Кречетников захлопал глазами. Всерьез сержант спрашивает или так…
— Не знаешь? — засмеялся Ниязов.
Андрей продолжал изумленно таращиться. На кого это он намекает? На Ангелину, что ли?..
— Идите на пост! — махнул рукой Ниязов.
Андрей ворвался в будку, сдавленно позвал:
— Ваня!
— Чего тебе?
— Ты про нашего сержанта и Ангелину знал?
— Эх, Андрюша, слышал звон, да не знаешь, где он, — обнажив редкие зубы, засмеялся Легоньков. — Тут, брат, не Ангелина в фокусе событий, а ее сестра. Зимой, в Пилькаллене, Ангелина в шутку дала адрес: незамужняя, учительница. Ниязов написал. Многие же так переписывались. А у них получилось серьезно.
— Он ее к своей матери зовет!
— Ну так что?
— Ничего, здорово говорю. Ниязов с высшим образованием, его сразу демобилизуют… — Андрей вдруг хлопнул ладонями по бедрам. — Умная, чертяка! — воскликнул он в восторге. — О согласии сестры она для поддержания боевого духа написала?
Легоньков достал кисет, оторвал бумагу для цигарки.
— Ребенок у ее сестры есть, вот что, — проговорил он медленно. — Она сироту взяла. В детский дом отдавать не хочет. Ангелина и написала, чтобы, значит, он обдумал…
— Какое это имеет значение, — Андрей беззаботно пожал плечами. — Кто-то сирот должен растить?
— Да ведь чужой…
— Какой чужой? Может, нашего Гусева или, скажем, Остапенко! Они семейные были.
Легоньков прикурил от зажигалки, выпустив дым, сказал:
— Это, конечно, правильно.
Кречетников взглянул на дорогу, вздохнул и попросил старшего сержанта:
— Дай табачку на закрутку…
11
Утром перед очередным перевалом попали в пробку. Путь забило надолго. Впереди стояли бесчисленные автомашины, тягачи, самоходки. Перевал брали с помощью тракторов, отцепленных от тяжелых пушек. Мелкие орудия, полковые минометы, полевые кухни поднимали в гору на руках.
Выбраться из остановившейся лавины машин, поискать другой путь не было никакой возможности. Куда свернешь, когда и справа и слева отвесные склоны. Зенитчики опустили плиты своих тридцатисемимиллиметровок и задрали стволы орудий вверх. Солдаты то и дело поглядывали на небо — не нагрянула бы вражеская авиация.
Лесин и Кречетников ушли вперед, завели разговор с шоферами стрелковой дивизии. Как обычно, «махались» личным солдатским имуществом.
Только Андрей успел поменять кожаный кисет на непочатую пачку махорки, как появился капитан в сопровождении двух старшин. У капитана было злое лицо и решительные манеры. Он собирал солдат и направлял их вперед, к крутому участку подъема. Андрей благоразумно умолчал об автономии армейского поста ВНОС: в этой нервной обстановке бездельник мог свободно заработать по физиономии. Как шофера, Лесина оставили в покое. Кречетников же вместе с другими солдатами полез на склон. Ноги скользили на камнях. У японцев ботинки были с медными шипами. Наши солдаты довольствовались кирзовыми сапогами на резиновой подошве.
На Андрея вдруг повеяло старым, пехотой. В роте ВНОС, если сравнить, они вели аристократический образ жизни: в основном болели зады, а не ноги.
Но и в пехоте не все было плохо. Там ценилась удаль, больше предоставлялось простора для личной инициативы, быстрая смена окружающих людей вырабатывала широкую общительность. Уметь приноравливаться к любым обстоятельствам пехота приучала в первую очередь.
Обойдя колонну, солдаты вышли к крутизне. Мимо на руках пехотинцев, артиллеристов, связистов в гору плыла боевая техника. Дорога напоминала муравейник, но муравейник зло и нетерпеливо гудящий.
Андрея поставили к запыленному «оппелю». Внутри этого шикарного трофейного лимузина в беспорядке лежало имущество нескольких старших офицеров. Сами они пыхтели, упираясь руками в лакированный кузов.
Андрей солидно крякнул, нажал плечом, и руководство операцией сразу перешло к нему.
— Не отпускай, майор! А ну, товарищи офицеры! Еще взяли… раз-два!..
В это время что-то вдруг изменилось. Кто-то энергично начал наводить в муравейнике порядок. По склону горы, на которую карабкались люди и машины, прошел как бы электрический импульс. Кухни и «газики» стали сворачивать в сторону, освобождая дорогу тягачам и «студебеккерам».
Кречетников окликнул нескольких освободившихся солдат, и с их помощью «оппель» благополучно вкатили на седловину горы. Оглянувшись, Андрей присвистнул: сверху подъемчик выглядел еще более внушительно.
