– Так она и сейчас твоя? – недоумеваю я.
– Ты не понимаешь…
И я понимаю, что я действительно не понимаю.
Ванька опускается в кресло и закрывает глаза.
Ясно, что ему надо побыть одному.
– Вань… Давай я схожу в магазин. Помянуть надо.
– Угу, – мычит он, не открывая глаз. – Можно я здесь побуду?
– Конечно! Я один схожу. Дай ключи.
Возвращаюсь с мешком продуктов и выпивки. Музыка в квартире меня оглушает. Прохожу на кухню, ставлю мешок и заглядываю в комнату к Ваньке. Он продолжает сидеть с закрытыми глазами, слегка подаваясь навстречу звукам из колонок. Только какая-то скорбная гримаса застыла на губах…
Понятно, что мешать не надо. Потерплю… Иду на кухню снова. Начинаю разбирать мешок.
Музыка такая, какой я никогда в своей жизни не слышал. Против моей воли она начинает вползать в сознание, вытесняя оттуда всё другое, к ней не относящееся. Я уже слушаю её! Этот безудержный трагизм, выражаемый и голосами певцов, и хором, и оркестром плющит мне мозги! Но мне… Но мне от этого не оторваться! Я хочу, чтобы это продолжалось! Как под огромной тяжестью, опускаюсь на кухонный табурет. Ловлю себя на том, что моё тело даже резонирует в такт этим отчаянным звукам… будто я сам часть этого оркестра или хора. Это и невыносимо и, как раньше говорили, упоительно.
Мои мысли сами выстраиваются в какие-то жёсткие оценки – меня самого, моей жизни… Нинка, Валька, Наташка и разные другие… Меня сжигает страшный стыд за самого себя! Боже, какое же я говно в этой жизни! Бедный Ванька, зачем же он со мной связался! Но я теперь уже тоже не могу без него! Нащупываю в кармане пачку сигарет, трясу пепел в какое-то блюдце… А музыка выносит мне мой бедный мозг. Вот и слёзы потекли… Правда, от этого как-то легче стало. Вот и сигарета промокла. Под затылком твердеет стенка. В блюдце полно окурков… Не могу себя заставить встать и открыть окно. Такое впечатление, что сейчас любое движение будет предательством этой великой музыки…
– Саш… Ты что?
Ванька прижимает мою голову к животу, а я продолжаю всхлипывать, хотя всё уже кончилось.
– Саш… Не надо… – он садится на корточки около меня и смотрит мне в глаза. – Ну не надо, Сашенька…
Встаю и обнимаю его. Теперь мои слёзы текут на его сухое лицо.
– Что это было? – шёпотом спрашиваю я.
– Это реквием Верди. Я люблю музыку. Опять же, спасибо бабушке…
– Это… – я пытаюсь подобрать слова, а они не подбираются. – Это жуткая, прекрасная и какая-то… выворачивающая музыка. Она меня раздавила… Она мне показала меня… Показала, какой я скот в этой жизни… Ванюха, спаси меня!
Ещё что-то бормочу ему в ухо…
– Сашка…
Ванька гладит меня, трётся об меня шевелюрой…
– Ох-х… – выдыхаю я, повернувшись к окну и глядя во двор, давлю лбом стекло. – Знаешь… Я понял, что ты чувствовал тогда… После того, что я услышал, осознал… Жить иногда не хочется…
Он поглаживает моё плечо.
– Саш… Ты мне тогда мозги на место поставил. Считай, что я тебе сейчас повторил то, что ты тогда сказал мне…
Его рука продолжает гладить моё плечо, и я, повернув голову, касаюсь её губами. Сейчас в нашем тандеме я ведомый.
– Саш… Тебе надо выпить. Я не мог предположить, что на тебя так подействует. – Ванька достаёт два стакана, открывает бутылку водки и наливает понемногу. – Пьём? – он заглядывает мне в глаза.
Стоим… У него такие расширенные зрачки! Может, потому что близко смотрим друг на друга…
– Пьем.
– Вот и правильно… – Ванька мягко улыбается. – Только чокаться не будем… Помянем…
– Да… Пусть ей земля будет пухом…
От водки действительно становится легче. Зажёвываем купленной нарезкой прямо из обёртки.
– Сегодня нам придётся остаться здесь, – виновато говорю я. – Я ведь пьяный…
– Знаешь, – признаётся Ванька, – я даже хотел тебя об этом попросить…
Спим, прижавшись друг к другу, на старой Ванькиной кровати в его комнате. Ванька так в меня вцепился! А надо, наоборот, мне за него цепляться.
* * *
Я рад: могу наконец одеть Ваньку. Ходим с ним по торговому центру. Хватит ему в старье ходить! Джинсы уже купили, ботинки на зиму тоже. Оказывается, он всю зиму раньше в кроссовках ходил.
– Сашка, ты на мне разоришься, – шипит мне на ухо Ванька, когда я заворачиваю к зимним курткам.
– Это не твоё дело! Давай меряй!
Куртка вроде неплохая, и сидит на нём хорошо.
– Тепло-то как! – Ванька блаженно улыбается. – Балдею…
– Вот и балдей, – удовлетворённо говорю я. – Сейчас ещё свитерок тебе сообразим.
