— А что было потом? — спросил Есунтай.
— Прошло не так уж много времени, когда по реке приплыл другой корабль. Мохауки ожидали нападения, но Черен-нойон оказался благоразумным командиром и отправил к ним посланника, чтобы заключить мир. Я был переводчиком на этих переговорах, поскольку уже неплохо знал язык мохауков. Посланник признал вину монголов, ответивших насилием на гостеприимство, от имени Черен-нойона принес извинения, и все окончилось хорошо. Позже я еще не раз помогал договориться с торговцами, предлагавшими мохаукам ткани и железные изделия в обмен на пушнину и бобровые шкурки. К счастью, купцы не повторяли нашей ошибки и не привозили с собой вино. Со временем я решил, что принесу больше пользы и своему народу, и приемным братьям, если вернусь в Еке-Джерен. Мохауки отпустили меня домой, щедро одарив на прощание.
Воспоминания пробудили во мне тоску, желание снова увидеть северные леса, вершины гор, на которых поют духи, длинные дома ирокезов, кукурузные поля и мою Дасиу. Жена отказалась пойти со мной в Еке-Джерен и не отпустила сына. Мальчик принадлежал не к моему клану оленя, а к ее клану волка, и она распоряжалась его судьбой, как это принято у ирокезов. Я пообещал вернуться, но Дасиу назвала меня лжецом и проводила проклятиями.
— Я уже готов поверить, что ты хочешь снова там оказаться, — усмехнулся Есунтай.
— А что в этом странного, нойон?
— Они убили твоего отца, а перед этим мучили его.
— Мы принесли свою судьбу с собой. Если бы дух отца не покинул его тело, мохауки приняли бы его в свое племя. Я потерял все, что имел, но Люди Кремня усыновили меня и относились ко мне с добротой и уважением. Понимаешь, что я хочу сказать?
— Кажется, да. Дети тех, кто сражался с нами, теперь служат нам. И все-таки ты вернулся сюда, Джирандай.
— Мы заключили договор. Ирокезы никогда не забывают своих обещаний. Они записывают важные слова на особых поясах, называемых вампумами, нанизывая в определенном порядке бусы или ракушки на кожаные ремешки. Эти записи хранятся у мудрейших людей племени.
Вопреки собственным гордым словам, в глубине души я сознавал, что моя добровольная ссылка оказалась бесполезной.
Преисполненный гордости и надежд, я полагал сначала, что помогу сохранить мир между слугами нашего хана и народом, который я успел полюбить. Я верил, что являюсь голосом мохауков в совете монгольских правителей. Но к этому голосу редко прислушивались, и в конце концов я понял, что все слова Черен-нойона о мире были ложью. Соглашение дало монголам время на то, чтобы лучше изучить ирокезов, нащупать их слабые места. А затем, когда здесь появится больше воинов, воспользоваться ими и отобрать у туземцев их земли. Любимчики нашего хана со временем обживутся в этих краях и превратят ирокезов в таких же несчастных и беспомощных существ, как маннахата.
— Я вернулся, — продолжил я, — так что нашим нойонам и багатурам приходится выполнять обязательства, записанные на вампумах, которыми мы обменялись с мохауками. Мы поклялись хранить мир, и Люди Кремня будут соблюдать договор до тех пор, пока я остаюсь их братом и продолжаю служить хану. Эта клятва хранится здесь. — Я ударил себя по груди. — Но многие из наших людей уже забыли про свои обещания.
Есунтай кивнул:
— Это Европа сделала нас такими. Наши предки никогда не нарушали своих клятв и презирали лжецов и предателей. Но европейцы умеют так вывернуть слова, что ложь становится правдой. — Он глубоко вздохнул. — Я буду говорить с тобой откровенно, Джирандай-багатур. Я пришел сюда не только для того, чтобы выгнать с этой земли инглистанцев. Многие в Европе на словах выражают покорность хану, а сами лишь о том и мечтают, чтобы выскользнуть из-под его власти. Мне бы не хотелось увидеть таких людей на этом берегу. Уничтожив инглистанские поселения, мы покажем другим хитрецам, что они не найдут здесь убежища.
— Такая цель мне по душе, — согласился я.
— А твои лесные братья избавятся от возможного врага.
— Да.
— Ты готов отвести меня к ним? Передать им мои слова и попросить о помощи в этой войне?
— Ты можешь просто приказать мне, нойон, — подсказал я.
Он передвинулся по скамье ближе ко мне:
— Было бы лучше, если бы ты сам этого захотел. Я всегда считал, что тот, кто служит по доброй воле, надежнее того, кто вынужден служить. А еще мне кажется, что у тебя есть свои причины, чтобы отправиться со мной на север.
