– Времена меняются, – ответила Махелт. – Иначе и быть не может.
Она подошла к дорожному сундуку, стоявшему в углу, распустила завязки и достала маленькую эмалированную коробочку, которую ей доверила Ида.
– Ваша мать хранила при себе эту шкатулку до конца своих дней, – произнесла она. – Графиня хотела, чтобы вы получили ее.
Длинный Меч робко взял шкатулку, открыл и взглянул на крошечные ботиночки и прядь волос.
– Они принадлежали вам, – пояснила Махелт. – Это единственное, что осталось у графини, когда ее вынудили покинуть вас. Она искренне горевала о своей утрате, и это было одно из величайших ее сокровищ.
Длинный Меч осторожно закрыл шкатулку.
– Благодарю вас. – Под скулой у него дергалась мышца. – Я тоже буду дорожить им.
В комнату вошел Гуго в сопровождении сыновей, и Длинный Меч сразу засунул шкатулку под мышку, выражение его лица вновь стало замкнутым.
Гуго заметил движение единоутробного брата, когда отправлял мальчиков умываться.
– Она любила вас, – сказал он. – Любила так глубоко, что это стало незаживающей раной… для всех.
Длинный Меч снова достал шкатулку и посмотрел на нее.
– Мне жаль, что я не узнал мать лучше. – Он потер пальцем позолоту.
– Нам всем жаль… И больше всех – моему отцу. Моей матери было о чем жалеть в жизни, а отцу стало о чем жалеть после ее смерти. – Гуго направился к двери. – Я приведу его.
– Я пойду с вами, – вызвался Длинный Меч.
Гуго скрыл удивление. Пусть они с единоутробным братом и заключили перемирие, но общаться тесно – иное дело. Путь к приорату был недолгим, впереди шел паренек из конюшен, освещая им дорогу фонарем. Река блестела, как гагат, и ветер шелестел ветвями деревьев, еще голыми, но уже покрывшимися почками.
Длинный Меч прокашлялся:
– Я много и напряженно думал.
– О чем? – спросил Гуго, хотя примерно представлял, о чем, поскольку в последнее время тоже усиленно размышлял.
– Я решил отправиться к Маршалу и предложить свой меч сыну моего брата, законному королю Англии, – произнес после долгой паузы Длинный Меч.
– Это значит отречься от клятвы, которую вы принесли Людовику.
Длинный Меч помедлил, когда они подошли к сторожке аббатства, затем опустил голову и решительно ступил на освященную землю, как будто в поисках поддержки.
– Мне пришлось отречься от Иоанна… из-за того, как он поступил с Элой, и из-за того, что я не мог выстоять против Людовика. Думал, это заставит моего брата присмиреть. Я никогда не собирался свергать своего суверена и не стану предавать собственного племянника ради француза. Дед молодого короля был моим отцом.
– Долго же вы договаривались со своей совестью! – резко произнес Гуго.
– Я не мог позволить брату вести себя подобным образом, – неловко пожал плечами Длинный Меч. – В то время Людовик был единственным возможным вариантом, но теперь у нас есть Маршал, и я доверяю ему. Мне нечего бояться за Англию, пока он у кормила власти. Людовик объявил перемирие и отправился во Францию. Возможно, он уже не вернется.
– Вы принимаете желаемое за действительное. Людовик просто собирает войска. Он не предатель, каким был Иоанн.
– Я принял решение. – Длинный Меч выпятил подбородок. – Можете меня ненавидеть, это ваше право. Я никогда не пойду против брата. Это больше всего страшило нашу мать, и мы слишком часто ступали по этому пути, чтобы выбрать его еще раз.
– У меня нет ненависти к вам, – устало произнес Гуго. – Но я не обязан восхищаться ни вами, ни вашими решениями. Ради нашей матери и ее памяти я готов хранить мир между нами.
Подойдя к дверям церкви, они остановились.
– Я присягнул Людовику. Мой отец тоже. Мы связаны словом чести поддерживать его, пока сам Людовик не разорвет эту связь. – Гуго умолчал о чести Длинного Меча. Пусть это остается на совести его единоутробного брата.
– Я поговорю о вас с Маршалом, если хотите.
– Мы сами можем поговорить! – рявкнул Гуго, а затем вздохнул. – Я не хочу показаться неблагодарным, но идите лучше своим путем, а мне не мешайте идти своим. Наступит время, когда нужно будет обсудить перемирие, и хорошие юристы потребуются обеим сторонам. Захваченное мечом необходимо закрепить на пергаменте и в законе, и это так же важно, как битвы, поскольку определяет наше будущее.
Они вместе вошли в церковь и проследовали по нефу к хору. Отец Гуго поднялся с колен и теперь разглаживал свою старую шляпу, поношенную и засаленную, но павлинье перо, заткнутое за ленту, оказалось новым.
– Это была ее любимая шляпа, – произнес граф. – Я надел ее для Иды.
– Она бы оценила ваш поступок по достоинству, – ласково ответил Гуго. Потом, уважительно помолчав, добавил: – Не пройдете ли в дом? Там тепло, есть еда, и Длинный Меч хочет с вами поговорить.
Граф склонил голову, но снова повернулся к могиле, чтобы положить свою шляпу рядом с вечнозеленым венком Махелт. Он перекрестился, поклонился и вышел из аббатства с непокрытой головой.
Глава 47
Лондон, сентябрь 1217 года
Гуго наблюдал, как Людовик расхаживает взад и вперед по своей комнате в лондонском Тауэре, словно поджарый разъяренный лев. Его обычно спокойный нрав сменился гневной досадой. В конце апреля Людовик вернулся с подкреплением, но потерпел сокрушительное поражение в битве при Линкольне. Затем, две недели назад, свежие подкрепления, плывущие из Франции, были уничтожены и разбросаны в разгромном морском сражении неподалеку от Сэндвича. Английские сторонники покидали его толпами, чтобы присягнуть молодому королю и его регенту Уильяму Маршалу. Людовику оставалось лишь просить о мире.
Гуго до сих пор не оставил его, поскольку присягнул Людовику на верность, а человек без чести ничего не стоит. К тому же способности юриста, знание английского права и родство с Уильямом Маршалом означали, что Гуго сможет извлечь из мирного договора много пользы для своей семьи. Гуго не сражался ни при Линкольне, ни при Сэндвиче, а проводил время в Лондоне как основной член правительства Людовика.
– Им понадобилось четыре дня для ответа! – рявкнул Людовик, презрительно указав на пергаменты на столе. – Четыре дня! И теперь они хотят, чтобы я в знак покорности явился к ним в нижнем белье. Я не потерплю подобного унижения! – Его глаза вспыхнули. – Лучше я умру с мечом в руках! Вы попросили меня стать вашим королем, потому что ваш собственный король был ни на что не годен, и теперь намерены покрыть меня позором за то, что я пытался вас спасти?
Саломон де Бейсинг, мэр Лондона, встревоженно потер руки:
– Сир, регент привел войска, чтобы взять город в блокаду. Нам нужен мир. Я опасаюсь за город, если мы продолжим сопротивляться.
