Разговор все еще как-то клеился).
Во время нашего следующего пребывания в Москве он пригласил нас в свою новую квартиру на Ленинском проспекте. Огромная, обустроенная квартира: мебель из ГДР, югославская плитка в ванной и так далее. Обед подала жена, холодная как все это хозяйство, чопорная будто аршин проглотила. Новая посуда, новые столовые приборы. Никаких вещей на память из Сибири. А мы когда-то получили от него в подарок красивый деревянный, расписанный вручную мастером, старый горшочек с крышкой, в котором храним до сих пор соль. Хозяин говорил или, скорее, общался с нами при помощи обтекаемых фраз, избегая текущих проблем, которые были так важны для нас и наших друзей. Мы по большей части молчали, понимая, что Залыгины знали, что в квартире полно прослушек, улавливающих даже шепот. Мы никогда еще не чувствовали себя такими чужими у русского писателя, которого мы уважали и любили. Мы лишь хотели, чтобы застревавший в горле обед закончился как можно скорее. Больше мы с Залыгиным не виделись и наша переписка прекратилась. Мы не возобновили ее даже тогда, когда он во время перестройки возглавил «Новый Мир» и начал печатать Солженицына…
На Байкале и в Иркутске
Символом перемен стала первая конференция, организованная Сибирским отделением Академии наук СССР в Иркутске и на Байкале к столетию исследований, проводимых поляками в этом регионе. Точнее, приглашение пришло из Иркутска, а уже на месте выяснилось, что нас ждало настоящее приключение – на маршруте Кругобайкальской железной дороги, построенной когда-то польскими ссыльными, был арендован старый поезд, и именно в нем проходил симпозиум. Мы оказались в двухместных купе (я и профессор Эльжбета Качиньская). Поезд медленно ехал вдоль берега, останавливаясь на старых станциях, где читались доклады и велась дискуссия. В поезде нас также кормили в вагоне-ресторане. Это был сентябрь 1989 года, чудесная солнечная погода, бескрайнее озеро, не зря называемое «святым морем». Вокруг скалы, желтеющие деревья и опавшая желто-коричневая листва. Мы в восторге ходили по склонам, вспоминая описания польских ссыльных, которые уже давным-давно были очарованы красотой сибирских пейзажей, особенно озера Байкал и его окрестностей. Мы сидели на берегу, гуляли и скучали по родному ландшафту. Декабрист Николай Лорер в своих воспоминаниях рассказывает о своем товарище, старом польском ссыльном, который всегда прогуливался в одном направлении. Когда его спросили, почему он не ходит по другим дорожкам, ответил, что, идя по пути на запад, ему кажется, что он становится немного ближе к Польше[235]. Именно тогда я познакомилась с профессором Збигневом Вуйчиком, знатоком судеб польских исследователей Сибири – ссыльных и путешественников, чрезвычайно отзывчивым и добрым человеком, эрудитом, председателем Сибирской комиссии, действующей при Польской академии наук; проводимые в рамках нее собрания полезны не только в академическом плане, но и доставляют огромное удовольствие от человеческого общения.
У меня был доклад о Агатоне Гиллере, и все время в голове крутилось его описание Даурии[236] – мест, которые он посетил, хотя он в качестве наказания был отправлен в армию и формально был обязан соблюдать дисциплину. Я представляла, как Петр Высоцкий производит в поместье знаменитое на всю Восточную Сибирь мыло с инициалами П. В. Все было как в прекрасном сне: чудесные виды, прозрачная вода Байкала, приветливые хозяева. Этот день 17 сентября я помню так, как будто все происходило вчера. Дата, которая сразу ассоциируется с 1939 годом.
Мы уже завершили наши заседания. Эльжбета Качиньская в купальнике плавает в Байкале. На берегу в форме подковы расставлены деревянные столы и необструганные скамейки. В корзинах полно рыбы – знаменитых омулей – и ведро, как нам казалось, водки, а точнее самогона. Профессор Качиньская выходит из воды, вытирается огромным полотенцем и, чтобы согреться, получает 100 грамм охлажденного напитка. Она выпивает их залпом, и глаза вылезают у нее из орбит. Она мужественно вздрагивает и приходит в себя. Самогон в ведре мало чем отличался от… спирта! Потом все рассаживаются и начинается застолье: нарезанный крупными ломтями хлеб, вкуснейшие омули, ну и спирт (желающие могут его разбавить водой из Байкала). Потом еще русское знаменитое пение – достаточно нескольких человек и уже есть хор. И они знают все строфы! В детстве я видела и слышала подобное пение во время войны, когда русские «шли на Берлин».
Это была незабываемая встреча и необычная конференция.
Необычная еще и тем, что, приехав домой, я постоянно рассказывала о двух вещах для меня «необычных», поскольку я впервые в жизни столкнулась с подобным, и это произвело на меня шокирующее впечатление.
На конференции присутствовал, в том числе, профессор Бабич. Мы идем по склону с видом на озеро, я представляюсь и говорю: «Как хорошо, что это не экскурсия «Орбиса». Никто ничего не продает, можно спокойно все осмотреть». В тот день мы также посетили музейную экспозицию Лимнологического института РАН на станции Листвянка (бывшая деревня Лиственичное), где стояли бюсты Бенедикта Дыбовского и Яна Черского и образцы фауны и флоры, а затем великолепные мраморные карьеры, где мы собирали красочные голубовато-розоватые осколки камней. Профессор Бабич с улыбкой отвечает: «Что вы говорите. Я, напротив, очень люблю торговать». Что ж, каждому свое… На каждой станции вокруг вагона собиралась толпа. Проводники и официанты продавали оставшиеся продукты: растворимый кофе, колбасные изделия и прочее. А рядом с ними пристраивался наш профессор Бабич, который тоже что-то продавал, что-то покупал и возвращался в свое купе навьюченным.
После завершения конференции мы остановились на день-полтора в Иркутске. Посетили дом-музей декабриста Сергея Волконского и находившиеся рядом родовые могилы его семьи. В этом доме, к сожалению, пол был покрашен масляной краской, которая, скорее всего, была несколько иного цвета, чем та, которой его покрывали по указанию красавицы Марии, урожденной Раевской, аристократки, семья которой обеспечила ей и ее мужу достойную жизнь и присылала прекрасную антикварную мебель и прочие безделушки из Петербурга. В какой-то мере в музее воссоздана атмосфера парадной залы, столовой и нескольких спален первой половины XIX века. Сюда приходили и наши ссыльные – их приглашали на концерты и вечера, учителем сына Волконских был Юлиан Сабиньский, участник тайной польской организации Ш. Конарского.
Затем мы уже в индивидуальном порядке отправляемся по магазинам. Ищем подарки друзьям и сувениры, а прежде всего что-нибудь сделанное из красивых уральских камней. Мы заходим в магазин, где действительно есть и кольца, и фигурки из этих камней, и обработанные для колец и кулонов камушки. И только мы уже собрались попросить продавщицу нам что-то показать, как нас обскакивает профессор Бабич и категорично заявляет: «Прошу запаковать все, что есть
