— Пахнет вкусно… — вдыхаю я запах блюда.
В глубокой глиняной чашке с резными боками, белая маслянистая жидкость с оранжевыми разводами и шариками.
— А что это? На икру красную похоже.
— Лосось в сливках с икрой. Мама раньше всегда готовила. Когда гости приезжали. И я теперь для гостей готовлю.
— Ух ты. Ммм… — тут же выдаю я стон удовольствия, пробуя первую ложку.
Злата передаёт мне черный хлеб, зелень…
Молча едим, встречаясь взглядами.
Она немного расслабляется.
Мне так кайфово, словно в эти сливки было намешано пару ложек дури. Точно ведьма…
— Может вина белого? — словно опомнившись.
— Я за рулём. Спасибо. Лучше чай.
Говорим о каких-то незначительных вещах.
Любуюсь тем, как она двигается, говорит, ест, изредка улыбается.
Моя эйфория и расслабленность мгновенно исчезает, когда она начинает убирать со стола.
Напряжённо смотрю на то, как касается моей ложки, вилки…
Отвратительное ощущение липкого неконтролируемого страха, смешанного с отвращением к себе.
Не сходи с ума, Черкасов. Но ничего не могу поделать, ощущаю себя грязным. И ещё — лжецом, что пришёл в её дом и не ставлю её в известность, не даю ей выбора — не контактировать со мной. Ещё и замуж уговариваю…
На открытом окне в пепельнице наполовину истлевшая и потушенная сигарета. Рядом пачка.
Залипаю на ней взглядом.
— Вы вдвоём здесь живете?
— Охрана ещё…
— Прямо в доме?
— Нет, во флигеле у ворот.
— Ты куришь? — ревность глушит короткой вспышкой. Я уверен, что она не курит!
Да и сигареты крепкие, мужские. Оборачивается, ловят взглядом пепельницу.
— Это деда пачка, — вздыхает она.
Иван Михайлович из больницы не отлучался.
— Кто приобщился? — дёргаю бровью.
— Тиша… — расстроенно. — Совсем слушаться перестал.
Оо…
Отпускает немного.
— Возраст такой, — пожимаю плечами. — Не переживай. В тринадцать все бунтуют.
Складывает с посудомойку приборы.
— Хочешь, я поговорю с ним насчёт сигарет.
— Наверное, пока не стоит. Ему и так сложно принять наше ближайшее будущее. А если Вы ещё начнёте его воспитывать…
— А тебе? Сложно?
— И мне.
Так. А вот сейчас время договариваться, Черкасов.
— А если для тебя ничего не изменится после брака? Так будет проще принять?
— Как это? — разворачивается.
— Допустим, мы распишемся, и поставим наши супружеские обязанности на паузу, позволив себе просто пожить рядом как друзья, узнать друг друга. Несколько месяцев… — осторожно добавляю я.
— Фиктивный брак, имеете в виду?! Нет, Демид, извините. Тогда, у нас с Тишей не будет гарантии…
Снова закрывается, складывая крест-накрест руки.
— Дед всё написал в брачном договоре. Он не будет изменён. Мне нужен нормальный брак и заинтересованный во мне муж.
— Нет, не фиктивный! Мне показалось, я понятно выразился: дать нам время на естественное развитие отношений, без этой спешки с наследником. Несколько месяцев… может, полгода. До того как мы станем мужем и женой не только формально.
— Полгода? Не хотите детей? — пытливо.
— Хочу!
— У Вас женщина есть, поэтому?.. — хмурится. — Зачем же тогда Вы мешаете брату?
— Да нет же! Нет у меня женщины.
— Мужчина? — шокированным шёпотом, распахивая огромные глаза.
— Злата!! — рявкаю я.
— Что? В Москве это говорят не редкость. Так Вы прямо скажите, а то я ничего не понимаю.
— Госпожа Ольховская, угомоните свою буйную фантазию, — зверею я.
— Извините, — закусывает губу.
Странно, наверное, такое предложение из уст мужчины выглядит. Вот и ищет причину.
— Откинь свои дурацкие интерпретации и отнесись к моему предложению — как оно есть. Если мы не станем форсировать, тебе будет комфортнее?
Опускает глаза.
— Да. Конечно. А Вам? — вдруг выстреливает в меня снова пытливым взглядом.
— А я потерплю, — в моем голосе проскальзывает много всякого, что я не успел поймать и блокировать.
