Победа! Ура!
— Это устроит их! — радостно восклицает Руаи.
— Я покажу вам комнаты, — предлагает наша новая хозяйка.
— Пригласи моих друзей, — прошу я малыша. — Пусть захватят вещи.
Я следую за супругой пастора в заднюю часть их длинного дома. Конечно же, это не люкс! Полусгнившие деревянные стены, через щели и дыры которых можно видеть все, что происходит в соседней комнате. Что-то подобное мне приходилось видеть в Гренландии и в Африке. Деревянные дома в захолустьях везде одинаковы.
Женщина открывает мне двери двух расположенных одна против другой комнат и ждет моего решения.
— Очень хорошо. Могу ли я узнать ваше имя?
— Иви.
— Очень приятно. Меня зовут Антуан.
Она повторяет с очень милым акцентом.
— Ане-ту-ан?
— Точно, — хвалю я ее и добавляю: — Цвет ваших губ похож на цвет спелой малины. Уверен, что и вкус у них такой же!
— Вы думаете?
— Я уверен.
Однако надо попробовать. Ошеломляющее впечатление! Я прошу разрешения попробовать еще раз. Она не отказывается.
— Я после вас, если что-нибудь останется! — гремит за моей спиной бас Толстяка. — Скажи, шеф, это что, дом пастора или бордель?
ГЛАВА ВОСЬМАЯ
Праздник начинается с иллюминации. Каждый дом был украшен гирляндой розовых ламп и множеством ярких картонных сердец, пробитых символической стрелой.
Громкоговорители радуют жителей города и его гостей оглушительной музыкой, терроризирующей уши.
Сначала по улице проходит группа юных барабанщиц, за ними следует духовой оркестр, который сменяет толпа ряженых с красными носами и разрисованными белой краской лицами. Масса американских флагов!
Процессия останавливается у скамейки. Хор исполняет гимн любви, сочиненный местным композитором Шарлазом Навуром, аргентинцем по происхождению. Что за голоса! Что за мелодия! Она выжимает слезы из глаз.
Влюбленные образуют длинную очередь, чтобы посидеть несколько минут рядышком на волшебной скамейке, где обмениваются поцелуями под шквал аплодисментов зрителей.
После завершения торжественного обряда почитания скамейки, все участники праздника расходятся по лавкам, торгующим алкогольными напитками и сладкими водами. Начинается жертвенное возлияние, которое очень скоро переходит в коллективную пьянку, а немного позже превращается в пьянку «по-черному».
Глядя через окно на разгулявшуюся толпу, Иви говорит мне, что не выносит алкоголь, что находит его действие ядовитым и вредным, и что пастор такого же мнения, но только вот его сан требует от него постоянного участия в народных гуляниях, иначе отвернется паства.
Иви начинает будить мужа: пришло время выходить в народ. Сначала шоковая терапия: черный кофе с нашатырем, затем стакан бурбона с соком двух лимонов. После чего Марти принимает холодный душ, бреется и уходит на охоту за душами. Иви представила меня пастору, но тот только скользнул взглядом, оставаясь абсолютно равнодушным к квартирантам.
Я вижу, как пастор присоединяется к подгулявшей толпе, в которой уже маячат и мои компаньоны.
В доме мы остаемся одни и целая ночь в нашем распоряжении. Я так облегченно глубоко вздыхаю, что наверняка одного бы выхода было достаточно, чтобы надуть камеру бульдозера.
— Я опущу шторы, — говорит хозяйка, — эта какофония становится невыносимой. Как можно участвовать в таком гнусном карнавале? Дебильный народ!
Я сажусь на диван, на котором совсем недавно храпел ее муж, и протягиваю к ней руки. Она садится рядом и кладет свою голову на мои колени. Я нежно поглаживаю ее лицо, потом целую. Она отвечает.
— Франция, как это прекрасно, — шепчет она, прикрыв глаза ресницами.
Я принимаю ее слова на свой счет и перехожу к более решительным действиям.
— My God! — вырывается из ее груди.
За окном, кажется, город сошел с ума. Шабаш дьяволов в Морбак Сити продолжается!
На некоторое время я погружаюсь в сон.
Спасает меня то, что дом пастора деревянный. Скрип половиц под осторожными крадущимися шагами вырывает меня из сна: Сан-Антонио всегда спит чутко!
— Ш-ш-ш! — закрываю ладонью рот своей хозяйке, ей, правда, удается еще шепнуть «My God», но уже по другому поводу.
У меня ничего нет под рукой, кроме хитрости. Я вскакиваю с дивана, хватаю со стола бюст Вагнера и становлюсь немного в стороне от двери.
