Суррогатную мать, которая родила Соню, нашли быстро. Арсанов, когда ее увидел, чуть дара речи не лишился — здоровенная деваха ростом с него. Он не страдал сексизмом, но метр девяносто пять для женщины как-то чересчур.
По документам в «Эдельвейсе» Лида Швец числилась как донор биоматериала, и Арсанова бросало в дрожь, когда он представлял, что его Сонечка будет на нее похожа.
— У меня малой болеет, ему операция нужна. Вот я и согласилась, — рыдала Лидия, и Тимур дал знак Косте прекращать допрос.
В конце концов виновница здесь только одна, Нина. Остальные, вольные или невольные, всего лишь исполнители.
Лида сдала ДНК-тест, который показал, что биологически она Соне никто, и Тимур на радостях оплатил ее младшему сыну операцию. Лидия выносила его дочь, он даже почувствовал к ней что-то похожее на признательность.
А потом снова начал трясти Нину и ее подружку Ольгу, но те твердо стояли на своем. Яйцеклетки донорские, программа донорства яйцеклеток в клинике абсолютно анонимна, искать биологическую мать Сони бесполезно.
— Ну найдешь ты ее, и что? — спросила Ольга, когда он вволю наорался и наматерился у нее в кабинете. — Будешь взывать к ее материнским чувствам? Ты уверен, что твоя дочь кому-то нужна, кроме тебя? У донорши вполне может быть трое детей, любящий муж, а яйцеклетки она сдала, чтобы купить новый телевизор. Тебе станет легче, если ты об этом узнаешь?
— Я хочу знать, кто она, — уперевшись руками в стол, ответил Тимур. — Хочу убедиться, что с наследственностью моей дочери все хорошо.
— У нее и так все хорошо, Тимур, у нас все доноры перед забором биоматериала проходят полное обследование. Мы сами не знаем, чью яйцеклетку использовали. Думаешь, если бы Нинкины подходили, мы бы стали рисковать?
— Но группу крови же прохлопали, — буркнул Тимур.
— Сама не знаю, как так получилось, — неверяще развела руками Ольга, — кто-то явно ошибся при маркировке. Человеческий фактор, что поделать, разгильдяйство еще никто не отменял.
— Ждешь, что я тебе посочувствую?
— Нет уж, обойдусь.
Арсанов мысленно представил, как по кирпичикам разбирает здание медцентра, выдохнул и ушел. Дочь дороже. Она не должна ничего узнать, никогда. Как и ему незачем знать, как именно добывала его биоматериал Нина.
Они оба обследовались в этом центре, и спермограмма в протокол обследования тоже входила. А может, бывшая жена собирала использованные презервативы, прятала в морозилке и потом везла в лабораторию в сумке-холодильнике. Вот это его точно не интересовало. Больше интересовало, как такое вообще с ним могло произойти.
Тимур не мог поверить, что женщина, с которой он прожил восемь лет, способна на такой бессердечный поступок. Он испытывал невыносимое, жесточайшее чувство вины перед своим ребенком, особенно когда видел молодых мам с детьми. И когда видел, с какой нежностью и любовью те берут на руки своих малышей.
Он мужчина, при всем желании у него так не получится. Как бы он ни хотел.
Его дочь зачали в пробирке, сунули в чужую женщину, которая родила ее и отдала без капли сожаления. Девочке даже отказано в праве узнать, кто ее мама. Несколько раз Арсанов порывался провести следствие и найти донора. Наверное, если подключить знакомых силовиков, у него бы получилось, но…
Опять это «Но». Найти, чтобы что?
Чертова Ольга права. Тимур вдоль и поперек изучил законодательство. Донором вполне может быть рожавшая женщина, у которой трое детей и любящий муж, закон этого не запрещает. А на деньги, вырученные от продажи яйцеклеток, дружная семья давно купила новый телевизор. Или стиральную машину.
И от этого делалось особенно тошно.
Спустя три месяцаОт скатывания в жесткую депрессию спасали работа и ребенок. Ну и родители, конечно. Тимур вообще не представлял, как бы они с Сонечкой выживали, если бы не мама.
Она помогла выбрать обеих нянь, ночную и дневную, ночевала у них, когда няни брали выходной. Отец тоже поддерживал, хотя по большей части морально.
