Шутун нарядился в кабинете и вышел к гостям. Одет он был с большим вкусом и изяществом. Настоящая барышня! Шутун с поклоном поднес Ин Боцзюэ первую чарку, встал рядом и запел на мотив «Яшмового ненюфара»:
Качаясь, плывут красноватые листья,В бутонах еще ароматная слива.Кто вновь подведет мои брови красиво,От снов обветшалых мне душу очистит?Мне больше не слать тебе длинные письма,Меж нами бескрайние горы-потоки,Свиданий несбыточных кончились сроки,Исписана тушь и обломаны кисти.
Боцзюэ был в восторге.
– Нет, не зря ты, брат, его поишь-кормишь! – говорил он. – Какой голос, а! Как есть свирель! Сколько мне на своем веку певиц приходилось встречать, но без преувеличения могу сказать: такого сочного и сильного голоса не доводилось слышать. Тебе, брат, счастье привалило: этакий молодец рядом, всегда, что называется, под боком.
Симэнь Цин засмеялся.
– Что смеешься? Я серьезно говорю, – продолжал Ин Боцзюэ. – Такого малого ценить надо, выделять. Словом, подходить к нему по-особенному. Не зря ж почтенный господин Ли его тебе удружил. Высокую честь оказал!
– Разумеется, – поддержал его Симэнь. – Шутун у меня всеми делами в кабинете ведает. Когда меня нет, он и подношения принимает, и письма рассылает. Ему с зятем все доверяется. Но зять больше в лавке сидит.
Ин Боцзюэ осушил чарку и наполнил вином сразу две.
– Выпей, прошу тебя, – протянув Шутуну чарку, сказал он.
– Не могу я пить, я не пью, – отказывался Шутун.
– Не огорчай меня, выпей, – настаивал Ин. – Я ж тебя угощаю, не бойся. Шутун поглядел на Симэня.
– Ладно, выпей, раз дядя Ин угощает, – сказал хозяин.
Шутун опустился на колени, чинно поклонился и, отпив глоток, протянул чарку Ин Боцзюэ, потом предложил вина Се Сида и спел на тот же мотив:
Багряный узор сердоликов старинных —На глади пруда распустившийся лотос,А птицы сплетаются крыльями плотноИ самозабвенно щебечут в долинах.Но песню твою я услышать не в силах,Но перья твои не срастутся с моими,Но все ожиданья бесцельны и мнимы —Две лунки от острых локтей на перилах.
– Сколько же Шутуну лет? – спросил Симэня Се Сида.
– Только шестнадцать исполнилось, – ответил хозяин.
– И много южных напевов знаешь? – опять спросил Се Сида.
– Не так много, но знаю, – отвечал Шутун. – На пиру господам могу услужить.
– Какой смышленый малый, молодец! – похвалил Се Сида и налил Шутуну чарку.
Шутун поднес вино Хань Даого.
– О, я не смею пить прежде моего почтенного господина, – возразил Хань.
– Ты мой гость, – заметил Симэнь.
– Как можно, сударь! – говорил Хань. – Только после вас.
Шутун поднес вино Симэнь Цину и запел третью песню на тот же мотив:
Белы хризантем многослойные юбкиСереют платана могучие своды,Цветы побросали в студеные водыСвоих лепестков разноцветные шлюпки.Шмели с высоты провожают плывущих,Прощаются дикие гуси в осоке.Свиданий несбыточных кончились сроки,И сумрак окутал – покой вездесущий.
Симэнь осушил чарку, и Шутун снова предстал перед Хань Даого. Тот поспешно встал и принял кубок.
– Да садись ты! Дай человеку спеть! – сказал Ин Боцзюэ.
Хань сел, и Шутун запел четвертую песню на тот же мотив:
Вот ивовый пух заплясал с облаками,И бабочки им зачарованно вторят,Цветет ароматная слива на взгорье,Я милому ветку отправлю с ветрами.Игла выпадает из рук поневоле,В разлуке сердечные думы жестоки.Свиданий несбыточных кончились сроки,В волненьи я пальцы кусаю до боли.
Не успел Шутун допеть, как Хань Даого одним залпом осушил чарку.
В разгар пира появился Дайань.
– Дядя Бэнь прибыл, – объявил он. – Просит батюшку.
– Зови его сюда, – сказал Симэнь. – Пусть здесь скажет.
Вошел Бэнь Дичуань. Одет он был в темную шелковую куртку, отделанную бахромой, и черные на белой подошве сапоги. Бэнь Дичуань отвесил поклон и встал в сторонку рядом с хозяином. Дайань поспешно подал чарку и палочки. Симэнь велел ему принести закусок.
– Как дела в поместье? – спросил он Бэня.
