Сжав в кулак всю свою волю, она приготовилась к обороне. В этот миг ее осенила мысль, которая сначала могла показаться сумасшедшей. В следующий миг она поняла, что это ее единственный шанс, который нужно использовать во что бы то ни стало.
Она отбросила все, чему ее учили в Великой школе. Теперь она будет сражаться так, как сражаются воины на ее родине — просто, без всяких ухищрений. Быстро освободив руку из кожаного ремня щита, она бросила эту громоздкую и неудобную вещь на песок.
Аристос был озадачен. Он шагнул вперед чуть позже, чем следовало, и его горизонтальный удар пришелся по пустому месту. Меч со свистом резал воздух. Выиграв еще несколько драгоценных секунд, Ауриана сдернула с себя шлем и тоже отбросила его подальше. По трибунам прокатился ропот изумления.
Иного выхода у нее не было. Она уставала быстрее Аристоса, а теперь ничто не стесняло ее движения. Она будет биться так, как всегда бились хатты — с головой и сердцем, открытым солнцу, небу и богам.
В наблюдательной каморке все удивленно покачали головами. Кое-кто не удержался от презрительного смеха.
— Вы неправы, — сказал Метон напряженным голосом, прижавшись лицом к решетке, неотрывно следя за схваткой. — Конечно, кому-то этот поступок может показаться безумием, но она сделала то, что подходит только ей. Она все рассчитала точно. Теперь Аристос не сможет утомить ее. Теперь она может парировать удары, держа меч обеими руками. Это дает ей выигрыш в силе и скорости, а мастерства, чтобы воспользоваться этим преимуществом, ей не занимать.
Аристос тут же обрушил на нее град ударов, которые посыпались подобно дротикам на ее теперь уже не защищенную левую сторону. Затем с таким же усердием и зловещей улыбкой он принялся целить в ее обнаженную голову. Но она уклонялась от ударов и выпадов с новой легкостью и ловкостью. Со стороны ее изящные движения казались красивым ритмичным танцем, исполняемым под барабан, бой которого еще более участился. Отталкиваясь от земли, она буквально парила в воздухе, испытывая огромное удовольствие от своей невесомости. Она успевала повсюду, словно рой пчел. Ее движения были непредсказуемы. Наконец Аристосу это надоело. Он зарычал как мастиф и ударил ее своим тяжелым щитом в окровавленное плечо.
В эту секунду она поняла, что ей надо делать. От удара она покачнулась, а затем резко прыгнула в сторону. Аристос по инерции проскочил мимо нее и стал разворачиваться, но Ауриана успела повернуться раньше. Ее меч блеснул в воздухе и обрушился два раза на спину сопернику, прочертив ее по диагонали крест накрест глубокими кровавыми надрезами. Это воодушевило ее, и когда Аристос наконец повернулся к ней лицом, ее клинок успел еще дважды поразить его в корпус чуть ниже правого предплечья. В кожаной тунике Аристоса появился разрез в форме клина. Ауриана поняла, что задела ребро. Из клиновидной дырки в тунике обильно заструилась кровь. Совершенно случайно получилось так, что эта рана имела форму страшной и могущественной руны, при помощи которой святые обычно вызывали Фрию.
Аристос сразу же увидел этот знак на своем теле, и в его глазах мелькнул страх. Она пометила его колдовским знаком, приманивающим порчу. Теперь его кровь смешалась с ядом. Аристос дотронулся до волчьей пасти, которая в качестве амулета теперь была всегда с ним, и сердито произнес слова заговора против колдовства.
— Кто-то из них ранен! — с тревогой прокричал Метон. — О, шалости Немезиды! Она задела его мечом! Невероятно!
Эта весть так поразила присутствующих, что, сгорая от любопытства, они оттеснили Метона от окна.
— Рана серьезна? — спросила Суния тихим голосом, полным надежды.
— Это место сильно кровоточит, — ответил Метон. — Он будет постепенно слабеть, но достаточно ли быстро это произойдет, чтобы Ауриана успела получить преимущество? Впрочем, это было ошибкой, она и в самом деле довела его до белого каления.
Поклонники Аристоса никак не могли понять, почему их кумир до сих пор не покончит с этой наглой стрекозой, которая на свою беду случайно поцарапала его.
— Накажи ее за это! — орали они ему. — Наколи ее на вертел! Искроши эту сучку на кусочки для поджарки!
Аристос ранен. Эта новость вскоре долетела до городских ворот.
Но Аристос тоже решил отказаться от своего тяжелого самнитского щита. Заодно он стянул с головы позолоченный шлем и кинул его туда же, куда и щит. Это вызвало аплодисменты вперемежку с хохотом. Поклонники Аристоса полагали, что хитрая уловка Аурианы теперь полностью нейтрализована таким же приемом. Открывшееся лицо его не внушало особых симпатий. Его щеки, сизые как сливы, раздувались от жары и злости, на лбу отпечатался след от шлема. Голова вспотела, и с нее начала стекать черная краска, волосы слиплись и торчали в разные стороны. Кое-где краска уже исчезла, и в шевелюре показались рыжеватые пятна. Он ухмылялся, тяжело дыша и раздувая ноздри. В полуоткрытом рту виднелись два больших, похожих на клыки, зуба. Мощная грудь Аристоса вздымалась, словно волны на море в сильный шторм. Казалось, даже цепи не выдержали бы такого напряжения и лопнули бы. Он разжал и снова сжал свой волосатый кулак левой руки, как бы наслаждаясь полученной свободой.
Последовала новая атака Аристоса. Теперь их мечи служили одновременно как оружием, так и защитой от него. Он сумел нащупать брешь в ее обороне. Его меч выскочил вперед как язык гадюки и неглубоко вонзился в бедро Аурианы. Рана быстро набухла кровью, красный ручеек побежал по ноге прямо в зашнурованный сапог. Сторонники Аристоса вскочили на ноги, разразившись победными криками и громом аплодисментов. Поклонники же Аурианы были куда более сдержаны. Они застонали, словно меч поразил их бедра, и стали молиться Юноне. Страх перед лучниками был еще слишком силен. Никто еще не знал, что Домициан покинул Колизей, потому что занавески его ложи частенько были завешены и тогда, когда он оставался там. Но даже если бы они и знали, это бы мало что изменило. Домициан ушел, но ужас посеянный им, еще долго господствовал над зрителями.
Аристос стоял, расставив свои огромные, как бревна, ноги. Казалось, что они вырастали прямо из земли. Он оценивал свою работу. К нему опять вернулась уверенность в себе. Он снова ощутил себя хозяином арены. Рана, нанесенная этой мерзкой колдуньей, давала о себе знать, но нет такой раны, которую не смог бы вылечить искусный лекарь, особенно за хорошее вознаграждение. При виде окровавленной ноги Аурианы он скривил лицо в отвратительной гримасе, означавшей удовлетворение.
— Это потрудней, чем убить отца, не так ли? — поддел он ее. — К тому же руки у него были связаны!
