У него оказалась очень приятная улыбка. Лишенная всякой официальности. Домашняя, располагающая.
В ответ на это наблюдение легкомысленной части меня, другая я еще сильнее поджала губы, снова превращаясь в деловую фурию.
— Знаете, — неизвестно зачем заявила эта фурия, — Вы ведете себя так, будто боитесь чего-то.
Фурия не сводила глаз с лица хозяина кабинета, видимо рассчитывая, что её взгляд заставит его немедленно раскаяться и признаться в чем-нибудь ужасающем.
— Действительно боюсь, — ничуть не смутившись моего замечания, сообщил Шумилов, — Боюсь необходимости впустую расходовать время. Знаете, какое количество графоманов мечтает поделиться новыми задумками с издателем литературного журнала? Знаете, сколько времени уходит на то, чтобы объяснить им, кто занимается отбором рукописей для печати?
— А кто? — неожиданно для самой себя спросила я.
— Редактора полос, — явно раздражаясь, ответил Шумилов и вдруг перешел на повышенный тон, — А вы что, пробрались ко мне под видом детектива, дабы побеседовать о каких-нибудь своих рукописях?!
— Упаси Боже! — категорично заявила я, снова навеки хороня всколыхнувшиеся было в душе литературные амбиции, — Я действительно детектив.
Похоже, Шумилова крепко достали желающие напечататься, потому что, услышав, что я не из них, он сразу успокоился. Зазвонивший тут же телефонный аппарат заставил издателя снова насторожиться.
— Извините, — кинул он мне, и погрузился в решение будничных рабочих проблем. Я так усердно пыталась не подслушивать этот телефонный разговор, что до сих пор могу дословно воспроизвести весь текст издателя. Вот так вот странно устроена моя память: самопроизвольно записывает в себя именно то, о чем я стараюсь забыть, и крайне безалаберно относится к хранению важной для меня информации.
— Значит, вы не какой-то там автор, — вернулся к нашей теме Шумилов, положив трубку, — Просто не вполне уравновешенная особа, — будто бы сам себе произнес он, — А, собственно, чего еще ждать от посланниц Зинаиды. Ладно. Это существенно облегчает дело.
— Это я неуравновешенная?! — совершенно неуравновешенно возмутилась я, но потом быстро взяла себя в руки, — Не выдумывайте. Я совершенно нормальна. Просто сегодня выдался довольно тяжелый день. Сначала все эти странности в театре, потом преследующий нас с сестрой огромный детина-Глухонемой. Теперь еще вы…
На месте Шумилова я бы обиделась на пренебрежительную интонацию последних слов. Но его заинтересовало другое.
— Детина-Глухонемой?! Гнался? О чем это вы?
— А, дурацкая история… Долго рассказывать.
— Вы уж потрудитесь.
— Просто мы с сестрой чуть не зашли в этот «Музей одного литератора». Но все-таки не зашли. А когда уже вышли, за нами погнался их глухонемой, чтобы вручить мне книжку этого литератора.
Шумилов смотрел на меня так, будто я вдруг начала представлять собой угрозу для общества. Похоже, последние мои слова окончательно разуверили его в моем психическом здоровье.
— А как вы, скажите на милость, нашли этот музей? Откуда вы вообще о нем узнали? — тоном разоблачителя поинтересовался Шумилов.
— Мы прятались в нем от дождя, — я искренне не понимала, что удивительного в моем посещении музея, — А вы что подумали?
— Прятались от дождя?! — подозрительно прищурившись, прошептал Шумилов, — То есть, вы знакомы с Хомутовым и зашли к нему, когда начался дождь… А там как раз находился этот Детина, да?
— Нет! — растерялась я, — Детина пришел позже. Когда начался дождь, мы с сестрой зашли в подъезд, наткнулись на музейную вывеску и решили исследовать экспозицию. А Хомутова я не знаю. В глаза никогда не видела. Разговаривала только с работником его музея…
— Маленький, черненький. Бесконечно галантен. Глаза чуть на выкате, темные…
— Точно.
— Это Хомутов, — Шумилов вдруг перестал подозрительно щуриться и, издав странное, «б-р-р» замотал головой так, будто пытался избавиться от какого-то наваждения, — До чего же странно всё складывается. Неужели, этот тип действительно устроил у себя дома музей самого себя?
— Он сумасшедший? — с робкой надеждой хоть как-то удержать мир в привычных рамках, поинтересовалась я.
Если кто-то не вписывался в принятые мною понятия о жизни, он непременно должен был оказаться психически больным. Иначе больными пришлось бы признать мои понятия.
— Нет. Просто шутник. Талантливый автор и талантливый шутник. Правда, не для широкой публики. Отсюда масса материальных проблем и клоунада, иллюстрирующая попытки разрешить их.
