и убивали их. Но куда там. Витольд Львович — дворянского имени, Ковчег все же. Мих тут подумал, что, может, потому только дворяне магией и обладают, что воспитаны самым замечательным образом, и свои способности на низменные потребности не используют.
— Приехали, Ваше благородие, — повернулся извозчик.
Пролетка встала перед широким двухэтажным зданием с потертыми дверьми. Мих попытался было прочитать табличку, но Витольд Львович уже расплатился со свойственной ему быстротой, которую теперь орчук хотя бы мог объяснить.
— Ну давай, Михайло, посмотрим, что это за аховмедец такой был, Рее Ол Дейн.
***
Извозчик натянул поводья, издал губами звук «тпру» и остановил экипаж. Хотел обернуться, но рука, облаченная в черную перчатку, прервала его, упершись в щеку.
— Ну, не балуй. Предупредил же.
Голос был неприятный, низкий, совсем не подходящий облику пассажира. Точнее уж, фигуре, плотно закутанной с ног до головы в дорожный плащ, которую все же удалось разглядеть при очередном лихо закрученном повороте. Росту невысокого, точно гоблинец, эльф худой (хотя такого не бывает) или карла человеческая, но в руках сила недюжинная. И ловкости был необыкновенной: так быстро в повозку вскочил да ткнул под ребра, приказал не останавливаться и следовать «за господином в пролетке».
Та, кстати, уже с минуту как остановилась. Высокий господин поговорил с извозчиком, дал ему денег и вместе с орчуком, наряженным не иначе как в мундир (для смеху, что ли?), вошел в здание. Извозчик тут же почувствовал, как клинок, который он ощущал под ребрами всю дорогу, исчез.
— Ваше Высокоблагородие, — перестраховался ванька, сразу повысив незнакомца аж до шестого чина. — Как и просили, впоследовали за пролеткой. Она, вона что, уезжает. Вы расплатитесь — и уж тоже…
Под ребра опять уперлось твердое и неприятное, заставившее извозчика замолчать.
— Жди.
И без того день был жаркий, а от постоянного напряжения рубаха на извозчике вся вымокла. Десятки дум уже перебрал, поклялся себе не стоять больше у Захожей слободы. Да, пускай иногда богатые иноземцы встречаются, которые города не знают, вози их кругами да переулками хоть до двух часов кряду, а потом ломи цену, но жизнь своя дороже. Ведь встречается и такой лихой люд, вернее, нелюд. Не разберешь его, и ведет себя странно. На лихоимца не похож, на филера тоже. Вот ведь, «следуй»... Конечно, извозчику тоже было интересно, что там за орчук такой, однако пассажира, по всей видимости, больше интересовал высокий господин.
— Давай к Столешникову переулку, — решил наконец незнакомец.
— Ваше Высокоблагородие, переулок большой, уж скажите, куда именно.
— Болтаешь много. Ты правь, я покажу, куда.
Извозчик с досадой скрипнул зубами и зло хлестнул лошадь. Только начал надеяться, что сейчас вот-вот отделается от ужасного пассажира, как снова-здорово.
Повозка бойко набрала ход и, выскочив на Михайловскую, чуть не столкнулась с крестьянской телегой.
— Охолонись, не на пожар спешишь, — спокойным ровным тоном шепнул незнакомец.
Ваньке пришлось кивнуть и послушаться. Уж очень упорно под ребрами холодил острый предмет, не иначе синяк останется. А не назваший свое имя знай спокойно сидит, не шелохнется. Выдержка у него — как у транкльванийца какого. Те тоже вечно холодные, смурные, ничем не возмутимые. Живут головой, а не сердцем.
— Не гони, — сказал пассажир, хотя ехали они и так не шибко скоро.
Таким макаром они протряслись еще пару домов и, только достигнув Столешникова переулка, даже не въезжая в него, остановились — быстро и по вполне понятной команде, когда давление на спину ослабло, а шеи коснулась холодная сталь.
— О поездке нашей никому не обмолвишься. Уйду — в сапог левый заглянешь и деньги найдешь. Больше, чем следует. Вякнешь кому обо мне — найду. Веришь?
Извозчик хотел было кивнуть, но уперся подбородком в клинок. Однако незнакомец все понял.
— Ну, вот и ладно.
Мгновение — и сталь исчезла. Ванька дрожащей рукой потрогал кровавую полосу на шее и, вздрогнув обернулся. Никого. Сунулся в сапог, сначала в правый, потом в левый — и вытащил бумажную «канарейку». Это когда он рубль успел засунуть? Смял банкноту и хлестнул лошадей. Чтобы еще раз он в Захожую поехал — да не приведи Господь!
Глава 4, в которой Мих узнает об аховмедском Логофете и еще больше про Ковчег
Вспомнилась вдруг орчуку фраза, которую папенька его говаривал, поутру холодной водой обливая: «В здоровом теле здоровый дух». Так вроде кто-то из древних эльфийцев говорил, Увенал его звали, что ли. Хотя странно, посмотришь на этих остроухих островитян и задумаешься: правда ли кто из них такое придумал? Все толсты, низкорослы, одышливы. Ни стати, ни красоты.
А поговорку Мих вспомнил не просто так, а к месту. Каков бы умен ни был Витольд Львович, как бы быстр и ловок, но здоровье ему необходимо подтягивать. Во-первых, питаться правильно и часто. Во-вторых, физической активностью заниматься. В-третьих…
— Ну, господин, возьмите еще, — протянул он Меркулову резко пахнущую марлю, которую им выдал анатомический врач.
— Прошу прощения, — титулярный советник схватил спасительную ткань и судорожно вздохнул.
Дух тут и правда был тяжелый. У непривычного к таким ароматам обывателя обычно через пять минут начинало колоть в висках, через четверть часа голову протыкал железный прут и темнело в глазах. Хотя орчуку было спокойно. К мертвецам он был равнодушен, да и особенной впечатлительностью не обладал. А запах? В канавах Никольской так порой смердит, что дух морга может показаться легким цветочным ароматом.
— Прошу вас, пожалуйста, продолжайте, — попросил Витольд Львович, не отнимая марли от лица.
— Так вот, удар произошел снизу вверх, — заунывно забубнил покойницкий врач, которого Меркулов обозвал странным словом «патологоанатом». — Прямо в сердце. Весьма неплохой удар — по моим предположениям, потерпевший скончался мгновенно. Собственно, наносили удар чем-то вроде шпаги, посмотрите, какое крохотное отверстие.
Витольд Львович булькнул и стал белее полотна, а вот Мих, напротив, принялся с интересом разглядывать голого аховмедца. Стати тот был необыкновенной, даже будучи покойником — огромное тулово со странным рисунком на нем, крепкие руки (разве что чуть меньше, чем у самого орчука), мощные, поднятые в коленях ноги, чуть уходящие назад и заканчивающиеся копытами. Портила общий вид лишь крохотная прореха на груди, уже отмытая от крови.
— Что это? — Витольд Львович указал вовсе не на ранение, а на рисунки.
— Наколка нательная, — объяснил врач.
— Это ясно, — Меркулов заволновался и отдернул было руку со