Шаги приближаются. Я уже слышу дыхание ночного посетителя. Приподнимается дверная ручка, створка двери приоткрывается. Осторожно, волчим шагом, неизвестный входит в комнату. Клоун! Самый настоящий клоун! Оглядев комнату, он так же медленно начинает подходить к кровати. Женщина молчит. И тогда твой Сан-Антонио одним прыжком настигает пришельца и, держа немецкого композитора за шею, наносит визитеру удар по голове.
Правда удар пришелся по ключице, так как клоун в последний момент отклонил голову в сторону.
Мраморная статуэтка перебивает бандиту ключицу. Он роняет пистолет, — я ударом ноги отправляю его под кровать. Вскрикнув от боли, парень дает задний ход. Я не успеваю за ним. Когда я подбегаю к двери, он уже выскочил на улицу и сел в поджидавшую его машину. Машина срывается с места, лишив меня всяких надежд на то, что удастся схватить негодяя. Я думаю, что это была всего лишь завязка наших с ним отношений.
Я возвращаюсь в дом. Жена пастора считает, что это был ночной грабитель, так как такое часто случается в Морбак Сити во время праздника скамейки.
Я поддерживаю ее версию, хотя сам совершенно иного мнения.
Физические нагрузки требуют восстановления сил. Иви предлагает маленький ужин. Я соглашаюсь на большой и заглядываю в холодильник. Полная катастрофа!
— Чтобы вы хотели, мой darling[10]? — спрашивает она.
Но в минуты отчаяния я привык брать инициативу в свои руки.
— А может, я сам приготовлю, свет моей жизни?
Она с радостью хлопает в ладоши.
Я собираю все, что есть съедобного в холодильниках священника. Ужин получился великолепный. Я отдаю предпочтение джину, она же пьет вино. После ужина я достаю фотографию несчастной Мартини Фузиту и начинаю рассказывать легенду о том, что мать девушки не получает никаких вестей с тех пор, как дочь сменила Париж на Калифорнию. Эту фотографию она прислала матери из Морбак Сити.
Иви всего несколько секунд рассматривает фотографию и сообщает:
— Я узнала ее. Но в последнее время эта девушка не бывает в нашем городе.
Дорогая Иви, это же сам Господь, великий и могучий, привел меня под крышу твоего дома!
— Не можете ли вы мне рассказать что-нибудь о ней, милая потаскушка?
Ты, конечно, догадался, что последние слова я произношу по-французски!
— Она приезжала в Морбок Сити в течение нескольких лет.
— И подолгу она бывала здесь?
— Мне кажется, что она приезжала утром и вечером того дня уезжала обратно.
— Она приезжала в гости? К кому?
— К швейцарскому ковбою!
Мои глаза расширились до размеров автомобильных фар.
— Швейцарский ковбой? — Зачарованный, я повторяю эти два слова, так как в душе был все-таки поэтом.
— Сердце мое знойное, расскажите же скорее мне о нем, да побольше, — щебечу я.
— Это пожилой человек, швейцарец по происхождению. Он живет в наших местах уже несколько десятилетий. Назвали его ковбоем из-за одежды, которую он носит, кажется, не снимая: ковбойскую шляпу, замшевую куртку с бахромой, мексиканские сапоги. У него длинные усы, острая бородка. Оригинальный, правда?
— Чтобы не сказать — странный.
Она рассмеялась.
— Будем снисходительны!
— Значит, моя юная кузина наносила ему визиты?
— Да, я часто видела их вместе, когда она приезжала сюда.
— А где живет этот странный человек?
— В нескольких милях на запад отсюда. Он купил небольшое полуразрушенное ранчо в пустыне. Привел его в порядок и живет там в полном одиночестве. Иногда приезжает в Морбак Сити за продуктами, но долго не задерживается. Загружает свой джип и отправляется в обратный путь, словно монах в свой монастырь.
— Как его зовут?
— Я не знаю. Для нас всех он — швейцарский ковбой.
— Как можно добраться до него?
— За отелем дорога уходит в пустыню. Через две мили справа увидите в стороне от дороги небольшой домик. Проехать мимо него не удастся, так как это единственное сооружение, где есть несколько деревьев и кустарник.
— На чем можно добраться туда?
— Пешком. Или на попутной машине. Это совсем недалеко.
Я снова смотрю на фотографию. Эта толстая и грубая волосатая рука на ее колене... Любовники? Родственники? Что за странные узы связывали их? И почему она приезжала сюда именно в первую пятницу каждого месяца? Почему свои визиты она считала тяжким долгом?
Я помогаю убрать со стола. Что дальше? Снова ложиться в постель? Чувствую, что не с чем. Спать? Но тогда, прежде чем сомкнуть глаза, надо обязательно чем-то заткнуть уши!
