или в нее попал бы осколок. Так в прошлом году погибло множество людей. Тебе не дано знать, что могло случиться. Послушай, Рут была взрослой женщиной. Сама принимала решения. Если бы ты думала, что можешь убить всякий раз, когда огорчаешь человека, то не могла бы пошевелиться. Тебе известно, сколько людей в войну потеряли близких по случайности? Сколько погибло, сделав немотивированный, беспричинный выбор?
Мэриен смотрит на неухоженный газон. В тумане все видится неестественно неподвижным.
– Я намерен поставить условием моего участия в полете в качестве штурмана, чтобы ты по данному вопросу приняла мою точку зрения, – заключает Эдди. – Я тоже ее любил. Я говорю тебе: оставь. Хорошо? Скажи «хорошо», и больше не будем об этом.
Мэриен понимает, никто не может отпустить ей грех. Она повторяет:
– Хорошо.
В конце концов, начать было просто.
МЭРИЕН ГРЕЙВЗ
Аэродром Уинуапай, Окленд,
Новая Зеландия – Эйтутаки,
острова Кука
36°48ʹ S, 174°38ʹ E – 18°49ʹ S, 159°45ʹ W
31 декабря 1949 г.
Полет – 1,752 морские мили
Медленное бульканье топлива, заливаемого в баки перед рассветом, обход, проверка по спискам, кашель одного заведенного двигателя, затем другого, рев разбега, сильное ускорение – подъем. Круг над пересекающимися треугольниками посадочных полос и рулежных дорожек аэродрома, опущенные крылья. Матильда Файфер стоит на перроне перед ангаром и машет обеими руками, а вокруг нее толпа газетных репортеров и фотографов, которых она созвала, не брезгуя никем. В один прекрасный день, когда Мэриен и Эдди вернулись с пробного полета, она, явившись без предупреждения, ждала их на аэродроме вместе с оператором для съемки посадки, чтобы потом вставить ее в киножурнал. Пока крутилась камера, они, неловко улыбаясь, стояли возле самолета, после чего Матильда пригласила их на ужин в гостиницу, в которой остановилась в Окленде.
Они поднимаются, и город простирается на юг; длинная береговая линия северной оконечности острова Северный изъедена заливами и бухтами. Внизу проносятся фермы, разграфленные поясами ольховых и эвкалиптовых деревьев, низкие зеленые горы, берег с широкой рифленой полосой прибоя. А потом вода, одна вода.
Они вылетают в первый день нового года, но по пути к островам Кука пересекут демаркационную линию и вернутся в сорок девятый. У каждого лишь небольшой брезентовый чемодан – экономия веса. Зимние вещи Эдди раздобудет на Аляске, а дополнительное антарктическое снаряжение они отправили кораблем, следующим по маршруту в Южную Африку. Костюм Мэриен из оленьей шкуры запихнули за один из запасных баков с топливом, размещенных в салоне.
Самолет теперь серебристый, желтовато-зеленую краску соскоблили, избавившись от пятисот фунтов веса, стекло заменили на плексиглас, искусственную резину оснастки – на натуральную, не так быстро трескающуюся на морозе. Сотни других замен. («Действительно, шикарно», – заявила Матильда Файфер, увидев блестящую серебристую кожу самолета.)
Легкий ветер. Кое-где безобидные облака, похожие на рассыпавшийся попкорн. Эдди снует между штурманским местом, кабиной и плексигласовым астрокуполом, производя наблюдения, делая вычисления с неторопливой уверенностью профессионального теннисиста, бросающего мячи. Ловит солнце в секстант, записывает, уточняет курс, выхватывая из пустой синевы сначала остров Северный, затем остров Нанди из архипелага Фиджи, затем остров Апиа из архипелага Самоа. Лагуны, как бирюзовые амебы. Разбросанные по Тихому океану пятачки суши так редки, что каждый остров даже пугает, смущает, почти тревожит. «Как все могло возникнуть само по себе? Во что все превратится?»
Они уже совершили пробный полет на острова Кука, и эту часть океана он знает, чувствует лучше, чем путь, проложенный карандашом у него на карте. Знает самолет, его оглушающий гул, бензиновый дух. Знает форму локтя и колена Мэриен, которые видит через дверной проем кабины пилота. Карандашом Эдди аккуратно записывает цифры, регулярно помечая покрытое ими расстояние, время прибытия. Расстояние равно скорости, помноженной на время. Время равно расстоянию, поделенному на скорость. Проскальзывающие внизу линии широт кажутся ему ступенями лестницы, он смотрит на белые барашки через измеритель угла сноса и замеряет разницу между тем, куда они летят на самом деле, и тем, куда лететь должны. В клинышке этого расхождения – жизнь.
