ходил возле ложа хромоногий лечец из Галича. Андрей был болен, улыбался через силу, вспоминал погибшего в походе на булгар старшего сына… Тогда непонятна была Всеволоду его тревога.
Теперь он сам познал ее. И улыбающееся лицо внезапно возникшего перед ним Якова было так некстати, что Всеволод поморщился и отвернулся.
Но Яков сказал:
— Княже, внизу дожидается тебя Звездан, прискакавший со спешным делом из Владимира.
Всеволод спустился во двор. Дружинники грудились кучкой у входа в собор, о чем-то оживленно переговаривались друг с другом.
Быстрым шагом Звездан приблизился к князю, придерживая меч рукою, поясно поклонился ему. Тут же подскочил к ним Кузьма.
— Срочное дело к тебе, княже, от епископа Иоанна, — сказал Звездан.
— Аль соскучился по мне наш пастырь? — усмехнулся Всеволод. — Почто такая спешка?
А про себя подумалось: «Свят-свят, не с Марией ли приключилось несчастье?»
— Велено передать тебе, что прибыл гонец из Киева, — бесстрастно продолжал Звездан, глядя прямо в глаза князю.
— Подождал бы гонец и до вечера, — проворчал Всеволод.
— От митрополита, — закончил Звездан.
Всеволод подобрался, пристально поглядел на дружинника.
— Ну, чего еще сказывал Иоанн? — спросил нетерпеливо.
— Боле ничего, — произнес Звездан. Всеволод помедлил и быстро подошел к своему чалому. Дружинники, чутко следившие за ним, тоже кинулись к коням.
Звездан скакал рядом с князем.
— Велено было сыскать тебя, княже, на охоте, — возбужденно поблескивая глазами, говорил он. — Кинулся я к броду, а мне — проехал-де князь с дружиною к Боголюбову. Хорошо, что упредили, а то бы не сыскал…
— Нынче охота не сладилась, — сказал Ратьшич.
Всеволод молчал.
Поднялись на пригорок перед Серебряными воротами, миновали посад, в городе попридержали коней. Ехали чинно. Дружинники с достоинством поглядывали по сторонам на толпящийся повсюду ремесленный люд. У детинца снова пришпорили коней, скакали с веселым посвистом под звуки охотничьих рогов.
Услышав их, отроки высыпали во двор, чтобы принять коней. Легким шагом Всеволод направился в палату, где ждал его Иоанн. Кузьма Ратьшич и Яков шли за ним следом. Звездан отстал на входе.
Епископ был не один. Прямо напротив него, за крытым бархатной скатертью столом, сидел широкоплечий молодец в широком платне, в высоких до колен, мягких сапогах, рядом с ним на лавке лежала шерстяная шапочка.
Едва только вошел князь, Иоанн прервал беседу, молодец вскочил и поклонился. Всеволод молча отстегнул корзно и кинул его на спинку кресла. Кузьма и Яков встали позади него.
Епископ начал сразу, без подступов и благочинных речей:
— Выслушай гонца, княже.
— Говори, — кивнул Всеволод, глядя на молодца. Был он юн, но крепок, на шее платно не сходится, взгляд прямой и решительный.
— Прислал меня к тебе, княже, Матфей, митрополит наш…
— Знаю, — нетерпеливо оборвал его Всеволод. Гонец смущенно покашлял.
Князь подался вперед:
— Роман?
— Да, княже… Велел передать митрополит, что схватил он и грозится постричь Рюрика, а вместе с ним жену его и дочь. Сына Рюрика с твоею Верхославой не отпускает в Белгород…
Глава третья
1
Дьякон владимирской Богородичной церкви Лука, прозванный в соборном хоре Сопелью, любил поутру бродить по городу, а пуще всего нравилась ему толчея на главном торгу, куда съезжались не одни купцы и заморские гости со своим бойким товаром, но и разные веселые люди.
Дьякон был небольшого роста, тонок в кости, худ, и трудно было поверить, что именно в его впалой груди зарождались те могучие звуки, от которых во время службы мороз подирал по коже, сотрясались своды собора и трепетно колебалось пламя многочисленных свечей.
От предшественника своего, тоже Луки, наследовал он церковную школу, где обучал пению и крюковому письму обладавших музыкальными способностями детей ремесленников и прочих жителей города.
