Вот наш вожак и отдал тому - свою кличку Лаф, а сам стал Боров. Обмен ничего не дал - новоиспеченный Лаф повесился через несколько лет. Кстати - он практически и не копал…
Боров был уже тертый калач - и довольно ловко разбирал минометки, гранаты и противотанковые мины. К снарядам у всех нас было отношение куда более осторожное - мы отлично запомнили, когда подорвался Невзор - местная знаменитость к которому милиционеры приезжали по расписанию чуть ли не раз в неделю и выгребали из квартиры кучу всякого разного взрывчато -огнестрельного… Заскучав от привычного и возжелав новых ощущений паренек стал разбирать 37 мм. снарядик - чертовски красивая штучка вообще-то. Кто понимает - пояски, деления, да и вообще - как игрушечка…
Его приятели, не одобрившие этого занятия, отошли в сторонку - тут у Невзора в руках и бахнуло.
Соратнички чесанули по домам, зачем-то выкинув портфель Невзора в Говнотечку… И затаились. Прижали уши.
Утром какой-то работяга шел из Ульянки в Горелово на работу - тогда многие так ходили - и часть тропинки шла как раз у воды этой самой речушки.
Вот дядька и обратил внимание на какие-то темные потеки на склоне - поднял взгляд с тропинки на откос берега и увидел там Невзора. Тот еще теплый был, когда его мужик нашел.
Оказалось, что взрыв снарядика в руках не убил Невзора, а страшно порвал - кисти рук, колени, лицо роем мелких осколков. Как удалось искромсанному Невзору проползти пару сотен метров, и как он сообразил, что на тропинке у него еще есть шанс кого-нибудь встретить - мне и сейчас непонятно. До речки он за ночь дополз и там окончательно кровью истек… След за ним остался - через неделю еще видно было.
Мы из этого сделали два вывода и твердо их придерживались - не разбирать снаряды и если кто из наших взорвется - не убегать, как приссавшие дети.
Несколько лет, пока я жил в Ульянке были посвящены копу. Если времени было побольше - отправлялись на Пулковские, если мало - болтались по Разбитому, а зимой в морозы рылись в болотистом леске, благо морозцем прихватывало воду и находки попадались там зачетные.
К нашей компании как-то относилась и ватага Коната. Что это было за прозвище - или фамилия - понятия не имею. Парень был примечательный мелкий, шустрый блондинчик, скорее всего родившийся в детской комнате милиции. Если бы не тот факт, что мама у него была очень порядочным человеком, а бабушка, жившая с ними и тем более была старорежимным реликтом, мы бы твердо в это поверили, потому как все наши контакты с милицией заключались в том, что периодически нас отлавливали на железной дороге по возвращении с копа и отбирали трофеи. Делалось это рутинно, спокойно и даже как-то патриархально.
Ровно так же уничтожалось все, что я притаскивал домой - мои родные словно чуяли, где у меня новый тайничок и все накрывалось медным тазом моментально.
Конат же все время влетал по-крупному - с оформлением документов. Это считалось ужасным ужасом.
То Конат начинал подрывать мусорные баки толовыми стограммовыми шашками - мы как раз по физике проходили электроцепи и наш Куперштейн спросту объяснил как действует подрывная машинка у партизан.
На пятом или шестом мусорном бачке бравый диверсант был схвачен охреневшими от такой наглости милиционерами. До этого было негласное соглашение - за полями и в полях все время что-то щелкало бахало или бумкало, но в жилых кварталах никаких взрывов до Коната не устраивали.
После этого Конат похвастался коллекцией синяков на заднице, в некоторых из которых угадывались при наличии небольшой фантазии пятиконечные звезды от пряжки офицерского ремня.
То Конат обнаруживал на железнодорожных путях товарняк, в одном из вагонов которого был груз кубинского рома. После этого Ульянка пару дней благоухала по-благородному, а милиционеры опять ломали себе головы - почему от синяков, которым и 'Три топора' были недостижимой мальвазией, пахнет так непривычно романтично. Потом запахло по-пиратски и от милиционеров, а Конат опять хвастался новыми звездами.
Явно в этом мальчишке сидело несколько чертей, потому как только он мог поспорить на то, что профутболит череп от Разбитого до Ульянки. То, что череп с равным успехом может быть и от нашего его не парило совершенно. Вообще отношение к останкам было глубоко философским - убрать такую прорву павших явно было невозможно - разве что всем забросить свою деятельность и начать собирать кости. Правда, в нашей компашке как-то было западло рыться в костях наших солдат. Не то, что мы были такие уж сознательные. Просто как-то не катило. Поэтому и рыли у немцев. Вроде как вот какие мы аристократы.
Конат одно время рыл с нами, бросив бульканье, но получилось как со щукой, что пошла мышей ловить. Раз Конат нашел явную одиночку - и на бруствере попались довольно редкие гильзы от патронов к парабеллуму. На первых же сантиметрах ячейки попалась немецкая каска, которую Конат почему-то тут же назвал 'эсэсовской'. Потом пошли кости.
Мы столпились вокруг, потому как Конат вопил про здоровенного автоматчика - эсэсовца и рыл словно одержимый… Честно говоря - мы страшно завидовали. Кости были и впрямь здоровые. А потом к нашей громадной радости Конат выволок копыто с подковой. И потом еще одно. И еще. И лошадиный череп.
В следующий раз, взявшись за не менее перспективный объект Конат нарвался на сортир - во всяком случае нашел там стандартный стульчак тех времен - две доски с аккуратно по-немецки вырезанной дырой.
После этого копательство он бросил и опять взялся булькать. И тут же утер нам морды, найдя в одной воронке четыре 'Гочкиса' - причем два были с треногами…
А еще Конат чуть не застрелил Борова - когда нам взбрендило в голову собрать идеального сохрана К-98. Для этого тщательно отбирались наиболее сохранившиеся детали от разных карабинов. Тут таилась засада - вроде бы одинаковые Маузеры оказались разными - в долях миллиметров, но разными. Подгонка шла с трудностями.
Вот в ходе этой подгонки ствольной коробки к стволу и корячились мои приятели. Патрон - единственный на тот момент трассер упорно не лез.
Наконец удалось подогнать одно к другому и стали возиться с магазином. Разумеется этот патрон то вставлялся, то вынимался. Комнатка у Коната была маленькая и потому Боров сидел на кровати, а Конат - напротив на табуретке. Как раз на тот момент железный остов карабина был в руках у Коната.
Увидев, что ствол смотрит ему прямо в пузо, Боров решительно отвел его рукой в сторону.
- Ты что, меня кретином считаешь? - вспылил Конат. - В стволе нет патрона!
- А все равно не надо! - Боров, когда хотел, мог тоже упереться.
- Ах, так! Смотри!
Дальше все произошло стремительно - Конат нажал на спуск, оглушительно ударило по ушам, простыню перечеркнула черная, по словам Борова, молния, а из стены ударил фонтан зеленого огня.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
