– Александр Николаевич, вы мне как-то сказали, что вы неверующий.
– Да, отец Михаил. Такое я говорил. А вы мне тогда сказали, что сие мне неведомо, – повторяю я его слова.
– Эти слова я могу вам повторить ещё раз. Я не знаю, крещёный вы или нет, но думаю, что это сейчас особого значения не имеет. Мои коллеги говорят, что лечение вашими методами богопротивно. Поверьте, я не разделяю этого мнения. Если люди вашими стараниями выздоравливают, а я знаю, что в некоторых случаях вам удавалось даже предотвращать оперативное вмешательство, то вы делаете богоугодное дело и Господь вам помогает.
– Благодарю вас за добрые слова, отец Михаил. Если честно, то я очень часто перед началом лечения чего-то серьёзного обращаюсь за помощью к нему.
– Вот видите! А говорите, что вы неверующий. Я хочу сделать вам подарок, – он достаёт образок и подаёт мне. – Вот, возьмите. Это Николай-чудотворец. Пусть он вас хранит и помогает в ваших праведных делах.
– Спасибо, отец Михаил! Спасибо…
От нахлынувшей благодарности я не могу ничего больше сказать.
Отец Михаил, видимо, правильно понимает меня.
– Благословляю вас, сын мой, на дела ваши праведные. Пошли вам Господь успеха в вашем нелёгком труде на благо страждущих. Пошли вам Господь здоровья и сил, чтобы могли вы нести свой крест. Во имя Отца, и Сына, и Святаго Духа… Аминь…
Он троекратно крестит меня образом и отдаёт его мне.
– Отец Михаил, а можно вас попросить об одной услуге?
– Конечно!
– Можно ли отслужить… за здравие Кирилла Сергеевича Золотова?
– Ваша заявка уже в третьей сотне, Александр Николаевич, – улыбается он. – Обязательно отслужим.
Выхожу из церкви. Как это прекрасно! Моя заявка уже в третьей сотне! Значит, людям не всё равно, значит, люди всё понимают и не осуждают.
Всё собрано. Вещи стоят в большой комнате, готовые к транспортировке. Документы готовы. С экипажем я договорился. До чего хорошие люди!
Сегодня Кирилл Сергеевич будет прощаться с коллективом больницы, потом будет прощальное застолье у Дмитрия Ивановича с Надеждой Михайловной. Решили делать там, поскольку, если делать у нас, то убраться уже времени не будет. А завтра – в путь! На крыло…
Ох, только бы Кирилл Сергеевич это всё выдержал! Я представляю, что у него сейчас творится внутри, если даже мне не по себе.
– Ну как вы, Кирилл Сергеевич? – захожу в комнату, где он, стоя у своего письменного стола, просматривает какие-то бумаги. Видимо, свои записи.
Он поднимает на меня взгляд. Молча смотрим друг на друга.
– Понятно… – тихо говорю я, подхожу к нему и мягко обнимаю его за плечо.
– Тяжело, конечно, Сашенька… Но я стараюсь держаться молодцом.
Да уж… Если бы так… Зайдя со спины, чтобы он не видел, осторожно манипулируя, стараюсь поправить его энергетику. Понимаю, что, к сожалению, имею дело с непростым случаем. Хорошо, что мой пациент увлёкся своими делами. Ну вот… Похоже, стало получше. Кирилл Сергеевич глубоко вздыхает и поворачивается.
– Ну что? Закончил свои пассы? – улыбаясь одними глазами, спрашивает он.
Понимая, что раскрыт, делаю ещё несколько движений с особым энергетическим старанием.
– Теперь закончил.
– Признаюсь, стало получше. Даже лёгкость странная появилась. Спасибо. Ты, Сашенька, наверное, прав. Мне сейчас это нужно, чтобы всё выдержать…
В больнице, в ординаторской, Кирилл Сергеевич обходит своих сотрудников и прощается с каждым за руку. Глаза его предательски блестят. И это вполне естественно. Я тоже прощаюсь. С Николаем Фёдоровичем и Петькой обнимаемся. С Верой Петровной даже троекратно целуемся. С Таней только чмок в щёчку.
– Ну ладно, – тихо произносит Кирилл Сергеевич. – Я всегда всех вас буду помнить. Вы даже не представляете, как я вам благодарен за то, что вы со мной здесь работали. И мне всегда будет вас не хватать… А Саше я завидую: он-то ещё не раз сюда к вам приедет…
Я всегда удивлялся его способности сказать мало, но самое главное. Вот и сейчас сказано именно так.