* * *
Автосалон, прямо в центре Роли, нашелся легко. Большая вращающаяся вывеска с надписью «Халлидей Кадиллак».
– Хочу попробовать синий, – говорит он Лео. – Двухместный.
– Прекрасно, сэр, – отвечает Лео. – Подождите здесь, пожалуйста, я схожу за ключами.
Брюс Халлидей был тестем Лео.
Почти все в шталаге «Люфт-1» в сорок пятом умерли бы от голода, если бы не тоненький ручеек посылок Красного Креста. Когда с востока придвинулся грохот артиллерии, немцы заставили американских пленных рыть траншеи и стрелковые окопы. Ходили слухи, что они роют себе могилы.
Чуть позже, майским утром, затемно голос американца в громкоговоритель:
– Ну и каково, ребята, почувствовать себя свободными?
Немцы ушли, русские стояли в трех милях. Все выбежали из бараков. В неразберихе Эдди нашел Лео, сгреб его и прошептал, что любит. Тот, похоже, не услышал.
Русские, приехавшие в полных вагонах, были развеселые, подвыпившие. Ходили по домам, что-то брали, разбивали портреты Гитлера прикладами винтовок. Их девушки танцевали для американских военнопленных.
– Я безработный. – Лео смотрел на трех русских девушек в коротких широких юбках, которые крутились на импровизированной сцене.
Солдат аккомпанировал им на гармошке. Девушки хлопали в ладоши и наматывали на себя изголодавшиеся вопли американцев, как нитки на катушку.
– Тем лучше для меня, – заметил Эдди.
Лео кисло улыбнулся:
– Ты же не думаешь, что они нам и дальше так позволят?
– Кто они?
Лео, смутившись, сделал неопределенный жест, обведя рукой мир за проломленным лагерным забором и снесенными вышками. Эдди сказал:
– По-моему, мы заслужили право жить теперь как угодно.
– Было бы неплохо, – вздохнул Лео, и Эдди стало страшно.
Их переправили по воздуху в транзитный лагерь недалеко от Гавра. Лео отдалился, избегал Эдди. А однажды взял и исчез, видимо, сел на корабль, идущий домой. Довольно скоро Эдди тоже отправили в Америку. «Ну и каково, ребята, почувствовать себя свободными?»
Год спустя, живя в Нью-Йорке, Эдди получил письмо. Лео женился на своей школьной любви и работает на ее отца. Сожалеет, что у него не было возможности попрощаться.
– Зачем ты приехал? – спросил Лео, когда они выехали на синей машине из «Халлидей Кадиллака».
– Мимо проезжал. Я работаю во Флориде на рейсовых самолетах.
– Я имею в виду, чего ты хочешь? Поверни здесь.
– Хочу услышать от тебя, что ты искал именно такого. Тоскливой возни.
– Ты же женат.
– Вообще-то моя жена погибла. В авиакатастрофе. Я узнал, только вернувшись домой. И ты знаешь, что это не одно и то же.
Лео тронул его за плечо, всего на секунду:
– Мне жаль, Эдди. Очень жаль.
– Оставим.
– Тормозни. Здесь никто не ездит.
Они стояли на узкой, обрамленной лесом дороге. Эдди, слишком высокий для маленькой машины, как мог вывернулся и посмотрел на Лео: старомодный костюм, булавка для галстука, обручальное кольцо и короткая, почти военная стрижка.
– Жена знает?
Лео повернулся к окну и впился глазами в деревья.
– Она хороший солдат. У нас две маленькие дочери. – Он подвинулся и, достав из заднего кармана кошелек, вынул фотокарточку: два карапуза в платьицах и сандаликах.
– Красивые, – сказал Эдди, возвращая фотографию.
– Да-а.
– Наверно, я просто хотел тебя увидеть. – Эдди провел рукой по сиденью, но до Лео не дотронулся. – Ты был прав. Ничего не изменилось. Не так, как я надеялся. Все из последних сил прикидываются, что мы не убивали друг друга пять минут назад, что тут место только заборчикам и детским коляскам. Стиснем зубы и будем счастливы.
– Более или менее.
– Ты не удивлен. Завидую. Как бы я хотел никогда не надеяться.
Лео ладонью накрывает руку Эдди:
– Кто бы мог подумать, что лучше всего мне будет в немецком лагере для военнопленных?
– Ты не можешь уехать? Всего на пару дней?
Лео помялся и уже собрался ответить, но проехала машина, и он, отдернув руку, спросил:
– Ты действительно собираешься покупать машину?
* * *
Довольно длинная взлетная полоса из кораллов на Эйтутаки была построена во время войны и оснащена радиомаяком.
– Слишком легко, – говорит Эдди, когда они