— Я пойду с тобой, нойон. Но тебе понадобятся другие воины. А многие в Еке-Джерене уже не помнят, что такое настоящая битва, и от них будет мало толку в северных лесах. Они наслаждаются всеми удовольствиями, которые только могут здесь найти, и при этом жалуются, что хан забыл о них.
— Тогда я поручаю тебе найти таких воинов, которые действительно хотят сражаться. А за тех, кто пришел вместе со мной, я готов поручиться.
Я достал свою трубку, набил ее табаком из кисета, раскурил и протянул Есунтаю:
— Не желаешь ли выкурить со мной эту трубку? Мы должны отпраздновать начало нашего похода.
Нойон принял ее, глубоко вдохнул табачный дым, потом закашлялся и долго не мог успокоиться, судорожно хватая ртом воздух. Снаружи послышался голос какого-то человека, возможно моряка, говорящего по-франкски. Я задумался, что ему делать здесь, кроме как дожидаться следующего корабля из Европы? Похоже, я был не единственным человеком, мечтающим выбраться из Еке-Джерена.
— Мне не терпится отправиться в поход, — признался Есунтай, — и увидеть, что находится за пределами этого поселения.
Он улыбнулся и протянул мне трубку.
Весной того же года, в сопровождении сорока воинов Есунтая и еще двух десятков, которых отобрал я сам, мы отплыли вверх по реке.
2
Мохауки из Скенектади встретили нас радушно. Они толпились вокруг, пока мы переходили от дома к дому, не отставали даже тогда, когда кому-нибудь из гостей требовалось облегчиться. Ко мне подошли несколько мужчин из моего клана оленя, чтобы поприветствовать и угостить сушеной рыбой, которую женщины специально приготовили для нас. Когда пир подошел к концу, почти все жители деревни собрались, чтобы послушать наши речи.
Есунтай предоставил мне убеждать соплеменников в необходимости войны. Наконец мое красноречие иссякло, и гостей проводили в один из домов, где нам предстояло дожидаться ответа. Если мохауки согласятся встать на тропу войны, они пошлют гонцов в другие поселения, чтобы собрать как можно больше воинов.
Я рассказал жителями Скенектади о наших планах со всей откровенностью. Хитрости и уловки недопустимы в разговоре с мохауками, по крайней мере для меня. Они все еще оставались моими братьями, даже после стольких лет, проведенных в изгнании. И они знали, что я не стану им лгать, — эта война действительно выгодна для них, как и для нас. Тот, кто не хочет заключать мир, признает себя врагом. А врага, угрожающего владениям мохауков, равно как и нашим, следует прогнать с этих берегов.
И все же меня мучили сомнения — не в исходе войны, а в том, что будет после ее окончания. Через океан сюда потянется множество новых людей, и те багатуры, что сменят нас в Еке-Джерене, возможно, захотят подчинить себе племена, которые мы сейчас назвали своими друзьями. Прочный мир может быть только с теми, кто покорился монголам, но я не верил, что мохауки и другие ирокезские племена когда-нибудь присягнут на верность хану.
Я постоянно думал об этом, пока мы поднимались по большой реке. А когда пересели в баркасы и погребли в сторону Скенектади, решение было принято. Я сделаю все возможное, чтобы помочь Есунтаю, но, как бы ни завершился наш поход, обратно в Еке-Джерен уже не вернусь.
— Джирандай, — негромко окликнул меня Есунтай. Он сидел, прислонившись спиной к стене, его лицо скрывалось в тени, и я уже решил было, что нойон задремал. — Как ты думаешь, что они решат?
— Многие молодые воины захотят присоединиться к нам. Я это понял еще до того, как закончил свою речь. — (Кое-кто из наших спутников обернулся ко мне, а другие продолжали спать на длинных скамьях, протянувшихся вдоль стены.) — Небольшой отряд мы получим в любом случае.
— Небольшой отряд меня не устроит, — проворчал Есунтай. — Совершив обычный набег, мы только раздразним врага. Мне нужно много воинов, чтобы полностью его уничтожить.
— Я сделал все, что мог, — ответил я. — Остается надеяться, что мои слова подействуют.
Я уже объяснил нойону обычай мохауков: тот, кто хочет войны, должен убедить остальных в ее необходимости. Вожди, восседающие на совете племени, не имеют власти повести его в бой. Любой воин, жаждущий славы, может собрать свой отряд, но если вожди одобрят его намерение, желающих будет намного больше. Обращаясь к мохаукам, я внимательно наблюдал за вождями племени; среди них сидел и мой сын. Но темные глаза не выдавали его мыслей.
