Затем Ричард направился в Страну Басков. На этот раз его заботила не столько безопасность пилигримов, идущих в Сантьяго-де-Компостела, сколько необходимость покончить с распрей между жителями Дакса и графом Бигорры Сентулом; последнего даже заключили в темницу. Король Арагона Альфонс II поручился за него. Ричард вернул ему свободу, но забрал в залог две крепости. Затем он даровал или возобновил различные привилегии городу и жителям Байонны в присутствии их епископа Петра Эспелетского и их графа Арнаута Бертрана.
В том году Рождество праздновали в Сенте, с торжественной ассамблеей, на которую явилось достаточно много вассалов, несмотря на чрезмерную суровость выдавшейся зимы. Хватало и обильных снегопадов, а местами и наводнений, особенно в округе Лe-Ман, где разбушевавшаяся вода уносила мосты, дома, мельницы.
На празднике в Сенте обращало внимание отсутствие одной фигуры: не приехал Жоффруа де Ранкон. Ему полагалось хранить суровость, коль уж он встал на сторону Ричарда с Алиенорой, когда те подняли мятеж; теперь, увидев, как этот самый Ричард живо переметнулся на сторону своего отца, он обратил свое оружие уже против него. Не захотелось ли старинному и верному приверженцу Алиеноры преподать урок Ричарду? Разве это не из-за него Ричард всегда оказывался в тени? А его отступничество — что это, если не вызов? Миновав Сентонь, он напал на замок в Понсе, бесплодная осада которого затянулась до Пасхи. Граф Пуату преуспел больше, разорив замок Ришмон, а затем атаковав ряд других, не столь важных укреплений: Жансак, Марсийяк, Гурвилль, Анвилль… Сегодня нельзя не удивиться: сколько же замков понастроили в этих краях! Судя по тому, что осталось от той эпохи, расстояние от замка до замка никак не превышало десяти или пятнадцати километров. Радиус действия замка, если так можно выразиться, простирался на семь-восемь километров на равнине; это в среднем, ибо не так уж и редко случалось, что каким-то замком владели, как фьефом, совместно несколько сеньоров.
После этого Ричард пошел на Тайбур, главный фьеф Ранкона; в этом замке его мать, тогда еще совсем юная, провела свою первую ночь с королем Франции Людовиком VII. Жоффруа сдался 8 мая, когда Ричард проник внутрь кольца укреплений. Вот еще один подвиг, ведь тройная крепостная стена считалась тогда непреодолимой. В конце концов Жоффруа сдал все свои замки, и некоторые из них были даже снесены, включая Понский замок. Графу Вюльгрену Ангулемскому ничего не оставалось, как тоже сдаться, уступив свою твердыню Монтиньяк, которую постигла та же участь. Мятежному графу пришлось уволить наемников, которых он набирал из басков или наваррцев. Те отправились в свои края, не без грабежей, конечно; особенно пострадал Бордо.
Вскоре после этого Ричард решил вновь посетить Англию. Отец посулил ему титул герцога Аквитанского со всеми полагающимися полномочиями, что не могло не огорчить Алиенору. После своего поражения она вот уже почти пять лет пребывала под неустанным надзором. Генрих II хотел развестись с нею. В 1175 году он весьма обходительно принимал в Вестминстерском дворце папского легата, который получил в дар великолепных лошадей; Генрих надеялся снискать его благоволение. Впрочем, прекрасная Розамунда, на которой король хотел жениться, умерла на следующий год (в 1176-м); с ее кончиной угасла и страсть, возможно, последняя в жизни короля, хотя, как мы увидим, впоследствии у Плантагенета будет еще одно, более скромное увлечение.
Генрих II стал домогаться от супруги отказа от прав на герцогство Аквитанское в пользу Ричарда. Это не шло вразрез с планами королевы, потому что она и сама думала о том же. Но она, конечно, не намеревалась содействовать королю в его планах; в этом случае она должна была бы отказаться от немалой доли влияния на сыновей, которое переходило к ее супругу. Более чем кто бы то ни было еще, Алиенора знала непостоянный нрав своего сына и в сложившихся обстоятельствах нимало не пеклась об усилении его власти, за которой она угадывала власть того же Генриха. Похоже, что мать находилась тогда в ссоре с сыновьями; впрочем, разлад этот оказался временным: прошло три года, и в 1182 году состоялось примирение Алиеноры и трех ее сыновей.
