В криках зрителей чувствовалось замешательство. Густые волосы Аурианы полностью скрыли обоих гладиаторов, и публике были видны лишь их ноги. Покрывало таинственности упало на последние секунды борьбы.
Ауриана представила себе, что вокруг нее не песок арены, а море, по которому гуляют высокие волны, покрытые пеной. Они вскоре сомкнутся, поглотив их обоих. Ее начало укачивать, словно она сидела не на спине Аристоса, а плыла на корабле. Сладкая полудрема приятно ласкала ее тело. Она почувствовала, как сопротивление Аристоса стало ослабевать, и его огромная туша обмякла. Напряжение оставило его мускулы, отхлынув разом, словно волны морского отлива. Затем его тело изогнулось и задрожало, мускулы сократились в бешеных спазмах. Должно быть, из него выходит дух демона и проклинает ее, ему не хочется покидать свою земную обитель. Он свирепствует и сопротивляется Ауриане, изгоняющей его.
Меч выпал из руки Аристоса. «Одберт, ты не зря боялся моих волос!»
В следующую секунду она поняла с ужасающей ясностью, что тела людей населяет один и тот же дух. Ее охватил страх из-за того, что, убивая Одберта, она выжимает последние остатки жизни из своего собственного тела, убивает себя. И все же Ауриана затягивала петлю. Инерция ненависти, сжигавшей ее, оказалась сильнее инстинкта самосохранения. Он должен умереть. Задыхаясь от невероятного напряжения сил, Ауриане все же удалось выдавить из себя слова положенной в таких случаях ритуальной молитвы.
— Именем Фрии, богини созидания… Именем Водана, бога копья! Я требую отмщенья за все преступления Одберта. И да возвратится честь всем тем, кого он предал! Пусть очистятся от его крови руки, призванные совершить это возмездие!
Она не чувствовала слов, когда произносила их. Казалось, что они были сказаны жрицей, проповедующей иную веру. Принесет ли эта смерть утешение тем, кто еще час назад бросался на клинки стражников?
«Я не знаю, утешит ли это кого-либо. Я не знаю, утешит ли это меня. Я не вижу души, отлетающей на небеса. Все, что я вижу — еще один труп на арене».
Аристос еще раз содрогнулся. Это была агония. Затем Аристос, урожденный Одберт, проклятие ее народа и ее личный многолетний враг, испустил дух.
Ауриана, совершенно обессиленная, рухнула на его тело и соскользнула в крепкие объятия сна без сновидений. Ее волосы покрывали их обоих блестящим на солнце покрывалом. Трибуны замолкли в благоговейной тишине, такой глубокой, что было слышно, как хлопает тент на ветру. Многие зрители дрожали, будто по Колизею пронесся ледяной сквозняк. Зрители ощущали сейчас присутствие странных, незнакомых богов, собравшихся над амфитеатром и наблюдавших за исходом поединка. Это были крикливые боги Севера, обитатели тамошних болот. Их жуткие вопли и хохот могли разрушить все храмы, тогда рухнули бы все законы и воцарился хаос. Эти темные духи неизвестны их собратьям, белокурым олимпийцам, которые правили при свете солнца. Весталкам придется выполнить обряд очищения в Колизее, чтобы удалить пятно зла, иначе оно расплещется по всему городу.
Первыми пришли в движение те, что любили Ауриану.
— Ауриана! Встань! — раздались робкие возгласы с галереи для женщин.
Затем подали свои голоса приверженцы Аристоса.
— Аристос — король! — неуверенно прозвучал их клич, больше похожий на вопрос.
Многие считали, что он затеял какую-то странную игру. Однако не пора ли ее закончить? Почему же он не встает?
Ауриана ничего не слышала, потому что ее дух давно оставил Колизей. Сейчас она парила соколом над берегами озера, где Рамис жгла костры. Наступали сумерки. Отливающая серебром нарядная луна показалась над верхушками сосен. Откуда-то из глубокой темноты между деревьями шел голос Рамис.
— А теперь ты знаешь, Ауриана. Лилия распускается. И поэтому ты сейчас должна прийти ко мне.
Дух Рамис проник в мозг Аурианы и ждал. Ауриана отвечала молча, не облекая свои мысли в слова.
— Это знание не так уж много стоит… Это все равно, что снять закипевший чайник с очага… Или дать грудь голодному младенцу.
— Все великое просто…
— В чем была причина всех наших горестей и бед?
— Причина была в тебе еще до твоего рождения. В полной мере ты все узнаешь лишь после своей смерти. А сейчас пойми это как твое желание поверить в то зло, которое было предназначено тебе с детства. Из-за этого тебе пришлось стать причиной смерти твоего отца. Из-за этого тебя привезли сюда. Урок усвоен. И поэтому ты — моя.
Затем она увидела себя жрицей, чье могущество и ослепительная слава поражали всех. Весь мир преклонялся перед ней. Старое изречение Рамис: «Катастрофа полезна, она рождает новые миры», звучало как громкий гимн, воспевавший темные силы. Его значение было слишком очевидно. В сознании Аурианы закончился большой жизненный цикл. Война была его главным содержанием. Теперь сражения казались жалкими и отвратительными, словно кто-то вооружил отряды детей и послал их убивать друг друга. Мертвец под ней был ее собственным порождением, точно так же как она была рождена им. С самого начала она заблудилась в кошмарном лабиринте, созданном из страха и обмана, а затем им пришлось драться так же, как дерутся боевые петухи, которых заставляют это делать. В этом не было ничего постыдного, так был устроен мир. А теперь у нее возникло такое чувство, словно она протянула руку мира живым и мертвым. Если бы она сохранила способность бояться, то боялась бы лишь одного — что это чувство может оставить ее.
И опять мысли Рамис обрели форму слов в голове Аурианы.
— Значит, это смерть, о которой говорится в рунах: ты погибла смертью змеи и избавилась от старой жизни, сбросив ее с себя, как змеи сбрасывают отжившую свое кожу. И ты сможешь теперь родиться в новую жизнь, куда более широкую. В ней ты познаешь, где кончается небо. И по этой причине тебя побудили выполнить последнее задание с помощью твоих волос. Потому что на нашем последнем собрании мы назвали тебя в числе Девяти Святых, царствующих над всеми племенами, а Девяти Святым запрещено прикасаться к железу.
Онемевшие конечности Аурианы снова заполнились быстрой кровью, оживившей их, и к ней постепенно вернулось сознание. Она подумала: «Со мной сыграли идиотскую шутку! Подарить мне ту самую судьбу, которой так опасалась моя бедная мать, чтобы избавить меня от нее!»
— Ты долго удивлялась, почему я пришла на твое рождение и дала тебе имя жрицы. Ты спрашивала, почему тебя привели на мой остров в священный полуночный час. Слушай хорошенько, теперь я могу сказать тебе причину. Когда я умру, ты станешь Веледой вместо меня. Ты, и никто другой, поднимешься на высокую башню Той, Кто Видит.
