Граля, который, как мне довелось в этом убедиться в Архангельске, может вести дискуссию не только в вежливой форме, но со знанием предмета, не скрывая своих взглядов, но никого не обижая и умело устанавливая множество контактов с научной и культурной элитой города на Неве; и, наконец, он издал при небольших вложениях множество интересных работ по истории польского Петербурга. В эту группу людей входит и мой коллега из института, профессор Эугениуш Дурачиньский, о котором еще пойдет речь.
На второй день конференции мы неожиданно получаем сообщение об изменении повестки дня – доклады перенесены на вторую половину, выступление фольклорного ансамбля отменено из-за того, что о своем визите объявил президент Якутии Михаил Николаев, наполовину якут, наполовину русский или обрусевший якут. Действительно, он появляется на сцене в конференц-зале и вместо приветствия произносит короткую речь о важности научных исследований всех иностранцев (немцев, корейцев, не только поляков), русских и якутов. Им особо подчеркивается, что все они были членами Российской Императорской Академии наук, и это самое главное. Произнеся это, он разворачивается и исчезает вместе с сопровождающей его свитой. Сцена подобная той из «Истории одного города» Михаила Салтыкова-Щедрина, когда новоприбывший градоначальник города Глупова на приеме обошел ряды чиновников и «(…) сверкнул глазами, произнес: „Не потерплю!” – и скрылся в кабинет. Чиновники остолбенели; за ними остолбенели и обыватели. (…) – Что ж это такое! – фыркнул – и затылок показал! нешто мы затылков не видали! а ты по душе с нами поговори! ты лаской-то, лаской-то пронимай! ты пригрозить-то пригрози, да потом и помилуй!». А градоначальник только и делал, что все повторял: «разорю!» и «не потерплю!».
В зале тоже все остолбенели. Не понятно, что думать о выступлении президента. Сбитые с толку, молодые польские участники обращаются ко мне, что нам нужно как-то на это отреагировать, потому что роль поляков, все-таки была исключительной. Я советую обождать и подумать, как поступить. Наши якутские друзья исчезают. Позднее они объяснили мне и Малгожате, что побежали домой посмотреть, не проходят ли какие-то маневры НАТО или что-то подобное, что спровоцировало выступление президента. Но по радио и телевидению – тишина. Все волнуются и боятся, что мы соберем вещи и, обиженные, уедем. Поэтому я решаю поговорить с директором Якутского гуманитарного института АН, профессором Василием Ивановым (все якуты еще в царские времена получали русские имена при крещении). В конечном итоге я говорю: «На мой взгляд, беспокоиться не о чем. Президент испугался, что поляков так тепло приняли, это его дело. Президенты приходят и уходят. А мы остаемся и занимаемся наукой». Думаю, я поступила правильно. Материалы сессии были опубликованы во Вроцлаве под заголовком «На берегах Лены. Польско-якутские связи: прошлое и настоящее»[239].
Чтобы хоть как-то сгладить неприятные впечатления, министр образования Республики Саха, академик Александр Ишков, человек культурный и образованный, пригласил к себе Антония Кучиньского и еще нескольких поляков (в том числе Малгожату) и вел с ними чрезвычайно трепетную беседу о необходимости тесного сотрудничества, о якутских могилах в Польше и необходимости увековечить память о них. Антоний получил список якутов, похороненных во время Второй мировой войны в Польше. Определить место их захоронения не составило особого труда – в Подольске хранится список павших советских гражданах, приписанных к существующим на сегодняшний день кладбищам, который в свое время по заказу агентства «Новости» подготовил Роман Мураны. Я сообщаю об этом Антонию. Я знаю, что на основе этого списка и ранее опубликованной (содержащей меньшее количество имен) книги «Память» семьи находят могилы своих дедов, а туристические агентства организуют с этой целью поездки на кладбища. В конце министр подарил всем небольшие сувениры, сделанные местными ремесленниками. На обратном пути я случайно оказалась рядом с ним, и у нас состоялся чрезвычайно интересный разговор о тяжелой ситуации в Якутии.
Антоний, в свою очередь, уехал, а точнее вылетел раньше, потому что заболел, даже попал в местную больницу перед отъездом, где получил лечение, а медсестра, типичная якутка, прочитав паспортные данные, воскликнула: «А, вы – поляк, у меня тоже прадед был поляком, я тоже полька!».
Перед отъездом мы имели удовольствие принять участие в празднике встречи солнца – самом большом традиционном якутском празднике, который ранее был под строжайшим запретом. Были конные соревнования, приезд гостей со всех улусов, угощение (запеченная жеребятина, кумыс и другие деликатесы). Были танцы прекрасных якуток в национальных костюмах. Мы стояли рядом с президентом, мрачным и неприступным. Его соседом был президент Чувашской Автономной Республики, влиятельный Николай Федоров, расслабленный, готовый говорить по-русски и по-немецки, полная противоположность Николаеву.
Затем еще была долгая прогулка вдоль Лены, короткая поездка на теплоходе. К сожалению, добраться до Ленских столбов не удалось – то ли сезон закончился, то ли топливо (скорее, последнее). Малгожата хотела полететь в Воркуту, самолет как раз улетал, однако гарантировать ее возвращение было невозможно (это могло произойти через день-два или через одну-две недели, в зависимости от многих обстоятельств, в том числе от количества привезенного топлива). Путешествие по России требует много времени и терпения.
Также мы посетили мастерскую якутских мастеров по резьбе фигурок, брошей и тому подобных чудес из кости мамонта. Фигурка, изображающая шамана-якута-дерево с восходящим солнцем, и по сей день радует глаз на улице Багатели.
Вновь аэропорт, вид нищеты и отчаяния, создается впечатление, что здесь все вот-вот рухнет. И все же этого не происходит – все работает, огромный самолет подается вовремя, и мы летим в Москву. Еще несколько дней мы проводим у Ольги на Новослободской. Ужасная жара, вонь от автомобильных выхлопных газов и только покрашенных во время ремонта стен дома. Спускаемся на лифте, выходим на улицу с намерением пойти в город и… возвращаемся, чувствуя, что ничего хорошего из этого не выйдет. На следующий день, счастливые, в купе ободранного «Полонеза» мы отправляемся в Варшаву. На границе идет досмотр белорусскими пограничниками (прописки в Москве нет, есть только случайно сохранившееся подтверждение о проживании в якутской гостинице), к которому я заранее настроилась по-боевому. Уверенная, что не собираюсь давать взятку, я требую вызывать «начальника». Высокомерный тон (Малгожата шепчет: «Как ты с ним разговариваешь? Будут неприятности!») и уверенность в себе всегда действуют одинаково. Главное, чтобы вас не вывели на перрон. Мы обе в пижамах. Результат оправдывает ожидания. Нам возвращают наши паспорта с проставленными штампами. Вскоре мы переезжаем границу через Буг.
Якутия навсегда останется в нашей памяти. Жаль, что этого никто в Польше не ценит. Есть ли в мире еще такой край и народ, которые бы так бескорыстно любили поляков?
Иркутск во второй раз