Офицеры и солдаты вдруг вытянулись в струнку. К «оппелю» подходила группа офицеров. Впереди шагал черноглазый, с маленькими усиками человек в зеленом комбинезоне и без погон и в генеральской фуражке. «Из наших, с Третьего Белорусского», — тотчас определил Андрей. Генералы этого фронта подражали покойному Черняховскому, постоянно носившему комбинезон.
— Чья? — спросил генерал, ткнув пальцем в машину.
— Четвертого отдела двести шестьдесят второй! — отрапортовал полный майор.
Глаза генерала иронически сузились.
— Горючее лишнее? — Ткнул пальцем в сторону: — Туда.
Офицеры поспешно вытащили из «оппеля» свои вещи.
Шофер вскинул на спину вещевой мешок.
— Ваш батя? — кивнув в ту сторону, куда направился генерал, спросил Кречетников.
— Не узнал, что ли? Сам комкор, — отозвался шофер.
Трижды Андрей спускался с горы и поднимался на нее, упираясь плечом или руками в железные борта. Пот ел глаза и попадал в рот, лицо почернело от пыли.
Наконец, и Лесин въехал на седловину. «Шевроле» втащил трактор. Ниязов, Легоньков, Кокорин, Елпанов и Колобов помогали «доджу» с «сорокапяткой», ползшему следом.
— Прокантовались, филоны? — сердито приветствовал товарищей Андрей.
Легоньков с ухмылкой тронул его мокрую спину.
— Ишь пот-то пролил за весь пост. Куда уж нам…
Подошли покурить в компании пехотинцы. Что пришлось перенести им в открытых машинах под палящим солнцем, прижатым на скамьях друг к другу! Лица были обожженные, руки в ссадинах.
Не малую часть пути они прошли и ногами, когда машины лишь порожняком едва-едва вползали на сопки. Солдат с потрескавшимися губами и красными распухшими веками, ни к кому не обращаясь, начал рассказывать:
— Два брата у нас в роте, Федоровы. Постарше которого Василием звать. Помладше — тот Роман. Его, младшего, только весной и в армию взяли, в Монголии братья встретились. Командир полка в одну роту их определил, в нашу, значит. На привале Роман свою флягу потерял. Может, и не потерял, а не стерпел, выпил воду-то и флягу бросил… После мучается — вот-вот упадет… Шесть случаев у нас было с солнечным ударом… Василий, конечно, заметил про братана-то, поделился водой. Потом оба мучаются… Тут командиру роты про это доложили. Отругал он Романа-то, а Василию говорит: «На тебе мой запас». И свою флягу отдал. Сутки во рту глотка не было, у ротного-то… Солдаты хотели по манерке ему собрать, запретил: «Не сметь, — говорит, — я еще в Днепре на всю жизнь напился, когда форсировали его…» А самого тоже уже качает. Тогда комбат подъехал и — ему: «Приказываю мою флягу взять!» Вот как было-то…
Откуда-то вынырнул Ниязов, сообщил:
— Впереди линия японской обороны!
Андрей попросил Лесина слить ему и быстро вымылся до пояса. Воду они теперь не жалели.
Когда все заняли свои места, Лесин осторожно повел машину под гору. В будке установилась атмосфера некоторой напряженности. Колобов выдвинул на середину ящик с патронами. Те, у кого диски в автоматах были неполными, зачерпнули из ящика по горсти, Легоньков достал коробку с детонаторами и ввинтил запалы в «лимонки». Одну он протянул Андрею. Тот прицепил ее к поясу.
Диск Андрей тоже перезарядил. Потом вытащил из мешка сухарь и стал грызть, поглядывая в открытую дверь.
Хинган развертывайся во всей своей мощи. Горы не возносили вершины под самое небо. Округлые громады подавляли не высотой, а массивностью. Выглядели они величественно и жутковато.
Андрей думал о том, что по этой же дороге придет ротный пост. На перевале, который они осилили с таким трудом, Нина тоже будет надрываться, толкая машину. Слушать радиоволну на марше — тоже не сахар. Дежурные радистки, как цепью, привязаны наушниками к приемникам. То ли дело радистам на постах. Вон Легоньков с Елпановым и рации не включают. В этой тесноте Лесин умудрялся обогнать впереди идущих.
Отползавшие назад машины артиллеристов и пехотинцев двигались на фоне буро-серой горы. Несколько раз в ее щербинах показывались небольшие купы деревьев. Выступы розового камня казались впившимися в гору гигантскими осколками.
Внимание вносовцев привлек открытый «виллис». Он ехал впереди колонны гаубиц. Когда Лесин обогнал его, «виллис» тоже увеличил скорость. Рядом с шофером сидел юный лейтенант в фуражке с прямым козырьком, наверное, полученной еще в училище. В руке он держал красный флажок. На заднем сиденье помещались еще два офицера.