Ричард переправлялся через Ла-Манш, дабы украсить себя именованием «герцога аквитанцев и графа пуатуанцев». Именно под этим двойным титулом он отправился, вместе со своими двумя братьями, в Реймс на помазание на царство юного французского короля Филиппа Августа на День Всех Святых (1 ноября 1179 года). Отец его, Людовик VII, не присутствовал в соборе; здоровье его становилось все более шатким: его разбил односторонний паралич. Но он, по крайней мере, мог быть доволен тем, что смог подготовить коронацию сына, своего наследника, столь долгожданного, что при рождении тому дали прозвище Богоданный. Церемония поначалу была намечена на 15 августа, но неожиданно случилось странное происшествие: когда двор остановился на привал в Компьене, по дороге в Реймс, Филипп с несколькими молодыми сеньорами из своей свиты пожелал поохотиться в изобилующих дичью окрестных лесах и, слишком увлекшись гоном, оторвался от своих товарищей и заблудился. Должно быть, он бродил по лесу несколько часов — наступала ночь, а он был один в этом страшном лесу; в конце концов на него набрел некий угольщик, однако принц до того перепугался, что дело окончилось нервным срывом. Несколько дней принц оставался безучастным ко всему, пребывая буквально на грани между жизнью и смертью. По всему королевству устраивались молебны и крестные ходы. Людовик VII дошел до того, что запросил у Генриха II разрешения отслужить молебен об исцелении своего наследника в Кентербери, у гробницы Томаса Бекета. По его возвращении Филиппу стало лучше, и была назначена новая дата помазания на царство: День Всех Святых. На церемонию пригласили троих сыновей Плантагенета, а Генриху Младшему было вменено в обязанность шествовать в кортеже своего кузена и нести корону Франции. По такому случаю он был формально возведен в достоинство сенешаля Франции. Вследствие этого Генрих оказался подле короля и резал для него мясо на праздничном пиршестве, устроенном после церемонии. Королю Филиппу, второму носителю этого имени, не исполнилось еще и пятнадцати лет. Будучи заметно моложе трех английских — или, скорее, анжуйских — баронов, он, однако, выглядел зрелым и решительным, и это впечатление сохранялось впоследствии, на протяжении всего царствования. Рождественская ассамблея в этом году собралась в Винчестере, в Англии.
Тем временем бракосочетание Ричарда с наследницей французского престола Аделаидой уже перестало быть предметом оживленных толков. Людовик VII так и не смог получить окончательного и решающего обещания от Плантагенета. (Он умер 18 сентября 1180 года, не успев осуществить своего горячего желания устроить судьбу собственных детей.) Ричард же, судя по двум попыткам обратить свой взор в сторону, не считал себя более обязанным внушать обманчивые надежды. Первый раз он пожелал взять в жены Маго, дочь Вюльгрена Тейлефера, богатую наследницу, за которой в приданое давали графство Ла-Марш. Но она умерла в 1180 году; вторая попытка вступить в брак, на этот раз с дочерью императора Фридриха Барбароссы, тоже провалилась, и по той же причине: девушка скончалась. Тем временем Генрих II, встречаясь с юным королем Филиппом Августом, уходил от прямых вопросов, ограничиваясь невнятными предположениями, что, мол, Аделаида непременно обвенчается с «кем-то из его сыновей». Похоже, что малопристойная шумиха из-за связи, якобы возникшей между королем Англии и молодой французской принцессой, поднялась не на пустом месте. Что же касается брака Ричарда с Аделаидой, то он останется яблоком раздора между двумя королевствами, поводом для вновь и вновь вспыхивающей вражды. Впрочем, Ричарда, кажется, и не слишком увлекали на путь супружества, наверное, полагая, что принцесса, соблазненная отцом, вряд ли стремится выйти замуж за сына, да и едва ли это замужество прибавит ей счастья — тем более что Ричард и в любви, похоже, вел себя почти так же, как в политике, оправдывая свое прозвище «Да-и-Нет»… Так в точности и неизвестно, когда он, благодаря связи с одной из аквитанских девиц, обзавелся незаконнорожденным сыном Филиппом.
Как раз в это время экс-трубадур Бертран де Борн (тот самый, который дал прозвище Ричарду) стал появляться в окружении Генриха Плантагенета, где общался не только с двумя сыновьями короля, но и с его дочерью Матильдой, вышедшей замуж за Генриха Саксонского. Бертран был мелким феодалом; ему принадлежал замок Отфор, сохранившийся до наших дней, несмотря на многократные перестройки, пожары и тому подобное. Это был человек весьма своеобразный, не слишком богатый и довольно безалаберный, зато замечательный поэт и свирепый забияка: живи он на несколько столетий позже, он вполне мог бы стать бравым мушкетером, вроде тех, что заполонили собой сразу и нашу историю, и нашу беллетристику.
