Просперо покачал головой. На его губах играла улыбка, но взгляд был отрешенным и устремленным в себя.
– Ах, нет, – сказал он, – мне жизнь необходима. Есть три вещи, которые я должен сделать, прежде чем умру.
– Вы сделаете их, если вам предначертано. Но мертвому все равно, сделает он что-нибудь или не сделает.
– Мне – да, но другим не все равно.
– Вы сделаете не то, что собираетесь, а чего желает Аллах. Что предначертано, то и сбудется.
– Я думаю, что Аллах, должно быть, предначертал мне совершить именно эти три дела. Так что я благодарен ему даже за ту жалкую жизнь, что влачу здесь у весла.
Почти месяц Просперо трудился в неаполитанских водах. Это было время беспримерных тягот и невзгод, дорого обошедшихся могучему и полному жизни организму. Вдобавок на его долю выпали унижения, самым малым среди которых была плеть надсмотрщика, время от времени прохаживавшаяся по его плечам. Дело в том, что Ломеллино, не позволив пороть его из личной неприязни, ничего не мог сделать, если надсмотрщики раздавали удары направо и налево, когда галере нужно было развить высокую скорость.
Так прошел почти месяц, и наконец прибыли долгожданные венецианские галеры под командованием Ландо. Первоначально предполагалось, что они усилят флот генуэзцев, теперь же выяснилось, что галеры прибыли ему на смену. В день их появления пришла быстроходная фелюга из Генуи, доставившая письма и приказ для Филиппино немедленно возвращаться. Филиппино был рад этому. Две завистливые соперницы, Генуя и Венеция, терпеть не могли друг друга, поэтому союз с Францией Филиппино рассматривал как досадную неизбежность. Содержавшиеся в письмах Андреа Дориа дополнительные указания были таковы, что Филиппино счел необходимым пригласить в шатер маркиза дель Васто. Послал он за ним с неохотой. Отношения с этим наиболее прославленным из его пленников, начавшиеся столь неблагоприятно, так и не улучшились. Указания господина Андреа были столь же определенными, сколь и ошеломляющими.
Дель Васто прибыл на зов немедленно. Его манеры были спокойны и изысканны.
– Настоящим мне приказано, – объявил Филиппино, похлопывая по разложенным на столе бумагам, – немедленно возвращаться в Геную со своими галерами.
– Ах! – На смуглом благородном лице дель Васто мгновенно появилось настороженное выражение. – А как же блокада?
– Для этого хватит венецианцев. – Тон Филиппино был нарочито непринужденным. – В любом случае осада не может продолжаться долго. Если в Неаполе голодают и мрут от чумы, то и Лотрек не в лучшем положении. Чума поразила и его лагерь. Похоже, она охватила всю Италию. Я слышал о заболеваниях и в Генуе. Я предупреждал Лотрека, чтобы он не задевал стоков, когда начнет отрывать полевые укрепления, но он не прислушался к моим советам. Самонадеянный всезнайка, как все французы.
В ответ на этот неожиданный выпад в сторону французов дель Васто вздернул брови, но промолчал, позволив Филиппино продолжить тираду.
– Теперь он сам может убедиться, что вода разлилась повсюду, пошла гниль и начала отравлять воздух. И все это в здешнем климате! Я говорил ему, что с неаполитанским летом не шутят! Но француза ничему не научишь. Слава богу, кажется, мой дядя наконец это понял.
– Ах! – вновь произнес дель Васто. – Можно мне сесть? – Он прошел вглубь каюты и опустился в кресло. Естественно, он был безоружен, но облачен в великолепный ярко-желтый шелковый костюм с модными буфами на рукавах. Его талию перехватывал пояс, отделанный гранеными изумрудами. Ему было разрешено выписать из Неаполя платье, деньги и все, что душе угодно, а также получать приходившие туда на его имя письма.
Говорил он очень спокойно.
– Итак, мессир Андреа наконец понял, что служит не тому хозяину.
Филиппино ощутил первый прилив тревоги.
– Это еще не значит, что он решил поменять хозяина.
