подступающий к горлу, и вместе с тем его наполнила необъяснимая тихая тёплая радость.
– Она уж отмучилась, – еле слышно прошептал Пальский.
Афанасий едва повёл головой.
– А тебе ещё ответ перед царём держать, – добавил Димитрий, и тотчас же Вяземский дважды приложил пленника головой о стену.
– Будто бы ты избежишь своего приговора! – Афанасий со злостью пнул Пальского в живот да вышел из покоев.
* * *
Холодный скользкий пол подземелья блестел от тусклого света единственного факела, что снесли в погреб. С Фёдора сняли рубаху, развели руки в стороны. На рёбрах уже выступили красные следы, ноги сводила судорога. Борис сплюнул на пол и поднял лицо Басманова, схватил его за волосы.
– Выкладывай, мразь! – сквозь стиснутые зубы приказывал Борис.
Ответом было лишь тяжкое дыхание. Борис цокнул, грубо отпустив голову Фёдора. Юноше не хватало сил держать её.
– Как знаешь, сукин сын! – произнёс Борис, покуда подручные его обвязывали руки Фёдора.
Перекинув другой конец верёвки через крюк на потолке, подвесили Басманова, что тот едва касался ногами земли. Борис взялся за кнут, принявшись злостно пороть. Голос Фёдора уж сорвался до сиплого хрипа. Когда его безвольная голова уж ниспадала на грудь, ему подносили едкий запах да пробуждали, бив по щекам. Красные полосы окропили спину Басманова. Горячая кровь выступала из ран, по которым вновь и вновь бил кнут, обжигая огнём.
– Ну как вы, народ? – раздался басистый раскат Луговского. Здоровая фигура князя едва умещалась в узких проходах. Он поставил у входа высокий серебряный кувшин с водой да холщовый мешок.
Сам же князь прошёлся по погребу, уперев руки в боки. Стены точно нависали над самим Луговским. Он едва не задевал головою крюки, вделанные в потолок. Борис вздохнул, пожав плечами.
– Эй, живой? – Михаил окрикнул Фёдора, подходя к нему.
Юношу охватывала лихорадочная дрожь. Руки немели, покуда грубая бечёвка скручивалась на его запястьях с такой силой, что протёрла кожу до крови. Михаил поднял лицо юноши да поглядел, поджимая губы.
– И что же мне с тобой делать, ежели ты назваться даже не хочешь, а? – спросил Луговский.
Взгляд Басманова уж застилала пелена, и весь он напряг свой слух. Обрывком до него донёсся короткий разговор. Рассудок юноши ослабел, и в ушах стоял звон, но всяко Басманов сумел уловить суть. Луговский снял верёвку с крюка да поволок Фёдора к другому углу погреба. Там стоял добротный дубовый стол. Михаил грубо прихватил Басманова за руку да за ногу, швырнув на стол. Борис завёл руки Фёдора ему за голову да закрепил намертво.
Опричник хрипло заорал что было мочи, ударившись покалеченной спиной об стол. Его грудь лихорадочно вздымалась, не будучи в силах вольно вздохнуть. Луговский ударил кулаком в живот Басманова. Юноша искривился, да так, что приспешники Михаила уж едва удержали его.
– Хочу ж по-доброму с тобой, – едва ли не с печалью в голосе молвил Луговский, взяв кнут, брошенный Борисом.
В один удар Михаил рассёк грудь Фёдора до крови да продолжал сечь, покуда Басманов едва-едва остался в рассудке.
– Обожди, голубчик, – вздохнул Михаил, похлопав Фёдора по груди.
То вызвало у опричника приступ кашля, и он повёл головою в сторону, сплёвывая кровь и желчь. Луговский вернулся с кувшином и мешком.
– Тебя ж этому не учили? – спросил Михаил, кинув мешок Борису.
Басманов закатил глаза да стиснул зубы. На его голову накинули мешок. Холодная вода просочилась сквозь ткань, плотно прилипая к лицу. За короткие мгновения Фёдор уж не мог вздохнуть. Удушье подступало горячим безумием. Он тщетно бился на столе. Когда к груди подступило жжение, мешок был снят. Луговский побил его тыльной стороной ладони по щеке.
– Ну, так что? – спросил Михаил, ставя кувшин на землю. – Чьих ты, да кто с тобою по мою душеньку наведался?
Фёдор жадно глотал воздух. Юноша зажмурил глаза, когда на него вновь надели мешок и продолжили. Поверх холщовой ткани выступала кровь. Сердце Фёдора отчаянно билось, рвалось, металось в охватывающем пламени. Судорога передёрнула всё тело, да с такой силой, что Басманов вывернул себе руку, невольно метнувшись в сторону.
Луговский снял мешок с залитого кровью лица Фёдора. Михаил схватил Басманова за передние пряди да со всей силы трижды приложил затылком об стол. На том сознание покинуло Фёдора, и тело его в мгновение обмякло.
– Пущай отдохнёт, – отмахнулся Луговский, видя, как люди его принялись уж Басманова в чувство приводить.
* * *
Фёдор проснулся на голом полу, и в первые же мгновения всё тело застенало от боли. Басманов до скрипу стиснул зубы, едва-едва шевелясь. Руки и ноги не были связаны – в том толку и впрямь не было никакого. Левая рука и вовсе не подавалась, а каждое движение отзывалось горячей болью. От холодного каменного пола веяло сыростью. Юноша приподнялся, превозмогая себя. Стоило ему прислониться спиной к холодной каменной стене, так дыхание его замерло. Неведомою волей Фёдор не рухнул обратно в беспамятство.
Стук собственного сердца заставил Басманова улыбнуться залитыми кровью губами. Покуда он слышал пылкий лихорадочный стук в своей груди, стало быть, всё довольно славно, пущай в ушах и стоит несмолкаемый звон. Вдруг сквозь него Фёдор расслышал ещё звук – то журчала вода. Не рядом, в отдалении, может, за стеной. Юноша силился внять слабому отзвуку, но уж порешил, что лихо его приложили.
Он тупо и бесцельно глядел перед собою. Рассудок молчал, оставляя разгул для тихого, но несмолкаемого звона в голове. Всё чуть трепетало, будто охвачено жаром. Из-под дубового стола стекала разбавленная водою кровь. Неровные следы блуждали тут и там, и не разобрать было, сколько взаправду людей тут хаживало. Фёдор сглотнул, обхватив себя рукой. Он чувствовал каждый свой вздох – рёбра гнусно ныли.
Басманов попробовал подняться на ноги. Он продрог, оледенелые ступни то и дело подворачивались под ним, и он рухнул наземь. Хрипло выругавшись, он лежал ничком на полу, собираясь с силами. Сон подступал, наливая затылок давящей тяжестью, но нынче нельзя было ему поддаваться.
Вдруг Басманов залился кашлем, заткнув свой рот. Каждый резкий выдох подобился тяжёлому удару. На его ладони остались сгустки крови. Какое-то время юноша лежал ничком на полу. Переведя дух и малость прояснив свои мысли, Фёдор вновь попробовал подняться. На этот раз тело будто бы пробудилось чуть боле.
Рукой опричник опирался на стены, когда заметил, что вода, окрашенная его кровью, стекается к неглубокому желобу, выбитому в полу, а он, в свою очередь, выходит к небольшому отверстию в стене. Отсюда и доносилось отдалённое журчание.
«Да там не всякая крыса проскочит…» – подумал Басманов да осторожно прошёлся