Но все равно Арсанова периодически крыло. Периодически — это поначалу раз в неделю.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
В первый раз накрыло, когда он прочитал в статье об ЭКО фразу: «Выбрав самые активные эмбрионы, доктор-репродуктолог переносит их в полость матки».
Выбрав самые активные? Выходит, Соня была не единственной, над кем эта сука Нина провела эксперимент?
А потом он прочел, что делают с оставшимися эмбрионами после пересадки «самого активного» суррогатной маме, и его затрясло.
В статье говорилось, что их или утилизируют, или передают в донорский банк, «после чего эмбрионы поступают в распоряжение клиники».
ЕГО детей. Утилизировали. Или передали в распоряжение клиники.
Арсанов собрался и поехал в «Эдельвейс».
— Тимур, это такая сложная процедура, оплодотворение «in vitro». Конечно, мы не могли рисковать! Да, эмбрионов было несколько, — Ольга смотрела чуть ли не с возмущением, — из них выбрали лучшего и подсадили сурмаме. Это нормальная практика!
— Куда дели остальных? — прохрипел он.
Он еще по дороге просчитал варианты, как действовать, если окажется, что Нинка заморозила эмбрионы. Срочно отобрать всех. Найти в самые сжатые сроки суррогатных мам. Пересадить все эмбрионы, которые найдутся, даже самого слабенького. Всех до одного.
Потом представил отряд беременных Лидий, которые выстроились перед ним по росту, придерживая животы, и понял, что сходит с ума.
А может проще сжечь клинику? Просто сжечь к гребеням?
Ольга наверняка прочувствовала его настроение, потому что вскочила из-за стола, по стеночке пробралась к стеллажу и достала оттуда папку.
— Так, Арсанов, не дури, — предупредила, подсовывая документ, — вот заявление, подписанное твоей женой.
— Она не моя жена, — зло рыкнул Арсанов.
— Конечно, извини, — поправилась Ольга и еще ближе подтолкнула документ. — Вот. Все эмбрионы по просьбе клиентки были утилизированы.
Тимур закрыл глаза и открыл. Закрыл и открыл.
— Сколько их было?
— Три. Всего три, — поспешно пояснила Ольга, — сначала было пять, два оказались нежизнеспособными. Не смотри на меня волком, это естественный отбор, такое в каждом цикле может происходить внутри женщины, Тимур, ты об этом и знать не будешь.
— А те три? — исподлобья глянул Арсанов.
— Один из них твоя Соня, — ответила Ольга и отвела глаза.
— Ясно, — сказал Тимур и встал.
Взял в углу тяжелую керамическую вазу и запустил в стеллаж. Стол перевернул, монитор и компьютер вышвырнул из окна вместе с беспроводной клавиатурой. Ольга только голову руками прикрывала, забравшись с ногами на диван.
Прощаться не стал, водителю сказал, чтобы вез его к Широкшиным. Нинка, когда его увидела, спряталась в доме и правильно сделала. Но он все равно ее догнал. За шею схватил, чуть не задушил, хорошо, оба Широкшина дома были.
Брат отбирал у него Нинку, старший Широкшин вместе с водителем Тимура пытались его оторвать от бывшей жены.
— Сука, ты моих детей убила, — Тимур рычал как раненый зверь.
— Тихо, Тимур, успокойся, ну? — уговаривал Борис Широкшин. — Ну убьешь ты ее и что, легче тебе станет? Или в тюрьму хочется загреметь? У тебя дочка, о ней думать надо.
— Оставь ты уже ее в покое, — сверкал глазами Глеб, брат Нины. — Ты с сестрой развелся, без денег ее оставил, что ты еще от нее хочешь?
— Ничего, — процедил сквозь зубы Арсанов, стряхивая с себя руки Бориса.
Он и правда ничего не хотел. Убивать Нину тоже не хотел, просто накрыло.
Второй раз накрыло, когда он вычитал, что анонимные доноры не дают согласия на фото, но к их биоматериалу прилагается описание внешности.
— Тимур, я тебя, когда вижу, начинаю заикаться и хочу сбежать через окно, — у Ольги и правда был вид, будто она собирается перемахнуть через подоконник.
— Беги, здесь второй этаж, невысоко, — Арсанов уперся в стол. — Скажи, какая она? Сонина… донор.
Сказать «мама» у него не повернулся язык.