Закрываю глаза, пряча за веками всё, что я думаю на самом деле по этому поводу.
— Ради меня?.. — растерянно.
— Ради нас.
— Ладно… спасибо, наверное, за предложение.
Отворачивается и тоже смотрит в окно.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
— Что тебя смущает? — начинаю нервничать я.
— Что смущает?
Неожиданно разворачивается.
— Вы, Демид, и так-то человек холодный… А временами вообще как айсберг… Я еще ничего не сделала, а Вы уже смотрите на меня то ли с презрением, то ли с отвращением.
— Я не холодный, — осаживаюсь я.
С отвращением?.. Считала из взгляда? Я же не на тебя, дурочка!
Отрицательно качаю головой. В груди переполняет болью от её слов.
— Ты ошиблась.
— Да? — хмурясь, ноздри нервно вздрагивают. — Обнимите меня тогда.
Я дергаюсь к ней и тут же торможу. Ступор.
Давай, Черкасов! Объятия — это не заразно! Но… По моей коже идут мерзкие мурашки, и я растерянно замираю, не решаясь.
Отворачивается.
Ну мля… Встаю позади неё, так близко, что чувствую жар её тела. Ощущаю, как она вся трепещет.
Хочется повыть на луну от понимания, что зацелуй я ее сейчас, не оттолкнула бы!
— Но это не значит, что я не хочу, — шепчу ей в затылок. — Очень хочу! Но пусть будет так, ладно?
Настороженно кивает.
— Я могу быть уверенным, что ты определилась?
— Не давите на меня, пожалуйста. У меня и так пара дней всего…
Через ткань топа прижимаюсь губами к плечу.
— Ведьма моя карельская… — признаюсь я ей завуалированно в своих чувствах, вспоминая её вопрос. — Не ошибись!
Вздрагивает.
— Я поеду. Поздно. Спасибо за ужин, Золотинка.
— Папа так звал… — не поворачиваясь.
В груди сжимается от открытых слов, вскрывающих её ранимость.
— Всё хорошо у тебя будет, слышишь?
У меня — не факт. А у неё — да. Я себе это обещаю.
Ухожу, так и не поцеловав. И даже не прикоснувшись к её пальчикам. Ухожу измученным, словно голодным постоял у роскошного шведского стола, но так ничего и не съел. Этот голод мучителен!
— Тихий! — окликаю на улице Тихона.
— Чего? — из темноты.
— Не буянь. Сестра переживает. Людей, которые о тебе переживают надо ценить, понял?
— Ладно… — угрюмо.
Выходит на свет.
Моя рука дёргается для рукопожатия, но я себя тут же торможу, зацикливаясь на чувстве брезгливости к себе. И не тяну ему в этот раз руку. Ухожу.
Глава 9. Кто-то должен
— Злата, солнце, бросай всё! Поехали сегодня на стритрейсинг? Я тебя на самый убойных тачках покатаю… Там отличная туса, народ крутой… Почилим…
Слышу телефонный разговор брата. Двери наших кабинетов выходят на один балкон. И у меня дверь приоткрыта.
В кабинет несёт сигаретным дымом.
— Почему? — разочарованно. — Да? Жаль… Но ты же понимаешь, что это неизбежно случится. Ты ему ничем не поможешь, если будешь скорбеть и сидеть рядом. Поехали, расслабимся. Нет? Ну ладно, окей. Завтра позвоню. Не кисни там, красивая моя…
— Родион!
— Чего? — заглядывает брат.
— Слышишь, тусовщик…
Кидаю подшивку распечаток на стол. Он забыл её за столиком внизу. Заглядывал ли вообще — большой вопрос.
— Ничего, что это конфиденциальная информация и моя интеллектуальная собственность.
— Черт… Извини, брат.
— Ты должен был перелопатить мне всю подборку заводов в Китае, — стучу пальцами по подшивке. — Разослать им наши предложения по поставкам металла. Где?
— Братишка, но металла то нет. Все партии уже на договорах, а новая на таможне.
— А где мы ее хранить будем, когда выкупим? Зачем отдавать огромные бабки за жд тупик, если мы можем просто изменить маршруты вагонов и отправить товар закупщикам напрямую?
— Логично… — уныло.
— Где они?
— Кто?
— Договора с закупщиками!
— Брат… — с виноватой улыбкой. — Я еще не занимался этим.
— А чем ты занимался?!
— Я пытаюсь… обеспечить нам золотишко, чтобы выкупить товар, — разводит руками.
