— Ступай попроси у матушки Старшей крабов, — сказал ему Ин Боцзюэ. — Скажи, дяде Ину, мол, захотелось полакомиться.
— О каких крабах ты говоришь, пес дурной? — прервал его Симэнь. — Может, о двух пакетах от командира военного поселения господина Сюя? Так должен тебе сказать: их мои жены доели. А ту малость, что осталась, засолили. — Симэнь обернулся к Хуатуну: — Иди соленых крабов принеси. Жены у меня сегодня в гостях, у супруги шурина У Старшего пируют.
Вскоре Хуатун принес два блюда соленых крабов. Ин Боцзюэ и Се Сида с такой жадностью на них набросились, что немного погодя оба блюда заблестели, как начищенные. Шутун снова наполнил чарки.
— Ты же знаешь, что дядя Ин под сухую пить не может, — сказал ему Ин Боцзюэ. — Хвалился, южные напевы знаешь. Хоть бы разок послушать. Ну-ка, спой, я и выпью чарку.
Только Шутун хлопнул в ладоши и запел, как его перебил Ин Боцзюэ:
— Нет, так не пойдет. Взялся дракона играть, будь добр, прими драконье обличье. Ступай подкрасься, подрумянься, нарядись барышней, тогда и пой.
Шутун обернулся в сторону Симэня, ожидая, что он скажет.
— Ах ты, сукин сын! — в шутку заругал Ина хозяин. — Ишь, совратитель нашелся! — Он взглянул на Шутуна и распорядился: — Раз ему так хочется, пойди попроси Дайаня, пусть принесет платье. Наряжайся и выходи.
Дайань направился первым делом к Цзиньлянь, но Чуньмэй ничего ему не дала. Тогда он прошел в дальние покои и выпросил у горничной Юйсяо четыре серебряных шпильки, большой гребень, подвески, золотые с поддельными изумрудами сережки, ярко-красную кофту с застежкой и зеленую юбку на подкладке с лилово-золотистой бахромой по подолу. Юйсяо дала ему немного пудры и румян.
Шутун нарядился в кабинете и вышел к гостям. Одет он был с большим вкусом и изяществом. Настоящая барышня! Шутун с поклоном поднес Ин Боцзюэ первую чарку, встал рядом и запел на мотив «Яшмового ненюфара»:
Качаясь, плывут красноватые листья,В бутонах еще ароматная слива.Кто вновь подведет мои брови красиво,От снов обветшалых мне душу очистит?Мне больше не слать тебе длинные письма,Меж нами бескрайние горы-потоки,Свиданий несбыточных кончились сроки,Исписана тушь и обломаны кисти.
Боцзюэ был в восторге.
— Нет, не зря ты, брат, его поишь-кормишь! — говорил он. — Какой голос, а! Как есть свирель! Сколько мне на своем веку певиц приходилось встречать, но без преувеличения могу сказать: такого сочного и сильного голоса не доводилось слышать. Тебе, брат, счастье привалило: этакий молодец рядом, всегда, что называется, под боком.
Симэнь Цин засмеялся.
— Что смеешься? Я серьезно говорю, — продолжал Ин Боцзюэ. — Такого малого ценить надо, выделять. Словом, подходить к нему по-особенному. Не зря ж почтенный господин Ли его тебе удружил. Высокую честь оказал!
— Разумеется, — поддержал его Симэнь. — Шутун у меня всеми делами в кабинете ведает. Когда меня нет, он и подношения принимает, и письма рассылает. Ему с зятем все доверяется. Но зять больше в лавке сидит.
Ин Боцзюэ осушил чарку и наполнил вином сразу две.
— Выпей, прошу тебя, — протянув Шутуну чарку, сказал он.
— Не могу я пить, я не пью, — отказывался Шутун.
— Не огорчай меня, выпей, — настаивал Ин. — Я ж тебя угощаю, не бойся. Шутун поглядел на Симэня.
— Ладно, выпей, раз дядя Ин угощает, — сказал хозяин.
Шутун опустился на колени, чинно поклонился и, отпив глоток, протянул чарку Ин Боцзюэ, потом предложил вина Се Сида и спел на тот же мотив:
Багряный узор сердоликов старинных —На глади пруда распустившийся лотос,А птицы сплетаются крыльями плотноИ самозабвенно щебечут в долинах.Но песню твою я услышать не в силах,Но перья твои не срастутся с моими,Но все ожиданья бесцельны и мнимы —Две лунки от острых локтей на перилах.
— Сколько же Шутуну лет? — спросил Симэня Се Сида.
— Только шестнадцать исполнилось, — ответил хозяин.
— И много южных напевов знаешь? — опять спросил Се Сида.
— Не так много, но знаю, — отвечал Шутун. — На пиру господам могу услужить.
— Какой смышленый малый, молодец! — похвалил Се Сида и налил Шутуну чарку.
Шутун поднес вино Хань Даого.