– Передние постройки черепицей покрыли, – отвечал Бэнь Дичуань, – а дальние только начаты. Вчера фундамент закладывали. Но у нас пока нет материала на флигели и дальние жилые покои. Полы в гостиной и крытой галерее выкладываем квадратными плитками размером чи и два цуня. Их еще штук пятьсот потребуется, потому что старые не годятся. И крепостную стену пока не из чего возводить. Сотни повозок песку хватит и на фундаменты зданий, и на сооружение искусственной горы, а вот извести лянов на двадцать завезти необходимо…
– Об извести не беспокойся, – перебил его Симэнь. – Завтра же в управе я велю мастеровым-известникам подвезти сколько потребуется. Его сиятельство смотритель гончарен господин Лю вчера пообещал плиты прислать. Твое дело – сказать, сколько нужно, и вручить немного серебра. Ведь он мне по-приятельски устраивает. А вот бревна придется закупить.
– Вы просили меня, батюшка, посмотреть еще одно загородное поместье, – продолжал Бэнь Дичуань. – Мы с Чжан Анем ездили туда сегодня с утра. Оно принадлежало, оказывается, императорскому родственнику Сяну, а теперь, с его смертью, перешло Сяну Пятому. Ему хотелось бы продать Залу Души августейшего предка, но нам она совсем не нужна. Мы вели с ним разговор о группе передних построек, большой зале и флигелях. Нам, говорим, и этого достаточно. Хозяин запросил пятьсот лянов. Следовало бы, если вы заинтересованы в приобретении, прихватить с собой некоторую толику серебра и еще раз пойти поторговаться. За три с половиной сотни лянов, думаю, он уступит. Помимо того, бревна, плиты и черепица обойдутся в сотню-другую лянов.
– О каком, думаю, они поместье толкуют? – подхватил Ин Боцзюэ. – О том самом, оказывается. Да Сян Пятый из-за земли весь просудился. Дело ведь в военном поселении разбирали. Денег ухнул!.. А тут еще певичку Ло Цуньэр откупил и вовсе с голыми руками остался. Да он и за три сотни отдаст. Ему не до жиру. Нищий и пампушке рад. И так Будде молебен побежит служить на радостях!
– Тогда завтра же забирайте два больших слитка и ступайте с Чжан Анем, – распорядился Симэнь. – Отдаст за триста лянов – куплю.
– Понимаю, – ответил Бэнь Дичуань.
Подали суп и блюдо паровых пирожков.
Бэнь Дичуань сел за стол и выпил за компанию с остальными. Шутун спел еще один романс и удалился.
– Какой интерес так пить?! – воскликнул Ин Боцзюэ. – Хоть кости подайте. На штрафную сыграем.
Симэнь велел Дайаню сходить к Пинъэр за костями. Дайань положил кости перед Ин Боцзюэ, а сам подошел к Симэню.
– Гуаньгэ расплакался, – сказал он на ухо хозяину. – Инчунь просит вас послать кого-нибудь за матушкой Шестой.
– Поставь кувшин и живо ступай, позови слуг, – распорядился Симэнь. – Пусть возьмут фонари и не мешкают. А где же слуги?
– Циньтун с Цитуном пошли матушек встречать, – отвечал Дайань.
Ин Боцзюэ насчитал в коробке шесть фишек, взял одну и объявил:
– Я бросаю кость, и каждый должен назвать ее стихотворной строкой. У кого сойдется, кто не придумает строку, пьет штрафной кубок. Следующий за ним обязан спеть или рассказать анекдот. Кто ни того, ни другого не может, тоже пьет.
– Ах ты, сукин сын! – заругался Симэнь. – Больно ловок будешь!
– Главнокомандующий чихнет, а подчиненные уж в струнку вытягиваются! – заявил Ин Боцзюэ. – Какое ты имеешь право мне перечить?! Лайань! Налей кубок! Штрафую твоего батюшку. Пусть язык прикусит.
Симэнь засмеялся и осушил кубок.
– Внимание, господа! – крикнул Ин Боцзюэ. – Начинаем! Если ошибусь, тоже пить буду. «Студент Чжан, захмелев, в западном флигеле слег. Сколько ж выпил? Один большой кувшин иль пару малых?». Глядите, в самом деле единица.
Симэнь распорядился, чтобы Шутун наполнил Ину кубок, а Се Сида спел. Сида хлопнул в ладоши.
– Я спою на мотив «Срываю ветку корицы». Слушайте!
Он запел:
Как разумна и красива,Как щедра и терпелива,Как кокетлива, игриваНенаглядная моя!Брови – гор весенних своды,Очи – в осень стихли воды,Ворона крыла разводыЭтих локонов струя.Как терзаюсь я жестоко,Отойдешь – мне одиноко –Путь на запад от востокаОкеаном мировым!Кто поймет мои печали,Ритуалом обручальнымСклеит нас – того венчаюБодхисаттвою живым!
Ин Боцзюэ выпил кубок и передал кости Се Сида. Тот должен был бросить кость, а Симэнь – петь.
