Комментируя Прудона, который в свою очередь сослался на Моисееву фразу "разрушая, мы будем создавать", Кропоткин писал: "Теперь, когда мы знаем из опыта, как трудно бывает "создавать", заранее не обдумавши весьма тщательно на основании изучения общественной жизни, что и как мы хотим создать – приходится отказаться от изречения предполагаемого творца и хозяина природы, и сказать – "создавая, разрушу!""[961] Как не вспомнить Бакунина: «Дух разрушающий есть в то же время дух созидающий».
Кропоткин не оригинален в своих предложениях переходных форм к коммунизму. Он поддерживает синдикализм, предлагая дополнить отраслевую структуру также территориальной самоорганизацией и коммунами-поселениями. Теперь (в 1913 г.) он положительно оценивает и прудонистские идеи коллективного владения и сети производственных и потребительских организаций: «рабочие профессиональные организации, владеющие средствами производства, – вместе с общинами, организовавшими потребление, заступающими государство, – это идея Прудона, которая легла в основу Интернационала»[962].
Среди анархо-коммунистических авторов нового поколения также шел поиск моста между анархическим идеалом и реальными возможностями общества, даже освобожденного от господства олигархии. Анархо-синдикалист М. Раевский в 1915-1916 гг. высказал идею о необходимости «переходного периода» после революции на пути к анархо-коммунизму[963]. Эта идея, уже выдвинутая Лавровым, получила в анархизме второе рождение.
Таким образом, в начале ХХ века наивный радикализм анархо-коммунистической теории успешно преодолевался. Однако этого не заметили ни массы молодых анархо-коммунистов того времени, ни даже некоторые современные исследователи. Так, В.П. Сапон считает, что и в 1917-1919 гг. Кропоткин «хранил непоколебимую веру в скорую победу безгосударственного коммунизма»[964]. Якобы только в 1920 г. под давлением неумолимого практического опыта Кропоткин согласился с необходимостью существования федеративного государства. В действительности Кропоткин в начале ХХ века уже не был так наивен, как кажется марксистам, корректировка взглядов теоретика анархо-коммунизма произошла ранее.
Уже на Государственном совещании в августе 1917 г. Кропоткин выступал за Учредительное собрание и федеративную республику – явно переходное состояние, отличное от анархии[965]. В 1917-1918 гг. Кропоткин был лидером Лиги федералистов (а не анархистов). Такие эволюционные и "государственнические" идеи вызвали недоумение со стороны его радикальных поклонников. Вспоминая о своей реакции на само участие Кропоткина в Государственном совещании, Н. Махно писал: "он из бывшего учителя революционной анархии превратился в сентиментального старца, ищущего спокойствия и сил для последнего применения своих знаний в жизни"[966]. Радикальный анархо-коммунизм, проповедовавшийся Кропоткиным в 80-90-е гг., продолжал господствовать в анархистской среде в первой трети ХХ века. При этом, как только анархисты приступали к преобразованиям – в ходе Российской революции (Махновское движение) и гражданской войны в Испании (Каталония, Арагон), им приходилось отходить от анархо-коммунистического радикализма к федерализму с элементами рыночного социализма. Таким образом, теоретический поиск Кропоткина шел в том же направлении, в котором затем будет развиваться и практика.
За свою долгую жизнь Кропоткин проделал большой путь от чрезвычайно радикальной концепции революции, которая немедленно порождает анархию и коммунизм, к идее постепенного движения в сторону идеала по мере нравственного взросления человечества, создания анархистских очагов и субкультур уже в недрах капиталистического общества.
Критикуя Кропоткина за наивность, нежизнеспособность анархо-коммунистической модели для уровня развития общества XIX – ХХ в., мы не можем сбрасывать со счетов этот идеал для нашего будущего, ибо Кропоткин по крайней мере в конце жизни указывал на необходимость длительной подготовки к коммунизму. В этом отношении он не отличался от марксистов, однако, как и всякий анархист, отрицал возможность создания нового строя с помощью диктатуры. Если марксизм предполагает централизм общественно-экономических отношений, то Кропоткин — последовательный федералист. В споре авторитарного и освободительного социализма Кропоткин, несмотря на свой коммунизм — всегда на стороне второго.