– Саш… У меня же есть свитер! – протестует он. – Ещё бабушка вязала…
– Вот и храни его в память о ней, а ходить будешь в новом и тёплом.
– Ты меня просто… упаковываешь… – он опять улыбается. – Знаешь… Мне это так приятно! Так обо мне никто ещё в моей жизни не заботился…
– Неправда! Бабушка о тебе заботилась всю твою прошлую жизнь. Ты этого не должен забывать, – говорю я достаточно резко.
– Да… Ты прав. Прости.
– А что до покупок, то мне тоже очень приятно о тебе заботиться. Так что терпи!
На кухне обмываем покупки.
– Саш… Когда я выйду из финансового кризиса, я тоже буду о тебе заботиться, – по-детски произносит Ванька.
– Запомни! У нас нет финансового кризиса. Или ты забыл, что мы вместе?
– Да нет, не забыл… Но всё равно мне неудобно, что ты вот так…
– Неудобно срать на потолке. Заладил… – у меня даже возникает некоторое раздражение. – Вань, ты ко мне как относишься?
– Ну, Саш… Ты же сам знаешь… – оторопело произносит он. – Но получается, что ты вкалываешь, а я какой-то трутень! Даже на работу ещё не устроился. На твоей шее сижу! Или не так?
– Так это или не так, узнает твоя шея, если я ещё что-то подобное услышу! Понял?
Ванька встаёт, подходит и подставляет свою шею.
– На! Готов нести всю меру ответственности!
– Иди ты! – беззлобно посылаю я его.
– Можно узнать, куда? – издевательски спрашивает он и обнимает меня. – Сашка… Мне действительно очень обидно…
– Не парься. Может, это и эгоистично, но я сегодня получил огромное удовольствие, тебя одевая.
– А я когда-то мечтал, что ты получишь удовольствие, меня раздевая, – Ванька ржёт и тут же получает от меня по шее. – Дяденька, не надо! Больше не буду!..
– То-то же!
– Сашка… Хочешь честно? Я так счастлив! Ты мне дал всё. Действительно, и дом, и семью… – он делает паузу и задумчиво произносит: – И такое обалденное тепло!..
– Вот и отогревайся.
– Я отогреюсь… Обязательно! Ты пойми… После всего… В общем, наверное, я только начинаю что-то понимать в наших отношениях.
– Это «что-то» тебе непонятно или пугает?
– Нет… Не пугает. Я боюсь недотянуть. Ведь что я видел в своей жизни? Бабушку, которая дала мне воспитание, многому научила, но этим своим пуританским воспитанием сделала из меня… кисейную барышню… Школьные приятели, которых я, мальчик-отличник, сторонился… Моего первого любовника, к которому я привязался, а он меня просто пользовал… Армейские приятели… Это были грубые и циничные парни. Кроме одного, пожалуй… Сутенёра, зарабатывающего на мне деньги… Клиентов… Это какие-то страшные люди. Все как один извращенцы. И жестокие извращенцы! Друзей я не нажил. Образования пока не получил. Вот так, Саша…
– Вань… У тебя в армии кто-то был? – неожиданно для себя спрашиваю я.
– Да, Саша… Был. Тебе врать я не могу и не буду. Он из старослужащих… Тоже гей. Раскусил он меня сразу. Мне тогда было так тошно и даже страшно, что я к нему потянулся. Не было у меня опоры в жизни! Даже влюблённость какая-то возникла… Ты прости меня. Он был у меня около двух месяцев. Потом у меня всё прошло. И знаешь… может быть, если бы не эти отношения с ним, я не пошёл бы к тебе сразу после похорон. Мне вдруг стало ясно, что есть настоящее, а есть что-то искусственное, от безысходности привнесённое… Вот так, Саша…. Понимаешь теперь, какое я говно?
Ванька сидит на корточках около меня и грустно смотрит снизу вверх.
– Успокойся ты! Это всё твои тараканы, – треплю его вихры. – Мы с тобой вместе, и это самое главное. Верно?
– Вместе…
– Поверь… Мне совершенно неважно, что там у тебя было. Главное, что есть сейчас. И запомни: я уверен, что ты никакой не гей и тем более не говно.
* * *
– Саша… Я хочу тебе сказать кое-что…
Я вижу, что Ванька не в своей тарелке. Что-то его гнетёт.
– Ну, что у тебя случилось?
Мы сидим на нашей кухне и ужинаем. В последнее время готовит в основном Ванька. Он говорит, что мою стряпню есть невозможно.
– Саш… – опять пауза, и вдруг: – В общем, я уезжаю.
Видя мое лицо – а я догадываюсь, что сейчас на нём, – он кладёт свою руку на мою и грустно смотрит мне в глаза.
– Саш… Я уезжаю не от тебя. Я устроился на работу… на север. Я долго искал приличный заработок. Но мне всё время предлагали то дворника, то грузчика… В общем, я еду в Булун… Это на Крайнем Севере. Посёлок городского типа. Маленький он, как мне сказали. Правда, там есть порт и бывший военный аэродром. Даже не совсем в Булун… На метеостанцию. Там, говорят, недалеко от него. На полгода. Кочегаром ну и разнорабочим.
