Весь день мы отдыхали в прибрежных зарослях, а ночью мохауки принялись рубить деревья и связывать стволы канатами, захваченными на инглистанских фермах. Кое-кому из багатуров Есунтая приходилось участвовать в осадах европейских городов, и под их руководством наши союзники быстро установили пять катапульт. Мохауки знали об осадных орудиях ничуть не больше, чем монголы в самом начале пути к будущему величию, но искренне старались освоить новое для себя искусство. Мы не собирались медлить со штурмом, однако готовили все необходимое для долгой осады. Если Ньюпорт будет упорно сопротивляться, мы оставим здесь часть войска и двинемся к следующей цели.
Когда луна повернулась к земле темной стороной, мы перетащили катапульты ближе к гавани и забросали каменными ядрами пять кораблей, стоявших там на якоре. Снаряды оборачивали сухой травой и поджигали ее. Паруса тут же превращались в факелы, а ядра продолжали сыпаться на палубы, так что моряки в поисках спасения прыгали в воду. Пока корабли погружались на дно, мы развернули катапульты в сторону городских укреплений. Инглистанцы потеряли не только путь к спасению в море, но и возможность атаковать нас со своих кораблей.
Мы обстреливали Ньюпорт трое суток, пока инглистанские пушки не замолчали. В частоколе вокруг города зияли огромные проломы, и, когда мы переправились в каноэ через пролив, многие солдаты попытались бежать из обреченного города. В западной части острова им удалось спустить на воду несколько баркасов и уплыть в сторону Чарлстона. Но те, кто остался, сражались до конца. Даже когда наши воины ворвались в город, инглистанцы продолжали стрелять из окон и с крыш, и за каждого убитого врага мы платили двумя или даже тремя жизнями. Затем, обыскав трупы и забрав все ценное из жилищ, мы подожгли город. Огромный костер, видимый даже с противоположной стороны бухты, из Чарлстона, предупреждал его жителей о грозящей им участи.
После этой победы вампаноаги засобирались домой, на север. Пекуотов мы оставили охранять бухту, так чтобы ни один инглистанский корабль не причалил больше к этим берегам. Правое крыло нашего войска двинулось к Чарлстону, остальные прошли на север по берегу моря, а затем повернули к западу. На лесной дороге мы повстречали вооруженный отряд наррангасеттов.[71] Нас проводили к вождям племени, и после недолгой беседы с ними мы приобрели новых союзников.
7
Устрашение всегда было грозным оружием. Посейте в сердцах врагов страх, и вы добьетесь победы еще до начала боя. Так и произошло тем летом. Чарлстон пал спустя всего десять дней после взятия Ньюпорта. Входя в город, мы опасались, что уцелевшие враги нападут на нас из засады. Однако они сложили оружие и покорно ожидали расправы. Те, кому я отрубал головы, стояли на коленях и шептали молитвы, не смея даже проклинать меня напоследок. Лишь немногие набрались смелости, чтобы попросить пощады хотя бы для своих детей.
Есунтай проявил милосердие. Он выбрал несколько насмерть перепуганных стариков, женщин и детей, посадил их в баркас и велел доставить в Нью-Хейвен свое послание, написанное на франкском языке. В нем повторялось то, что монгольские ханы обычно говорили врагам: «Вечному Небу было угодно уничтожить тех из вас, кто дерзнул выступить против меня. Покоритесь и служите мне. Когда вы увидите мое войско под стенами города, сдавайтесь и отворите ворота. Если вы не сделаете этого, одному Небу известно, что с вами будет».
Нетрудно представить, какое впечатление произведет это письмо на защитников Нью-Хейвена, если только пленники, которых мы пощадили, не погибнут в пути и доставят его по назначению. Я не надеялся на то, что инглистанцы тут же сдадутся, но кто-нибудь непременно решит, что лучше покориться врагу, а раздоры ослабят дух остальных.
Большая часть нашего войска отправилась к Нью-Хейвену, а пленники, которым мы сохранили жизнь, следовали за нами, неся на себе каноэ и волоча пушки. Есунтай уже настолько хорошо изучил язык мохауков, что мог говорить с Арониатекой без посторонней помощи и отослал меня в тыловое охранение. Мы двигались севернее наших основных сил, захватывая по дороге близлежащие фермы.
Большинство домов хозяева уже покинули. Мы забирали с собой все, что могли унести, и поджигали оставшееся. Дни, проведенные в поисках опустевших ферм, дали мне время подумать о том, что принесет эта война моим братьям-мохаукам.