— О, я не смею пить прежде моего почтенного господина, — возразил Хань.
— Ты мой гость, — заметил Симэнь.
— Как можно, сударь! — говорил Хань. — Только после вас.
Шутун поднес вино Симэнь Цину и запел третью песню на тот же мотив:
Белы хризантем многослойные юбкиСереют платана могучие своды,Цветы побросали в студеные водыСвоих лепестков разноцветные шлюпки.Шмели с высоты провожают плывущих,Прощаются дикие гуси в осоке.Свиданий несбыточных кончились сроки,И сумрак окутал — покой вездесущий.
Симэнь осушил чарку, и Шутун снова предстал перед Хань Даого. Тот поспешно встал и принял кубок.
— Да садись ты! Дай человеку спеть! — сказал Ин Боцзюэ.
Хань сел, и Шутун запел четвертую песню на тот же мотив:
Вот ивовый пух заплясал с облаками,И бабочки им зачарованно вторят,Цветет ароматная слива на взгорье,Я милому ветку отправлю с ветрами.Игла выпадает из рук поневоле,В разлуке сердечные думы жестоки.Свиданий несбыточных кончились сроки,В волненьи я пальцы кусаю до боли.
Не успел Шутун допеть, как Хань Даого одним залпом осушил чарку.
В разгар пира появился Дайань.
— Дядя Бэнь прибыл, — объявил он. — Просит батюшку.
— Зови его сюда, — сказал Симэнь. — Пусть здесь скажет.
Вошел Бэнь Дичуань. Одет он был в темную шелковую куртку, отделанную бахромой, и черные на белой подошве сапоги. Бэнь Дичуань отвесил поклон и встал в сторонку рядом с хозяином. Дайань поспешно подал чарку и палочки. Симэнь велел ему принести закусок.
— Как дела в поместье? — спросил он Бэня.
— Передние постройки черепицей покрыли, — отвечал Бэнь Дичуань, — а дальние только начаты. Вчера фундамент закладывали. Но у нас пока нет материала на флигели и дальние жилые покои. Полы в гостиной и крытой галерее выкладываем квадратными плитками размером чи и два цуня. Их еще штук пятьсот потребуется, потому что старые не годятся. И крепостную стену пока не из чего возводить. Сотни повозок песку хватит и на фундаменты зданий, и на сооружение искусственной горы, а вот извести лянов на двадцать завезти необходимо…
— Об извести не беспокойся, — перебил его Симэнь. — Завтра же в управе я велю мастеровым-известникам подвезти сколько потребуется. Его сиятельство смотритель гончарен господин Лю вчера пообещал плиты прислать. Твое дело — сказать, сколько нужно, и вручить немного серебра. Ведь он мне по-приятельски устраивает. А вот бревна придется закупить.
— Вы просили меня, батюшка, посмотреть еще одно загородное поместье, — продолжал Бэнь Дичуань. — Мы с Чжан Анем ездили туда сегодня с утра. Оно принадлежало, оказывается, императорскому родственнику Сяну, а теперь, с его смертью, перешло Сяну Пятому. Ему хотелось бы продать Залу Души августейшего предка, но нам она совсем не нужна. Мы вели с ним разговор о группе передних построек, большой зале и флигелях. Нам, говорим, и этого достаточно. Хозяин запросил пятьсот лянов. Следовало бы, если вы заинтересованы в приобретении, прихватить с собой некоторую толику серебра и еще раз пойти поторговаться. За три с половиной сотни лянов, думаю, он уступит. Помимо того, бревна, плиты и черепица обойдутся в сотню-другую лянов.
— О каком, думаю, они поместье толкуют? — подхватил Ин Боцзюэ. — О том самом, оказывается. Да Сян Пятый из-за земли весь просудился. Дело ведь в военном поселении разбирали. Денег ухнул!.. А тут еще певичку Ло Цуньэр откупил и вовсе с голыми руками остался. Да он и за три сотни отдаст. Ему не до жиру. Нищий и пампушке рад. И так Будде молебен побежит служить на радостях!
— Тогда завтра же забирайте два больших слитка и ступайте с Чжан Анем, — распорядился Симэнь. — Отдаст за триста лянов — куплю.
— Понимаю, — ответил Бэнь Дичуань.
Подали суп и блюдо паровых пирожков.
Бэнь Дичуань сел за стол и выпил за компанию с остальными. Шутун спел еще один романс и удалился.
— Какой интерес так пить?! — воскликнул Ин Боцзюэ. — Хоть кости подайте. На штрафную сыграем.
Симэнь велел Дайаню сходить к Пинъэр за костями. Дайань положил кости перед Ин Боцзюэ, а сам подошел к Симэню.
— Гуаньгэ расплакался, — сказал он на ухо хозяину. — Инчунь просит вас послать кого-нибудь за матушкой Шестой.
— Поставь кувшин и живо ступай, позови слуг, — распорядился Симэнь. — Пусть возьмут фонари и не мешкают. А где же слуги?