Если рассматривать эволюцию Кропоткина от радикализма к умеренности, то мы можем воздать ему должное за принципиальность в начале пути и мудрость в конце. Но умеренный конструктивный анархизм был подробно разработан Прудоном, а радикальный — Бакуниным. При этом коллективистские построения Бакунина для своего времени, да и для индустриальных обществ ХХ в. выглядят гораздо реалистичнее кропоткинского немедленного коммунизма.
* * *
Таким образом, с учетом «переходного периода», путь к анархии распадается на ряд этапов: вызревание элементов анархических отношений в недрах эксплуататорского общества, социальная революция, которая приводит к возникновению не анархического коммунизма, а системы федерализма, предложенной еще Прудоном, постепенное укрепление анархических и коммунистических начал по мере развития альтруистической морали. Если примерять анархо-коммунистический идеал не к обществу ХХ века, а к нашему будущему, то отпадают и возражения против этой модели, связанные с особенностями индустриального общества. Кропоткин не разделяет индустриальной гигантомании марксистов. Но он не ограничивается гуманистической критикой индустриализма, как Михайловский. Кропоткин провел исследование экономики наиболее развитой страны того времени — Великобритании и нашел малые формы промышленности перспективными («Поля, фабрики, мастерские», «Мелкая промышленность в Англии»). Теперь Кропоткин с полным основанием заявляет, что при коммунизме «не будет никакой необходимости в большой фабрике»[967]. Это означает, что дальнейшее развитие гибких маломасштабных технологий позволит облегчить задачи управления техникой, а также возродить общинно-коллективистские отношения с их солидарностью и самоуправлением.
Несмотря на вторичность его основных социальных идей, Кропоткин внес значительный вклад в развитие концепции наиболее отдаленного (для начала ХХ в.) идеала, который может последовать за прудоновским федерализмом и бакунинским коллективизмом. Кропоткин подробно остановился на этических предпосылках перехода к анархии и отметил тенденции развития производства, которые могут облегчить такой переход в будущем. Кропоткин часто преувеличивал скорость, с которой мир идет к новому обществу, но для нас, живущих значительно позднее, эти ошибки Кропоткина имеют уже меньшее значение, так как признаков такого продвижения становится все больше.
Марксисты против народников
С расколом Первого Интернационала западноевропейские марксисты избавился от тесного общения с этими излишне радикальными русскими. Но не надолго. К радости Энгельса возникла русская социал-демократия, с ревностью неофитов отстаивавшая ортодоксию марксизма. Эта ортодоксальность подчеркивала в марксизме его наиболее радикальные левые черты. Россия становилась очагом левого марксизма, наиболее полно представленного большевизмом. Но и идейный лидер левого крыла немецкой социал-демократии Роза Люксембург была выходцем из Российской империи. Этот сдвиг левого центра идеологического поиска к востоку не случаен. Там, где индустриальное общество становилось зрелым, где успехи капитализма были очевиднее, а его социальные стабилизаторы – эффективнее, там и интеграция социал-демократии в Систему шла успешнее. На востоке Европы капитализм был слабее, и социалистическое движение сохраняло идейную свежесть времен Первого Интернационала. С востока можно было смотреть на западную стабильность глазами предыдущего революционного поколения, выступая идейной реинкарнацией юного, зрелого, но еще не увядающего Маркса и лидеров революционного народничества.
Русский марксизм, сравнивая состояние капитализма в своей стране и на Западе, не мог удержаться на центристской каутскианской позиции. По законам признаваемого Марксом, Энгельсом и Каутским экономического детерминизма германская социал-демократия медленно сползала вправо по мере успехов капитализма, а русские упрямо указывали на язвы его недоразвитых форм. Русский социалист должен был либо стать революционным ортодоксом по образцу марксизма 40-70-х гг., либо, признавая недоразвитость русского капитализма, считать социализм делом далекого будущего, предвосхищая, а затем одобряя выводы Бернштейна по соображениям «места и времени» – почва еще не готова для социализма, капитализм должен вызреть, необходимо учиться у старших товарищей, которые устами Бернштейна предлагают эволюционные методы работы.