Лука был беден, жил в посаде у Волжских ворот в убогой избенке, крытой щепой, с покосившимися дверьми. Не было у него ни детей, ни родных — одна только жена Соломонида, высокая рябая баба с рыжими, как огонь, волосами, которую он привез из деревни, когда уж пел в Богородичной церкви. О прошлом Луки никто ничего не знал, хотя слухи ходили разные. Одни говорили, что до того, как попасть во Владимир, ходил Сопель с гуслярами, и утверждали, что знают его в лицо, другие столь же рьяно доказывали, что никаким гусляром он не был, а был попом, но провинился и его изгнали из Юрьева (там-де и до сих пор помнят Луку), третьи, людишки бывалые, вспоминали, будто видели его в Новгороде, а что он там делал, никто не знал…
Все это были враки, но Лука не опровергал слухов: пусть себе болтают, ежели охота. На самом деле происходил он из обыкновенных смердов, отец и дед его орали пашню, да и сам он думал, что век ему сидеть на земле. А попал Лука в Успенский собор не по своей воле — по одной лишь случайности, когда, ныне уже покойный, ростовский епископ Леон ехал как-то по вызову князя и ночевал в их деревне. Случилось это в Купальницы, и Лука с другими парнями и девками водил за околицей хоровод. Запевал он скоморошины, голос у него был могутен, и Леон удивился, послал служек, чтобы привели певца.
— Хочешь ехать со мной во Владимир? — спросил он. — Будешь петь в Богородичной церкви.
Вот и весь сказ…
Шел Лука по городу, по торгу, к людям приглядывался.
— Сопель идет! — увиваясь сзади, кричали ребятишки.
Лука не сердился на них, улыбался им кротко, присаживался на корточки, гладил пострелов по головкам, скромными гостинцами одаривал.
И вот что чудно: и вправду любил дьякон детей, своих не имея, другим завидовал, но с теми, что попадали к нему в обучение, бывал строг, шалостей не терпел и сурово наказывал. Правда, была у него на сей случай такая присказка:
— Ничего. За одного битого двух небитых дают.
Шел Лука по городу, окруженный детьми, по сторонам с улыбкой посматривал. День был солнечный и ласковый, нарядная толпа заполняла улицы. Попадались дьякону знакомые — шапочку снимет, с иными поздоровается в обнимочку, о доме расспросит, о здоровье, не занедужил ли кто и во всем ли достаток. Отрываясь от работы, приветливо кивали ему из-за тынов гончары и златокузнецы, усмошвецы и горшечники.
Вдруг насторожился Лука, повел чутким ухом. Ребятишки гомозились и кричали у его ног.
— Нишкните вы! — осерчал дьякон и снова прислушался.
Почудилось ему, будто донес до него встречный ветерок чудный голос. Исчез он за гомоном толпы, но вот — чу! — снова прорезался.
Забеспокоился Лука, прибавил шагу. Все громче голос, все ближе. Вот уж совсем рядом.
За спинами сгрудившихся людей ничего не увидишь. Торопливо юркнул дьякон в толпу и остановился, изумленный. Вот оно — чудо-то!
Пел малец-пигалица, от земли два вершка. Тощенький, бледненький, а рядом с ним слепой старче о клюку опирается, незрячие глаза подставил теплому солнышку.
Слушая мальца, в двух местах поморщился от фальшивинки Лука, но голос-то, голос!..
Кончил малец, стал обходить слушателей — кто что подаст, кланялся, благодарил за милостыньку. Приблизился он к Луке, а дьякон его за руку — хвать.
— Больно мне, дедушка, — захныкал малец тоненько, вскинул на дьякона испуганные глаза.
Повернул в их сторону слепое лицо старец, застучал клюкою оземь, окликнул скрипучим голосом:
— Егорка!
— Тута я! — обернулся малец. — Поп меня за руку ухватил. Боюся, деда!..
— Отпусти мальца! — сильнее прежнего загрохотал клюкою старец, слепо двинулся к Луке. — Почто убогих обижаешь?
— Сопель! Сопель! — закричали ребятишки и стали дергать дьякона со всех сторон.
В толпе сразу объявились сердобольные. Слепых и юродивых почитали владимирцы, в обиду не давали, стали придвигаться к Луке, говорили покуда мирно:
— Отпусти мальца, не кощунствуй.
Бабы воинственнее были:
— Чего на него глядеть! Вовсе обезумел дьякон. Мало, что детям у себя в ученье досаждает — ревом ревут, ишшо и на улице бесчинствует!..
Но Лука будто не слышал их, только еще крепче держал мальчонку за руку. Старец двигался на голос поводыря, размахивая клюкой.
— Эй, люди, почто галдите? — раздался над толпой властный голос.
Все повернулись разом. Один лишь Лука даже ухом не повел. Мальчишка хныкал и трепыхался в его руке, дьякон тянул его за собой в сторону.