Ой… А это что ещё за нежданчик? Входит глава местной администрации.
– Здравствуйте, – здоровается он, оглядывая всех в помещении.
Публика здоровается в ответ.
– Прошу минутку внимания, – обращается ко всем глава и достаёт какой-то предмет из портфеля. – Дорогой Кирилл Сергеевич! Наш муниципальный совет за ваш тридцатилетний труд присваивает вам звание «Почётный гражданин посёлка Булун» и награждает вас нашей почётной грамотой! Спасибо вам за всё, что вы сделали для нашего посёлка.
Собравшиеся аплодируют. Кирилл Сергеевич принимает почётную грамоту, как это теперь принято, в новомодной деревянной рамочке.
– Спасибо… Спасибо… Очень тронут, – смущённо бормочет он. – Честно говоря, это первая моя награда…
При этих словах у меня внутри всё сжимается. Такой врач! Столько сделал! И его не оценили. Хотя кто не оценил? Власти? Ну что ж… Власти у нас оценивают только тех, кто к ним поближе. Тех, кто подальше, им не видно. А раз не видно, то нет и повода. Так вот у нас…
– Счастливого вам пути! – глава администрации растягивает губы в улыбке. – Успехов вам! А вас, Александр Николаевич, будем ждать к нам снова.
Значит, до него донесли всю информацию. Вот и хорошо.
– Я обязательно буду к вам приезжать, – повторяю я обещание и сегодня пожимаю его протянутую руку.
– Ещё раз счастливого вам пути и до свидания! Извините – дела! – и он скрывается.
Молчим и переглядываемся. Однако… Неожиданно.
– Ладно… – тихо произносит Кирилл Сергеевич, прерывая затянувшуюся паузу. – Схожу в палаты… Надо тоже попрощаться. Николай, пойдём со мной.
Я с ними не иду. Мне тяжело наблюдать эту процедуру. Господи! Помоги ему всё это пережить!
В квартире Дмитрия Ивановича застолье. Здесь все, кто наиболее близок Кириллу Сергеевичу. Теснимся все за одним столом, как тогда, когда мы приехали сюда с Ванькой. Только настроение другое.
– Так! Беру бразды правления в свои руки! – Кирилл Сергеевич встаёт. – У нас сегодня совсем не панихида. Может быть, это, наоборот, – моё второе рождение. Нас с Сашей впереди ждёт трудная, но интересная работа. Вы знаете, я люблю такую работу. Поэтому давайте-ка все нас поздравляйте! И ещё. Надеюсь, современными средствами, которые тут пока недоступны, мне здоровье на Большой земле поправят и я смогу прилететь к вам в гости. Понятно?
За столом начинается оживление. За нас поднимают рюмки, желают успехов в дальнейшей деятельности… Кажется, пронесло.
Вот и аэродром.
Вещи сложены в приличную стопку. Большинство, конечно, книги. Антошка сидит в знакомой ему сумке, в которой я его таскал в больницу. Кот на удивление спокойно воспринял посадку в сумку и всё дальнейшее. Я даже смог нести его в этой сумке на руках, перед собой, потому что остальные вещи сразу же разошлись по рукам провожающих. Сейчас его усатая башка торчит из сумки рядом с моей щекой.
– Граждане пассажиры! – кричит бортинженер Женька. – Прошу вас и ваши вещи занять места в нашем брюхе! – Женька вечно как начнёт…
– Саша! Давайте грузитесь! – слышу я голос Николая. – Пора уже.
Дружно затаскиваем все сумки, чемоданы и коробки в Ил-76.
Последние объятья и поцелуи… Почему-то вспоминаю Таню. Конечно же, её здесь нет! Мы с ней попрощались в нашем кабинете позавчера. Она смотрела на меня сухими глазами, а я читал в них боль. Эх, Танюшка…
Самолёт начинает разбег.
В нарушение всего, хотя наше пребывание на борту уже нарушение, нам с Кириллом Сергеевичем Николай разрешил посмотреть на Булун из штурманской кабины.
Всё…
Земля тает внизу, и уже ничего не видно.
– Ладно, Сашенька… Пошли к вещам, – тихо зовёт Кирилл Сергеевич. – Антошка заждался…
В брюхе самолёта выпускаю Антошку на свободу. Пусть походит немного. Лететь долго.