В прошедших битвах они проявили храбрость и мужество, сокрушили врага и захватили множество пленных, которые, в конце концов, также могут стать их братьями. Они увидели, что в союзе с другими племенами представляют еще большую силу. Сейчас мы объясняем нашим союзникам, что победы над одним вражеским войском недостаточно, для окончания войны необходимо истребить всех врагов. Возможно, они усвоили бы этот урок и без нашей помощи, однако новые знания о военном искусстве изменят их самих, как изменил природу людей тот змей, что обманул первых мужчину и женщину. Мохауки могут когда-нибудь использовать эту науку против своих учителей.
Победы подняли боевой дух воинов, однако передышка между боями ослабила нашу осторожность. С небольшим отрядом, возглавляемым моим сыном, я отправился по накатанной колее дороги к очередной ферме. За кукурузным полем, где стебли едва доставали до пояса взрослому мужчине, среди деревьев мы разглядели бревенчатый дом с поднимающимся из трубы дымом. Над крышей на длинном шесте был вывешен белый флаг.
— Они готовы сдаться в плен, — шепнул я сыну.
Он покачал головой:
— Мы можем спрятаться в кукурузе и подобраться достаточно близко, чтобы…
— Они сдаются. Твои люди приведут домой пленников. Инглистанцы уже проиграли войну, и Есунтай не будет возражать, если мы сохраним жизни тем, кто сдался без сопротивления.
— Тебе просто надоело убивать, — ответил сын. — Мой народ говорит: тот, кто устал от войны, устал и от самой жизни.
— Народ, чья кровь течет в моих жилах, говорит то же самое. — Сын сказал правду. Я помог развязать эту войну, но теперь задумался над тем, что будет дальше. — Я должен с ними поговорить.
— Тогда мы будем прикрывать тебя, — согласился сын.
Я вышел из-за деревьев и обогнул поле, а мохауки спрятались в кукурузе. Когда до дома осталось пройти несколько шагов, я поднял руки ладонями вверх.
— Выходите! — закричал я по-франкски, надеясь, что обитатели фермы поймут мои слова. — Я хочу видеть вас.
Я ни на мгновение не расслаблялся и был готов броситься на землю, если воины моего сына вдруг решат напасть на инглистанцев.
Дверь отворилась, и из дома вышел седобородый мужчина. Следом за ним появилась девушка в белом чепчике. Золотые пряди выбивались из-под убора, закрывая ей лоб. Ее голубые глаза пристально глядели на меня — печально, но не испуганно. Храброе сердце, подумал я и почувствовал, как что-то сжало мне грудь. Возможно, это была жалость.
Мужчина говорил на ломаном франкском, но я понимал его без труда. Что бы ни совершили его соотечественники, сам он всегда был честен с туземцами. Он просил не сжигать ферму и пощадить членов его семьи.
— Я не могу так поступить, — ответил я. — Вы должны уйти. Мои братья убьют вас, если вы останетесь. Все, что я могу вам предложить, — это возможность перебраться в какое-нибудь другое место.
Мужчина поднял руку, девушка метнулась обратно к двери, а я увидел, как в окне блеснул ствол мушкета. Выстрел в упор опрокинул меня на спину. Я схватился за грудь и почувствовал, что рука стала липкой от крови. Воздух наполнился воинственными криками моих братьев.
Инглистанцы поджидали нас. Возможно, они не стали бы стрелять, если бы я согласился выполнить просьбу фермера. А может быть, открыли бы стрельбу в любом случае. Я проклинал себя за то, что поддался жалости. Если даже я выживу, этот шрам всегда будет напоминать мне об инглистанском вероломстве и той цене, что я заплатил за собственную неосторожность.
Когда я очнулся, дом уже догорал. Один из воинов, опустившись на колени, перевязывал мою рану. Острая боль пронзила меня, когда я попытался вздохнуть. Два трупа в серых одеждах инглистанских фермеров лежали неподалеку от двери. Мохауки исполняли победный танец, и языки пламени плясали у них за спиной.
Мой сын подошел ко мне. С его пояса свисал скальп золотоволосой девушки.
— Из-за тебя погибли двое моих воинов, — сказал он.
Не в силах говорить, я лишь покачал головой.
— Мне очень жаль, отец, но я думаю, что это твоя последняя война.
— Я выживу, — прошептал я.
— Даже если ты выживешь, сомневаюсь, что сможешь снова сражаться. — Он вздохнул. — Но я не стану упрекать тебя, ведь это ты показал нам дорогу к тому, что твои друзья называют величием.
Он поднял голову и испустил победный клич, который тут же подхватили его соплеменники.