— Жаль, что я отказалась от экскурсии. Оплаты стоит сама идея.
Издатель, казалось, не расслышал. По крайней мере, ожидаемого одобрения, связанного с моим умением ценить красивые идеи, на его лице не отразилось. Я даже немного обиделась. Впрочем, чему удивляться? Сама виновата.
«М-да, похоже, отныне приятное впечатление и я — вещи несовместимые. По крайней мере, для г-на Шумилова. Жаль. Подобное мнение могло бы развиться у него значительно позже, и развиваться значительно романтичнее», — вновь заговорила легкомысленная часть меня.
«И как, спрашивается, такие мысли связаны с исчезнувшими девочками!?» — укоризненно поинтересовалась у неё остальная я.
— А что вы там говорили о глухонемом? Гнался, чтобы вручить книгу? Это забавно, да? Расскажите подробнее, будьте добры, — беззаботным тоном поинтересовался Шумилов.
Именно эта его беззаботность заставила меня окончательно прийти в себя. О каком «забавно» мы говорим? О каких «отличных идеях»? Зачем теряем время на обсасывание потешных моментов из происшедшего? Можно ли позволять себе такое, когда нужно говорить о деле?
— В другой раз. Об этом я расскажу вам позже, — холодно ответила я, чувствуя, что снова перебарщиваю с этим своим торжественным хладнокровием, — Давайте перейдем к делу.
— То есть, — лицо Шумилова стало вдруг серьезным, — Вы отказываетесь объясниться со мной по поводу глухонемого?
В голосе собеседника отчетливо слышалась едва сдерживаемая ярость. Ну вот! Я, конечно, знаю, что умею выводить из себя даже самых спокойных людей. Но чтобы так быстро и незаметно для самой себя… Это рекорд.
Изо всех сил я старалась не выдать посетившей меня по таклму поводу растерянности. От этого ответ прозвучал слишком резко и самоуверенно.
— Ну почему же отказываюсь, — чеканя слова, проговорила я, — Просто, всему своё время. Сейчас я хотела бы получить ваше согласие на моё…
— Верните девочек, — шепотом перебил собеседник, глядя прямо мне в глаза.
Несколько секунд я осмысливала услышанное. Потом осознала, что победила. Согласие на моё участие в деле получено. Просьба приступить к расследованию прозвучала.
— Верну, — подчиняясь установившемуся ритму беседы, лаконично ответила я. Потом опомнилась, — Точнее, постараюсь вернуть. Сделаю всё от себя зависящее…
Отчего-то я не испытывала должного прилива сил от того, что таки добилась доверия Шумилова. Что-то во всем этом разговоре казалось недосказанным, недопонятым, глупым…
— Сколько? — все еще не сводя с меня глаз, поинтересовался Шумилов.
— Двоих. Точнее постараюсь двоих, сделаю всё от себя…. — я запнулась, наткнувшись на почти физически ощутимые потоки гнева, исходящие от издателя. Кажется, он спрашивал не о количестве девочек, которых я обязуюсь найти… А о чем? — А… Вы о деньгах? Пока не знаю. Все зависит от затратности мероприятий. Без согласования бюджета с вами, естественно, ничего предпринимать не буду. Сразу вы оплачиваете только текущие расходы, если таковые появляются. За работу предоплаты не беру. Справлюсь — тогда рассчитаетесь.
Шумилов, наконец, перестал сверлить во мне дырку глазами.
— Довольно интересный метод финансирования, — спокойным тоном произнес он, — Что ж, если вы все-таки назовете мне цифру, на которую я должен буду рассчитывать, и если она меня устроит… То будем, г-хм, сотрудничать. Я правильно назвал наше взаимодействие?
Я кивнула, не вполне понимая суть его вопроса.
— А теперь мне хотелось бы поговорить о вашей дочери, — я, наконец, перешла к делу, — Вы знаете, что сегодня она ушла из театра? Сказала Зинаиде Максимовне, что боится, и не станет больше приходить на репетиции.
Шумилов вдруг тяжело вздохнул и, издав уже привычное для меня «Б-р-р», приложил ладонь ко лбу.
— Ничего не понимаю, — в конце концов, соизволил высказаться он.
— Может, как-то конкретизируете? В чем именно вы ничего не понимаете?
— В вас, в Ксении, в Зинаиде…
— Не расстраивайтесь, — решила подбодрить собеседника я, — Все мужчины ничего не понимают в женщинах. И прекрасно себя при этом чувствуют.
Шумилов не удостоил мою последнюю фразу вниманием. В этот момент снова зазвонил телефон, но уже другой. С самого начала я удивилась, заметив на столе у Шумилова несколько телефонных аппаратов. Теперь ситуация прояснялась.