– Надеюсь, что к тому идет. – Дель Васто источал холодную учтивость, повергавшую в замешательство не столь утонченного генуэзца.
– Это от многого зависит.
– Вот как? От чего же именно?
Филиппино подошел к столу.
– У меня есть письмо для вас. Для начала прочтите его.
Маркиз взял письмо, распечатал и углубился в чтение. Когда он поднял глаза, взгляд его был спокоен и серьезен.
– Мессир Андреа не просит меня ни о чем таком, что я не был бы готов совершить во имя императора.
– Во имя императора? Будем говорить начистоту, синьор. Уполномочил ли вас его величество посылать моему дяде такие предложения, которые, насколько я понимаю, вы уже отправили ему?
Дель Васто извлек из-за пазухи письмо, развернул и протянул Филиппино.
– Это почерк его величества. Я получил послание неделю назад. Как видите, мне даны все полномочия. Вы удовлетворены?
– Да, если вы готовы твердо поручиться, что его величество согласится с вами. – Филиппино свернул письмо. – Мой дядя проявляет настойчивость. Прежде всего его интересует вознаграждение и остальные деньги. Вы знаете, сколько он просит.
– Немало. Но император неимоверно щедр. Он не скупится в расходах на своих генералов, как это делает благородный король Франции, тратясь большей частью на распутство и тому подобное.
– Кроме того, есть военная добыча, трофеи и пленники. Король Франции требует всех людей и свою долю захваченного добра.
– Император не занимается крохоборством. Мессиру Андреа достанется целиком и то и другое.
Филиппино кивнул, хотя озабоченное выражение не сходило с его лица.
– Остается вопрос о Генуе, и это серьезное затруднение.
Дель Васто улыбнулся:
– Настолько серьезное, что я полагал, именно с этого вы и начнете.
Филиппино встревожился. Ему не понравились ни пренебрежительные нотки, слышавшиеся в тоне дель Васто, ни презрительное выражение его красивого бронзового лица. Вдобавок дель Васто, похоже, уж слишком много знал. Сейчас Филиппино как раз и хотел прощупать, далеко ли простирается это знание.
– Для меня не секрет, что именно жадность французов не позволила мессиру Андреа сдержать обещание, данное генуэзцам. То самое обещание, которое побудило их принять опеку короля Франции. Его христианнейшее величество оказался, вопреки заверениям вашего дядюшки, вовсе не чурбаном. Напротив, он повел себя как алчный медведь, так что положение вашего дядюшки в Генуе осложнилось и стало, я бы сказал, опасным. Похоже, что моя осведомленность удивляет вас, мессир Филиппино. А ведь удивляться здесь нечему. Без этих сведений я вряд ли рискнул бы предпринять столь щекотливые переговоры. Меня вдохновило именно сознание того, что мессиру Андреа необходимо очистить свое имя в глазах жителей Генуи. Потому что он, конечно же, никогда не добьется этого, если останется на службе у короля Франции.
– Не стоит слишком далеко заходить в своих предположениях. – Резкий тон Филиппино выдал его досаду. – Могу сказать вам следующее: мой дядя не заключит никаких союзов с теми, кто не признает полной независимости Генуи.
– Ни один умственно полноценный человек и не потребует от него столь опасного шага.
– Он думает не об опасности, он думает о Генуе.
– О да, конечно.
Филиппино бросил на дель Васто острый взгляд. Неужели этот любимчик императора позволил себе издевку?
– Республика, – задиристо добавил он, – должна быть освобождена от всякой иностранной зависимости.
– Я понимаю, но если ее не освободит император, то этого не сделает и никто другой, ибо больше на это ни у кого не хватит сил.
– Вопрос стоит так: станет ли император ее освобождать? Именно от ответа на этот вопрос зависит судьба соглашения. Я должен сказать вам без обиняков: если его величество не гарантирует независимости, никакого соглашения между нами быть не может.
– Для императора Генуя не более чем плацдарм. При условии, что ему будет предоставлена свобода использования порта, генуэзцы могут сколь угодно наслаждаться самоуправлением. И он позаботится, чтобы никто им не мешал.
– И еще, не должно быть поборов с республики на содержание императорских войск в Италии.
